Ежедневный поток культурных (как, впрочем, и любых других) новостей представляет собой бесконечную ленту отдельных информационных сообщений, быстро сменяющих друг друга по мере естественной утраты сиюминутной актуальности и системно никак не связанных. Конечно, у каждого отдельного адресата новостей есть свой уникальный культурный багаж, некий фон, на который эти новости проецируются. Но есть и скрытое, чаще всего не вполне осознаваемое, но тем не менее объединяющее смысловое пространство, своего рода система общих культурных координат.

Юрий Михайлович Лотман ввел в обиход понятие семиосферы: это семиотическое пространство общего опыта, в который должны быть погружены все участники культурной коммуникации, чтобы она стала успешной; то есть, по сути, это пространство, изоморфное культуре в целом. Семиосфера не связана напрямую ни с этническими, ни с политическими характеристиками: принадлежность к ней определяется не национальностью или местом проживания, а общностью языка и культурного фона.

Для успешности культурной коммуникации полезно не только осознать наличие семиосферы, но и понять, как она устроена, проанализировать ее структуру, границы и конкретное наполнение. Понятно, что решать эту задачу в целом можно лишь в рамках фундаментальной культурологии, однако и отдельные частные наблюдения и интерпретации наверняка не будут лишними.

Кто отстал?

Илья Кабаков в книге «60--70-е... Записки о неофициальной жизни в Москве» отдельную главу посвятил анализу понятия «провинциализм». Провинциализм -- это стремление быть не хуже чем «там» «у них», «в столице», это представление о том, что «там» существуют «внеисторические» Красота, Истина, Искусство, на которые нужно равняться. По мнению Кабакова, этим недугом было поражено все неофициальное искусство тех лет; сам же он успешно с ним справился и стал настоящим художником мирового уровня в отличие от многих своих коллег, так и не преодолевших рамки стереотипа «провинциального советского нонконформиста».

Свежий случай нестыковки разных систем культурных координат -- выступление Петра Налича на конкурсе «Евровидение». Двухлетней давности победа Димы Билана -- это торжество стереотипа российского провинциализма: попытка стать «не хуже, чем...» удалась, певец успешно вписался в стандартные европейские координаты. Налич же в эти координаты вписался не вполне, что многие обозреватели сочли неудачей. Хотя здесь мы, по сути, можем констатировать своего рода ролевую инверсию: в данном случае не Россия отстала от Европы, а скорее Европа слегка «не догоняет». Успешно освоив и отрефлексировав все стандартные музыкальные стереотипы, Налич перешел -- в терминах компьютерных игр -- на следующий уровень; Европа же осталась в прежней, привычной координатной сетке, то есть зафиксировала себя в этой ситуации в качестве «провинции»; роль же «столицы» перешла, соответственно, к России. И в данном случае нас не должно смущать, что Европа с этим вряд ли согласится -- главное, чтобы это осознали мы сами.

Важно здесь не только то, что Петр Налич -- это чистый продукт нового информационного пространства (популярным он стал исключительно благодаря Интернету), но и то, что отобран на конкурс он был в ходе общенационального телевизионного конкурса. Иначе говоря, коллективное бессознательное сетевых пользователей (т.е. продвинутой аудитории) идеально совпало с коллективным бессознательным телезрителей (аудиторией, как принято считать, косной и зомбированной). То есть при всем очевидном внешнем разрыве между элитной и массовой публикой в каких-то глубинных слоях они обладают общими базовыми составляющими. Факт нетривиальный, требующий осмысления.

Два стереотипа русского писателя

В недавнем интервью Севе Новгородцеву на Би-би-си Борис Акунин поделился впечатлениями о международном литературном фестивале во французском Сен-Мало, где одним из главных гостей (наряду с Гаити) стала Россия и куда приехало несколько российских писателей. Как особо любопытный факт он отметил взаимное «несовпадение ожиданий»: на проходивших встречах нашим писателям задавали вопросы прежде всего на общественно-политические темы, что вызывало у них постоянный протест -- спрашивайте, мол, конкретно обо мне. Для французов же это было совершенно неестественно: ведь русские писатели должны быть такими Солженицыными или Толстыми, то есть пророками, учителями жизни, а не просто частными людьми.

Такое несовпадение, однако, не исключение, а правило. В подобных ситуациях всегда и везде «гость» воспринимается прежде всего не как самостоятельный индивид, а как «репрезентант» иной культуры. Например, для нас любой китаец или вьетнамец в первую очередь китаец или вьетнамец и (в лучшем случае) лишь во вторую -- отдельная личность. Соответственно для француза любой русский писатель должен соответствовать привычному стереотипу русского писателя; в ином качестве он просто неинтересен.

Если понять, что неадекватные стереотипы -- это просто показатель нестыковки разных концептуальных структур при их соприкосновении друг с другом, то удивляться им уже не придется. Другой вопрос, что с ними делать: смириться (я не соответствую стереотипу русского писателя, и поэтому я плохой русский писатель) или бороться (я самобытный русский писатель и никаким стереотипам соответствовать не обязан)? Сказанное, понятно, относится не только к писателям.

Впрочем, стереотипные образы характерны и для тех, кто находится не вне, а внутри системы культурных координат. Вот как в новостях телеканала НТВ рассказали об Андрее Вознесенском сразу после его кончины: «Свои первые стихи Вознесенский опубликовал в 1958 году (неточность. -- А.М.) <...> Однако уже у первого сборника поэта оказалась сложная судьба -- книга разозлила власти, а тираж хотели полностью уничтожить. Библиографической редкостью стало и второе издание стихов Вознесенского. <...> Но популярными становятся поэтические вечера -- Вознесенский читает на знаменитой сцене Политехнического. Восторг публики и новый гнев властей... Вознесенский вынужден был уехать в США, где стал одним из самых любимых русских поэтов».

Неискушенный адресат сообщения сделает из этого очевидный и однозначный вывод: Вознесенский эмигрировал, что, как мы знаем, действительности вовсе не соответствует. Просто не вполне осведомленный новостник, готовивший текст к эфиру, успел пробежаться глазами лишь по первым двум абзацам Википедии, после чего в его сознании актуализировался стандартный стереотип гонимого русского писателя-эмигранта -- эдакого Аксенодовлатобродского. Что можно считать достойным аналогом западного стереотипа русского писателя, имя для которого придумано уже давно: Толстоевский.