В Москве вышла книга Сергея Максудова "Чеченцы и русские: победы, поражения, потери", в которой впервые с начала конфликта в Чечне в 1990-х годах сделана академическая попытка подвести демографические итоги тяжелейшей драмы в современной истории России.

Под псевдонимом Максудова книгу написал социолог и демограф Александр Бабенышев, участник диссидентского движения в СССР, с 1981 года живущий в США. Биография ученого как будто сама собой опровергает возможные подозрения в "имперском ревизионизме", которые наверняка будут основаны на том, что автор якобы склонен преуменьшать потери чеченского мирного населения и, наоборот, преувеличивать проблему массовой убыли невайнахского населения бывшей советской Чечено-Ингушетии.

"Это самое достоверное из всех историко-демографических сочинений на тему русско-чеченских отношений и истории чеченского народа, -- говорит о книге директор Института этнологии и антропологии РАН и член Общественной палаты РФ академик Валерий Тишков. -- Автор положил конец бесконечным манипуляциям с цифрами людских потерь, особенно в период вооруженного конфликта в начале 1990-х годов".

Сам Максудов признает, что манипуляции с цифрами, "фигуры умолчания" и мифологизация -- неизбежные спутники военного конфликта. «Цель настоящего исследования не опровержение мифологии, а восстановление реальной исторической картины, искаженной мифологизаторами, -- пишет он. -- Некоторые факты и научные истины, например число погибших в конфликте, объективно существуют. Их мы должны отыскать».

Некоторая ясность существует лишь относительно потерь российских вооруженных сил и правоохранительных органов в первой (1994--1996) и второй (1999--2009) войнах в Чечне. Министерство обороны, МВД, другие силовые структуры публиковали свою статистику. В тех случаях, когда она начинала расходиться с трагической реальностью, в дело вступали солдатские матери. В итоге порядок цифр больших разногласий не вызывает: речь идет более чем о 4 тыс. убитых, почти 2 тыс. пропавших без вести и почти 20 тыс. раненых в первой кампании и около 6 тыс. погибших и примерно 16 тыс. раненых за десять лет последней контртеррористической операции.

Но количество убитых боевиков, как представляется, сильно завышалось представителями командования, а регулярного учета потерь гражданского населения вообще никто не вел. Политическая важность установления истины очевидна. Это не только вопрос персональной ответственности политиков и командиров, принимавших решения, приведшие к гибели людей, но и проблема, не решив которой трудно представить себе здоровое и полноценное будущее Чечни внутри России.

Все эти годы чеченские политики и общественные деятели приводили в основном очень расплывчатые данные о потерях гражданского населения республики, но большинство из них соглашалось, что речь идет о многих десятках, а может быть, и сотнях тысяч человеческих жизней. Чтобы избежать возможных спекуляций и оценить, допускает ли глубина травм, нанесенных друг другу сторонами конфликта, возможность реального примирения и интеграции, нужны максимально точные данные о потерях.

Сергей Максудов анализирует широчайший спектр данных -- к примеру, количество вдов в Чечне по возрастным группам по данным переписи населения 2002 года или повышенную убыль мужского населения с 1994 по 2002 год. И в итоге приходит к выводу, что Чечня потеряла в двух войнах около 20 тыс. боевиков и порядка 70 тыс. гражданских, из которых примерно 8 тыс. человек относится к прямым военным потерям, а еще 62 тыс. -- к "потерям от ухудшений условий жизни". Еще около 377 тыс. человек составила невозвратная миграция.

Похоже, что именно судьба невозвращенцев заставила автора обратить внимание на чеченские события. О том, что в худшие месяцы войны сотни тысяч бежавших от бомб и зачисток чеченцев ютились в палатках и плацкартных вагонах в Ингушетии, знал весь мир. Судьба примерно 300 тыс. невайнахских жителей бывшей Чечено-Ингушетии, в большинстве своем вынужденных бежать оттуда еще до начала войны из-за резко возросшего недружелюбия соседей, а частично и погибших во время боев за Грозный и бомбежек города, в целом оставалась за кадром.

"Факт, что из 300 тыс. русских жителей осталось в республике меньше 20 тыс., поражал воображение, -- пишет автор. -- Куда и как могли уехать одинокие больные старики? Что случилось с людьми, состоявшими в смешанных браках? Куда делись десятки тысяч казаков, составлявших совсем недавно большинство жителей станиц за Тереком, как могли они бросить дома и хозяйство и покинуть свою родину? Сама цифра 20 тыс. имела для меня символическое значение. Из истории второй мировой войны я знаю, что в конце 1944 года из примерно 500 тыс. немецких евреев в Германии оставалось 20 тыс. человек. Они носили желтую звезду, каждую неделю отмечались в полиции, на улицах немецких городов их могли безнаказанно унизить и оскорбить, но они продолжали жить и работать. Это совпадение цифр указывало на положение русскоговорящих граждан Чечено-Ингушетии. Я понял, что журналисты и правозащитники, разоблачая зло, чинимое российской армией, позволяют себе не замечать трагического положения изгнанных с родной земли русских людей".

Автор делает очерк последних 200 лет русско-чеченских взаимоотношений, включая трагические события Кавказской войны XIX века, Гражданской войны и сталинской депортации 1944 года, после которой чеченцы вернулись на родину только в 1957-м. Сергей Максудов считает, что искажения реальности и мифологизация коснулись и этих периодов: "В годы Кавказской войны XIX века чеченцы потеряли не полтора миллиона, а 22 тыс. человек, не включая 23 тыс. эмигрировавших в Турцию карабулаков, относимых сегодня к чеченцам. В результате депортации 1944 года погибло около 136 тыс. человек, но следует иметь в виду, что примерно половина этих потерь является следствием второй мировой войны, от которой пострадали все народы страны. Ни в коей степени не оправдывая зверств сталинского режима, нужно заметить, что при советской власти чеченцы получили возможность учиться на родном языке, снизилась смертность и возросла рождаемость, возникла образованная элита, приспособленная к жизни в современном обществе. С начала XIX века численность чеченцев выросла в десять раз, а в XX веке -- в пять раз. Почти в четыре раза увеличилась территория их расселения, причем сегодня на этих землях чеченцы остались практически единственными обитателями".

Помимо множества впечатляющих цифр в книге есть, к примеру, авторское расследование трагедии в селе Самашки в апреле 1995 года, после которой, как считает Максудов, война российской армии с боевиками превратилась в войну российской армии с чеченским народом. О нынешней Чечне автор пишет, как об "успокоенной, подкупленной и усыпленной" "авторитарной наследственной властью". Болезнь общества, по его мнению, загнана внутрь, а лечение пока и не начато.

Вывод, к которому приходит Сергей Максудов, неутешителен для всех, кто считает, что успешная контртеррористическая операция надежно гарантировала политическое и социальное единство России и Чечни: "Посмотрев фактам в глаза, следует признать, что Чечня -- это уже отрезанный ломоть... Русских в Чечне нет, и скоро они там вновь не появятся. Совместное проживание только провоцирует трудности, а не разрешает их..."

При этом Чечню ни в коем случае нельзя бросать на произвол судьбы: она нуждается в помощи и контроле. Кроме того, и Чечне, и России не обойтись без глубокого осознания своей обоюдной ответственности за случившееся. Сергей Максудов подчеркивает, что это касается не только российского общества, но и чеченцев, которым "клише невинно страдающего благородного народа- мученика" серьезно мешает адекватно воспринимать реальность. Автор постоянно старается держать равную дистанцию от сторон, которым он напоминает слова писателя и нобелевского лауреата Эли Визеля о том, что не бывает национальной вины, но должен быть национальный стыд. "Если русские и чеченские читатели согласятся с этой мыслью, я буду считать свою работу выполненной".