Перефразируя слова любезного левым художникам вождя мирового пролетариата о коммунизме и электрификации, сформулируем так: «Совриск -- наше знамя плюс музеефикация всей страны». Этот лозунг убедительно проиллюстрировала выставка номинантов главной неофициальной, независимой премии в области современного искусства (сокращенно -- совриск), учрежденной культурным фондом «Артхроника» в 2007 году, -- премии Кандинского.

Созданная куратором Андреем Ерофеевым и архитектурным бюро Бернаскони экспозиция в анфиладах третьего этажа Центрального дома художника вышла удачной. Благодаря выстроенным из разноцветных фальшстен коридорам и комнатам, дробящим огромные тоннели советского выставочного центра, пространство подчинилось масштабу каждого проекта. Каждый номинант со своими экспонатами поселился уже не в коммуналке, а в однокомнатной квартире. Благодаря работе жюри и экспертного совета, собранных из разных представителей интернационального артсообщества, квартирантами ЦДХ оказались совсем не случайные художники. И работы в большинстве своем убедительны, многие даже вписаны в мейнстрим российского артпроцесса, участвовали в престижных выставках и фестивалях. Все респектабельно. В меру эпатажные «Синие носы», в меру эзотеричный Владимир Кустов, в меру зрелищные AES+F, в меру меланхоличный Арсений Жиляев... Все правильно. Почему-то ощущение, что попал не на выставку, предполагающую заряд адреналина от крутых новинок сегодняшней жизни искусства, от встречи с новыми именами. Впечатление, словно попал в почтенный архив музея, где событием становится каталогизация уже знакомого и виденного.

В какой-то степени ответственность за эту музеефикацию впечатлений от выставки лежит на мне, члене экспертного совета премии. Совершенно искренне скажу, общий уровень конкурса в этом году был слабее предыдущего. Львиная доля присланных заявок были из рук вон плохи. Из региональных проектов почти нечего было выбирать. Не будем даже говорить о «сделанности» -- качество мысли настолько инфантильное и беспомощное, что испытывал много раз чувство неловкости. В итоге подключившееся после первого отсева жюри выбрало наверняка: в основном проверенных, узнаваемых даже по шифрованным заявкам, имеющим хороший бэкграунд.

На вернисаже я разговорился с гуру советского неофициального искусства, художником, сделавшим подвиг в деле коммуникации этого искусства с миром, Михаилом Однораловым. Он вдруг сказал мне: «Вы критикуете мое искусство с позиций модернизма. А я постмодернист». Так вот: большая часть выставленных работ номинантов Кандинского сделана как раз «с позиций постмодернизма». Это интригует. То есть как будто каждый по отдельности художник давно из той эпохи вышел. А вместе -- по аналогии с гоголевской шинелью -- вышли из пальто Одноралова (был такой объект «Пальто Одноралова» на легендарной выставке 1975 года в Доме культуры ВДНХ). Общий вектор: ускользание от «тела искусства», малое доверие тому, что Мартин Хайдеггер называл «здесь-бытие», Dasein. Предпочтение бежать от этой проблемы пространственно-пластической явленности образа в дебри комментариев, саморефлексивных дискурсов, в симулятивные пространства, где царствует оправданная тотальной пародией, цитациями горизонталь значений. Если тело искусства, то или руинированное (опусы Арсения Жиляева, Виталия Пушницкого, Дмитрия Каварги, Петра Белого -- так они друг за другом и следуют в залах), или симулятивное, «притворное» (группы Recycle, AES+F). Если разговор, то о рассеявшихся, разлетевшихся по свету обрывках мыслей, которые и не соберешь в связный текст (потому царствует форма рассыпавшегося архива и опустошенной кладовки -- много сосудов для хранения, ящичков, коробочек, сундучков: работы Ольги Трейвас, Валерии Матвеевой-Нибиру, Андрея Кузькина, Андрея Кулешова и Михаила Иванова, Марины Фоменко). Если эмоции, то меланхолия (инсталляция Александра Бродского, живопись Дмитрия Грецкого, фото Наталии Павловской, Александра Гронского). Если стиль, то ностальгический концептуализм: работы Ирины Штейнберг, Евгения Семенова. Если песни, то старые и о главном: деконструктивистские экзерсисы о национальной идее и сильной державе Игоря Мухина, Глеба Косорукова, Александра Лаврова.

Сами по себе многие работы перечисленных художников хорошие и даже замечательные (маленьким открытием для меня стала, например, сделанная с помощью лабиринта из архивных (!) ящиков и видеоустройств инсталляция «Станция наблюдения» сотрудницы Московского музея современного искусства Марины Фоменко -- виртуозная интерактивная вариация на тему сегодняшних условий тотального надзора, парафраз придуманного еще в XVIII веке «Паноптикона» Иеремии Бентама). Все вместе тем не менее слагается в новую хронику времени Present perfect -- настоящее завершенное.

Ну что же, более не жди? Нет проектов, в которых обнаружение сути -- сути искусства, полноценного пространственно-пластического переживания образа -- было бы возрождено? Ура, имеются. Для меня главных три. Один -- Ontheground Антона Литвина. Совершенно изумительно с помощью воды при температуре минус 20 градусов художник нарисовал петроглифы внутри трещин асфальта. Затем отпечатал изображения на абразивной бумаге. Ювелирным цветом и точной пластикой рисунки, вмерзшие в лед, могут соперничать и с Альтамира. Рафинированное совершенство образов Литвина реально (естественным путем) обнажает шов архаической памяти на теле современного мегаполиса.

Второй проект создан аж четырьмя мастерами: Иннокентием Шарковым, Александром Тарбеевым, Дарьей Чапковской, Катериной Кочкиной (двое из них -- Шарков и Чапковская -- выпускники Строгановской академии). Инсталляция Pelicula (по-испански «Пленка») визуально, может быть, преизбыточна, даже эклектична (в числе прочих отсылает к образам Брюса Наумана), однако позволяет почувствовать очень важную идею трудной необходимости созидания смысла в ситуации перманентного нахождения в клапанах обесценившихся слов и вещей. Висит прозрачная пленка. На нее проецируются тексты (когда смотрел, были тексты из Библии про дни творения). Сквозь пленку видны скульптурные головы и силуэты зрителей. И те и другие читать ощутимо мешают. Зайдем за пленку. Оказывается, скульптурные головы -- руинированные портреты былых вождей (так я понял по крайней мере), созданные из тысяч монет. Где бы ты ни находился, твое присутствие драматично. Перед экраном -- мука с чтением. За экраном -- среди идолов -- из-за собственной тени сам становишься причиной муки других. Выразительная работа: деконструкция деконструкции, тоска по реабилитации полноценного смысла и знания.

Наконец, третий проект -- «Много -- мало -- мало -- много» отличного художника Никиты Алексеева. Его кредо «Искусство -- это изготовление умных и добрых табуреток» категорически антипостсовременно. Потому оно радикально современно, что и подтверждают выставленные на премии его умные и добрые картины.