Фестиваль «Божественная комедия» называется международным, но на самом-то деле он общепольский -- международное в нем только жюри, состоящее из театроведов, режиссеров и продюсеров со всего мира. Экспертами, отбирающими лучшие спектакли для конкурса, тут становятся пятнадцать самых уважаемых театральных критиков Польши, только они не ездят по стране, отсматривая все, что поставлено за предыдущий год, как принято у нас на «Золотой маске», а сразу называют по пять лучших, по их мнению, постановок сезона. В результате такого анкетирования составляется список из девяти важных спектаклей, которые и приезжают в Краков соревноваться за главный приз. Программу польского конкурса называют «Ад» (что звучит странновато, даже если иметь в виду дантовское имя фестиваля). Соответственно, есть и внеконкурсная программа «Рай», в которой собраны постановки молодых режиссеров и самые свежие премьеры. Ну и «Чистилище», включающее прочие события (вроде встреч с режиссерами) и постановки, главным образом составляющие краковскую театральную панораму, -- дань гостеприимному городу.

Будущей весной на «Золотой маске» запланирована большая польская программа, а через год в Кракове на «Божественной комедии» -- существенная русская часть. Так что на нынешний фестиваль польский Институт Адама Мицкевича и «Золотая маска» вывезли представительную делегацию российских критиков, чтобы продемонстрировать цвет национального театра прямо на месте. Вообще объяснять ценность польского театра в России, где каждый режиссер, считающий себя авангардистом, отправляет культ Гротовского, не надо. Да и нынешние главные герои польской сцены у нас не чужие -- все привозили свои спектакли, а Кристиан Люпа к тому же имеет наши главные театральные награды от «Золотой маски» за «Чайку» в Александринке до недавней премии Станиславского. Тем не менее возможность увидеть постановки знаменитостей в национальном контексте и понять, как их оценивают соотечественники, очень важна. Она дает большую пищу для размышлений не только о разнице менталитетов и культурных традиций, позволяющих польским зрителям без раздражения воспринимать как бесконечные обнажения, кровь и сексуальное насилие на сцене, так и длиннющие заунывные философствования. Но и об отношении профессиональной среды к «пророкам в своем отечестве», которое на этот раз было особенно наглядным.

Среди конкурсных спектаклей первой половины фестиваля был «Июль» Ивана Вырыпаева, который он сам поставил в Варшаве с Каролиной Грушкой (здешние вырыпаевские постановки, включая недавно приезжавший на NET «Танец Дели», тут и публика, и критика принимает на ура). Еще из Варшавы было «Танго» Мрожека в режиссуре 80-летнего польского классика Ежи Яроцкого -- живой спектакль, поставленный с остротой, иронией и энергией, обычно не свойственными столь преклонному возрасту. Главная краковская сцена -- Старый театр -- показала «Свадьбу графа Оргаза» тридцатисемилетнего Яна Кляты (с польской программой в Москву приедет другая его постановка). Клята взял книгу авангардиста 20-х годов Романа Яворского -- безумный диспут о религии и искусстве -- и превратил его в глумливое и вульгарное шоу. Представление, в котором критика находила игру с польскими стереотипами и страхами, на наш взгляд, отсылало не столько к обещанной стилистике Монти Пайтона, сколько к развеселой пошлости сборных концертов-пародий. Еще одним конкурсантом была «Мигрень», драматическая история о материнстве, в скромной постановке Анны Аугустинович, режиссера среднего поколения, когда-то ярко начинавшей вместе с нынешними звездами Гжегожем Яжиной и Кшиштофом Варликовским, но потом тихо продолжившей профессиональную жизнь в провинциальном городе Щецине. Ну и, наконец, еще одним претендентом на главный приз был Кшиштоф Гарбачевский -- двадцатисемилетний любимец критики с масштабным трехчасовым «Одиссеем» из театра города Ополе. Это безумное представление, имеющее мало отношения к мифу об Одиссее и еще меньше к Гомеру, выглядело своего рода театральным графоманством, сбросившим в одну кучу все, что роилось в голове небездарного молодого постановщика, книжника и киномана. Тут был и «длинный русский след» -- от «Фавна» Нижинского до группы «Тату», что неудивительно, -- во время учебы Гарбачевский ставил сорокинский «Достоевский-trip».

Но все эти спектакли -- и начинающих режиссеров, и мастеров, талантливые, актуальные, яркие и т.д. -- уходили далеко на периферию воспоминаний после того, как на фестивале был показан новый спектакль Кшиштофа Варликовского «Конец», вышедшая два месяца назад премьера варшавского Нового театра. Постановку эту критики не выбрали в конкурс и вообще, как говорят, считают неудачной, но все же не показать на фестивале спектакль одной из главных польских звезд было невозможно, отчего «Конец» очутился под грифом «и т.д.» в программе «Чистилище». И это тот случай, когда название программы как нельзя более подходит постановке.

Варликовский сочинил спектакль о смерти. Спектакль невероятно изобретательный по работе с пространством, светом и видео, с изумительной -- и отстраненно-гротескной, и очень искренней -- игрой прекрасных польских актеров всех поколений. Но при этом спектакль пронзительно исповедальный, личный, полный страха смерти и мучительного желания понять: что там, за ее порогом? Как говорят, сам режиссер назвал свою постановку «заметками скверного года» (впрочем, так называется и один из романов Джона Максвелла Кутзее, произведения которого постановщик использует).

Источников у сценария, написанного Варликовским, много: «Процесс» и «Охотник Гракх» Кафки, «Элизабет Костелло» Кутзее и «Никель Стафф» -- недавно найденный текст Кольтеса. В первой части спектакля действие закручивается вокруг двоих -- Йозефа К. (он же становится заглавным персонажем второго произведения Кафки) и танцора Тони, работающего в турецком супермаркете (из пьесы Кольтеса). Эпизоды двух историй чередуются, казалось бы, безо всякой связи друг с другом: Тони участвует в танцевальном конкурсе, Йозеф ругается с изменившей ему женой, Тони пытается отвязаться от своей пьяной любовницы и не может оторвать взгляда от ее танцующего андрогинного сына. Йозеф К. арестован и лишен документов, его соблазняет неведомая красавица Сирена, Тони раздевает и укладывает в кровать свою грузную старую мать, голое тело Йозефа К. лежит на больничной кровати и, кажется, умирает, а вместе с тем он видит себя со стороны и разговаривает с каким-то человеком. Тони убивает назвавшего его турком хозяина магазина. И тут протагонисты на мгновение встречаются -- душа Йозефа К. и заглянувший после убийства за сигаретой Тони. Лихорадочные параллельные сюжеты, казалось бы, не связаны ничем, кроме странных персонажей, один из которых -- могучий и бритоголовый -- кажется всеведущим и всемогущим Богом, а второй служит выполняющим его волю помощником. А еще все здесь погружено в атмосферу фатальной предопределенности и неостановимо ведет к смерти.

Случилось так, что мы чуть опоздали к началу спектакля и всю первую часть смотрели без перевода (а постановка Варликовского длится больше четырех часов). И стало ясно, что спектакль захватывает и не отпускает независимо от того, понимаешь ли ты, что говорят герои. Характер их взаимоотношений и так ясен, актерская энергия и мощное сексуальное поле держит в напряжении, сложность и красота превращений сцены, включающих странно растянутое на видео пространство с искаженными пропорциями тел и постоянно меняющимися ракурсами и освещением, завораживают. Но если ко всему этому ты понимаешь текст, в загадочный, состоящий из осколков, как фильмы Линча, сюжет добавляется мощная фантастическая и даже эзотерическая составляющая. Ну а когда ты понимаешь, откуда взялись эти на вид вполне обыкновенные герои, кафкианская метафизика заливает действие новым светом и расставляет на его дороге знаки неминуемой смерти.

Второе, короткое действие «Конца» -- это история Элизабет Костелло, пожилой писательницы, оказавшейся в странном отеле перед входом в неведомые ворота. Перед тем как местный администратор пропустит ее на ту сторону, женщина должна ответить на вопрос о своей вере. Для интеллектуалки дать прямой ответ на такой вопрос оказывается невозможным. Она пытается уйти в слова, в аллегории, в рассказывание историй. Верю ли я, и если да, то во что? Но без веры ворота чистилища не откроют.

Вторым самым ожидаемым спектаклем «Божественной комедии» будет новый спектакль Кристиана Люпы из его дилогии «Персона». Первую часть о Мэрилин Монро сыграют в Москве весной, в польской программе. Вторая посвящена Симоне Вайль, левой мыслительнице и философу, погибшей по собственному выбору во время войны после того, как ограничила свой рацион размером пайка фашистских концлагерей. «Тело Симоны» закроет конкурсную программу «Ад».