20 лет назад, 15 февраля 1989 года, советские войска покинули Афганистан, где находились без малого десятилетие. Эта эпопея оставила нестираемый горький след в новейшей истории нашей страны. Сегодня «Время новостей» публикует две очень разные по жанру и интонации статьи генерал-лейтенанта ФСБ Василия Христофорова, который в качестве сотрудника представительства КГБ СССР находился в Афганистане более трех лет. В контрасте формы и содержания этих текстов -- две стороны одной правды о невидимом фронте необъявленной войны.

Спасти рядового Иванова

Война в Афганистане не была объявлена, но военнопленные были, и во всей служебной переписке они так и назвались -- без эвфемизмов. К середине 1985 года в плену находилось уже более 200 военнослужащих. Практически каждый сотрудник КГБ, в каком бы качестве он там ни был -- в представительстве КГБ СССР, особом отделе или спецподразделении и т.д., -- считал своим долгом если не освободить нашего пленного, то хотя бы добыть какую-то информацию о нем и возможностях его спасения.

Если удавалось напасть на след хоть кого-то из наших пленных, немедленно начинались переговоры об обмене. За одного нашего военнослужащего могли отдать и четверых, и пятерых боевиков. Самая большая цифра, которую я знаю, -- один к 25. «Забирайте сколько хотите, только освободите нашего солдата». Увы, не всегда операции были успешными, не всегда боевики шли на переговоры, не всегда подтверждалась информация о местонахождении наших военнослужащих.

В плен попадали по-разному: война есть война. Кто-то был контужен во время боя, кого-то взрывной волной выбросило из бэтээра. Кто-то, находясь в засаде, пошел к ручью за водой и был захвачен. Кто-то отлучился из части во время передышки и тоже пропал без вести.

Все мы знали, что положение пленных ужасное. Если к врагу одновременно попадало несколько человек, то моджахеды -- в наших документах они назывались боевиками, членами отрядов вооруженной оппозиции -- старались изолировать их друг от друга. Наши ребята не имели никакой возможности контактировать между собой. Условия содержания жутчайшие. Есть и пить практически не давали. «Помолись -- вот тебе кружка воды, помолись -- вот тебе пол-лепешки». Разговаривать по-русски запрещалось. Боевики пытались обратить наших ребят в ислам, с этого и начиналась вся обработка.

Страшная трагедия с военнопленными произошла в лагере подготовки боевиков Бадабера, расположенном на территории Пакистана. В апреле 1985 года здесь находилась большая группа советских военнопленных. Примерно 12 человек. Примерно, потому что до сих пор точных данных об их количестве нет. И порядка 40 человек было пленных афганцев -- солдат афганской армии. Наши военнослужащие там сумели объединиться с афганцами и 26 апреля подняли восстание. Во время вечернего намаза, когда практически все моджахеды были на молитве, восставшие разоружили охрану и завладели оружием. Вырваться никуда они не могли и заняли оборону. Моджахеды пытались уговорить пленных сдаться. В лагере Бадабера готовились боевики из «Исламского общества Афганистана», лидером которого был Бурхануддин Раббани. Ему доложили о восстании и о том, что группа пленных обороняется насмерть. Он лично приехал в лагерь, убедился, что наших не сломить. И дал команду штурмовать. Бой неравный: против полусотни пленных несколько сотен боевиков. Перестрелка была долгой, но взять их так и не смогли. И тогда Раббани приказал расстрелять восставших из тяжелой артиллерии. На территории лагеря находился огромный склад с боеприпасами, во время обстрела в него попал снаряд. Взрыв был мощнейший. Все наши погибли. Но несколько пленных афганцев остались живы. Когда через пару месяцев одному из них удалось бежать и перебраться в Афганистан, стали известны подробности происшедшего. Имен, конечно, он не знал, поскольку всем нашим военнослужащим, попавшим в плен, там сразу меняли имена на исламские. Афганец хоть и описал внешность 12 советских пленных, с которыми находился в Бадабере, но идентифицировать удалось имя только одного солдата.

Утечка информации о восстании в Бадабере появилась уже на следующий день после того, как восстание было подавлено. Пакистанские СМИ стали эту тему раскручивать, выяснять. Раббани созвал пресс-конференцию и сказал, что в лагере Бадабера повздорили две группировки боевиков, между ними произошла перестрелка, в результате которой несколько человек было убито. Ни слова про советских военнопленных. Наши официальные обращения по линии МИДа были оставлены без ответа. До осени 1991 года Пакистан не подтверждал информацию о реальных событиях в Бадабере. Только в сентябре-октябре 1991 года, когда велась работа с самим Раббани (с ним на официальном уровне встречались советские представители), было подтверждено, что там действительно находились советские военнопленные. Раббани назвал шесть фамилий. Имена остальных до сих пор неизвестны.

Когда произошел инцидент в Бадабере, Раббани, а вслед за ним и другие руководители исламских партий и организаций отдали приказ всем своим полевым командирам: советских военнослужащих в плен не брать. Что означало немедленный расстрел при захвате. Но в августе 1986 года был перехвачен один из караванов, который шел из Пакистана в Афганистан с оружием для боевиков. Помимо гранатометов, автоматов и др. обнаружили документы, и среди них указание: советских военнопленных не расстреливать, а обменивать на боевиков. Это уже обнадеживало.

Жизнь своих

Советские граждане работали в Афганистане и до ввода наших войск. Если наш соотечественник, скажем, выпив водки где-нибудь на базаре и не рассчитав своих сил на жаре, падал по дороге, к нему немедленно подходили местные жители, подбирали и доставляли к месту дислокации -- городку, где жили советские специалисты. Торжественно вручали соотечественникам, получали за это небольшой бакшиш (подарок), и все были довольны. Конечно, после ввода ограниченного контингента советских войск ситуация резко изменилась и такие отношения стали невозможны. Захватить советского военнослужащего или гражданского специалиста для бандитов очень ценно -- от них пытались получить информацию или как минимум обменять на своих. Захваты происходили практически по всей стране, где находились советские «колонии».

В 1983 году было принято решение создать при представительстве КГБ специальный отдел, занимающийся обеспечением безопасности советских граждан в Афганистане. Это не значит, что сотрудники этого отдела ходили с автоматами вокруг наших специалистов. Они занимались своей профессиональной деятельностью: добывали информацию о возможных угрозах.

Особая задача -- полевые аэродромы. А цивилизованных аэродромов, с охраной, с диспетчерской службой, в Афганистане было очень немного -- Джелалабад, Кандагар, Герат, Шиндант, Кабул, вот практически и все. А остальные -- взлетно-посадочная площадка в чистом поле, на каком-нибудь пятачке между горами. Как быть? Например, в населенном пункте Мукур за безопасность полосы отвечал командир афганской 7-й пехотной дивизии. Чтобы круглосуточно охранять эту площадку, нужно фактически задействовать всю дивизию, поскольку опасность минирования или засады была постоянной. То есть дивизия, если она охраняла аэродром, уже ничем другим заниматься не могла. Естественно, командиру дивизии приходилось придумывать другие способы защиты. Самое простое -- пустить сапера с миноискателем. Но для его работы требуется несколько часов, а информация о прилете самолета поступала максимум за 30--40 минут до его посадки (это тоже делалось в целях безопасности, чтобы в случае утечки информации боевики не успели подготовиться). И вот командир дивизии каждое утро отправлял на взлетно-посадочную площадку тяжелую машину -- цистерну с водой. И афганский боец проезжал несколько раз вдоль и поперек, проверяя таким образом, нет ли мин. Риск большой, но командир был хорошим знатоком местной психологии. Он объявил: если боец погибнет, он сразу будет причислен к шахидам, погибшим за веру. А дивизия поможет семье погибшего -- возьмет на пожизненное содержание, его зарплата будет выплачиваться семье. И вот каждое утро афганские солдаты бесстрашно садились за руль и объезжали взлетно-посадочную площадку.

Ночной полет

Джелалабад -- древняя резиденция афганских королей. Когда я в первый раз направлялся в Джелалабад из Кабула, афганцы, с которыми я там успел познакомиться, мне все уши прожужжали: «Такое красивое место, оазис!» Я прилетел, посмотрел -- унылый провинциальный городишко. В общем, не приглянулся он мне. Ну, думаю, у них понятия о красоте совсем другие, чем у нас. Пробыв там несколько дней, я поехал дальше, на место назначения -- в населенный пункт Чауки провинции Кунар на афганско-пакистанской границе. После двух с лишним месяцев пребывания там мне снова пришлось лететь в Джелалабад. Прилетаю, вижу: действительно оазис, красотища! Как тут хорошо! Где ж были мои глаза?! Все познается в сравнении...

Советские войска начали покидать Афганистан 15 мая 1988 года. Одни из первых частей выходили из Джелалабада, где было достаточно много советских войск: бригада спецназначения и мотострелковая бригада, большой советнический аппарат и т.д. От Джелалабада до пропускного пункта Торхам, открывающего двери на афганско-пакистанской границе, около 100 км. Было ясно, что после вывода советских войск отряды вооруженной оппозиции первый же удар нанесут по Джелалабаду. И уже со второй половины мая начался штурм, продолжавшийся почти два месяца. Хотя оппозиция планировала захватить город за несколько дней, ничего у нее не получилось, город держался. В июле 1988 года в Джелалабад было решено отправить небольшую группу сотрудников представительства КГБ -- посмотреть, как там дела. Мы вылетели ночью (днем самолет проще сбить). Моджахеды, за каждый сбитый самолет получавшие крупные суммы в долларах, неплохо знали наши маршруты. Садиться предстояло на полностью затемненном (в целях безопасности) аэродроме. Экипаж Ан-26 состоял из советских пилотов высокой квалификации, но никто из них не знал ни английского, ни дари, на которых говорили авиадиспетчеры Джелалабада. И диалог между нашими летчиками и афганскими диспетчерами пришлось переводить мне...

В результате поездки мы пришли к выводу, что город может обороняться и без советских войск, что афганцы и сами могут сражаться, когда не хотят отдавать власть. Отчет отправили в Москву. Вскоре в Кабул прилетел заместитель председателя КГБ СССР Владимир Крючков и решил лично посетить Джелалабад. Вместе с ним забросили ту же группу, что побывала там месяц назад. Губернатором Джелалабада тогда был Азам Вакиль Шинвари -- достаточно известный и авторитетный выходец из пуштунского племени шинвари. После революции 1978 года (когда к власти пришла Народно-демократическая партия Афганистана) он со своими соплеменниками, не приняв ее, ушел в оппозицию. Но активной войны с режимом НДПА не вел. А когда в стране была объявлена политика национального примирения, его стали убеждать вернуться и встать во главе провинции Нангархар, столицей которой является Джелалабад. После некоторых колебаний он согласился, но поставил условие, чтоб ему не мешали ни партийные, ни военные власти. Кстати, первое, что Шинвари сделал как губернатор, -- ввел сухой закон. Это было воспринято вполне нормально: Афганистан страна не сильно пьющая. Там балуются различными наркотиками. Слабо действующее наркотическое вещество (его название на дари звучит как «насвар», не дающее одурманивающего эффекта, только легкий тонизирующий) входило в норму довольствия солдат афганской армии.

Шинвари стал устанавливать власть, наладил хорошие контакты с командирами воинских частей, дислоцированных вокруг Джелалабада, хорошо знал обстановку, был популярен у населения. И Крючков не случайно хотел встретиться именно с ним, хотя по иерархии -- и советской, и афганской -- главным номинально считался первый секретарь областного, а в Афганистане провинциального комитета партии.

Шинвари к встрече с высоким советским руководителем (должность Крючкова не уточнялась) готовился. Август, жара страшная, за сорок, влажность высокая, а он в шерстяном костюме-тройке. Долго разговаривали: губернатор убеждал, что племя шинвари стало полностью лояльным, что оно поддерживает режим Наджибуллы и положительно относится к советским. Шинвари был очень заинтересован в том, чтобы убедить советского гостя в доброжелательности жителей провинции и благоприятности обстановки. Заинтересованность эта была практической -- он хотел, чтобы к его племени шла помощь из СССР, которая продолжала поступать в Афганистан. И приходила бы напрямую к губернатору, а не через ЦК НДПА. И вот чтобы убедить Крючкова окончательно, Шинвари вдруг предложил: «У вас переводчик отлично говорит на дари, внешне похож на афганца. Мы его переоденем в нашу национальную одежду, и я его на три-четыре недели отправлю со своими людьми. Он объедет все наши племена и лично убедится в их лояльности, а потом все вам расскажет». Я все это Крючкову перевожу и думаю, как он прореагирует на это «заманчивое», прямо скажем, предложение. Но Крючков перевел разговор на другую тему, и мой вояж к пуштунским племенам не состоялся.

Партийное задание

Как-то по работе я с коллегой поехал к одному афганскому полковнику. Сидим, разговариваем. И видим мы, что что-то его отвлекает от нашего серьезного разговора. И все он как-то стремится заглянуть под стол, все косится себе под ноги. Мы, грешным делом, подумали: может, у него кто-то под столом сидит? В конце концов мой товарищ, который его хорошо знал, не выдержал и спрашивает: «Мы вас ни от чего не отвлекаем? Может, у вас есть какие-то другие важные дела?» Тот говорит: «Да нет, дел важных нет, просто я обновку примеряю». И вот он встает перед нами в полной афганской полковничьей форме и... в галошах на босу ногу! Он минут десять перед нами ходил, демонстрировал их и был несказанно рад, что по случаю смог обзавестись такой удобной обувью -- зимой не промокает, легкая, мягкая, компактная. Опять же красиво -- блестит. Если хочешь завоевать расположение афганца, подари ему галоши. Восток, как известно, дело тонкое, подтверждение чему еще один случай.

Обязанностью каждого советского представителя в Афганистане было оказывать выгодное для нас политическое влияние на местное население. То есть проводить идеологическую работу. А как? Собрать афганцев, прочитать лекцию о вреде империализма? Или беседу провести о преимуществах социализма? Словом, проблема... Но однажды я эту задачу выполнил -- такое влияние оказал, что сам удивился.

Как-то летом, был июль 1987 года, заехал ко мне мой знакомый афганец -- представитель тамошних спецслужб. Нужно было поговорить. Ну пообщались мы с ним минут сорок, чувствую, он торопится. Говорю: «Ты чего, мы ж только по две чашки чаю выпили, так не принято, нужно еще по третьей. Куда спешишь?» Он смущенно: «У меня в машине жена с детьми». Я прямо опешил -- жара к пятидесяти градусам, а в раскаленном «уазике» на солнцепеке женщина с детьми. Предлагаю: «Приведи ты ее в дом, пусть хоть чаю с детьми попьет. Я и смотреть не буду, из комнаты даже не выйду. Зайдет на кухню, сам ей чаю нальешь. Пусть она с детьми отдохнет, может, ей уже плохо там в этом пекле». Он мне объясняет, что жена из горного племени, что в дом к чужому мужчине ни за что не войдет. Но после небольших препирательств все-таки привел жену с детьми -- лет четырех и грудным. Чаю попили с конфетами и сгущенкой. Они передохнули, дети с собой сладостей набрали. Через несколько дней встречаемся, он мне рассказывает: «Домой приехали, а жена мне -- вот говорят, советские плохие, пришли нас оккупировать. А на самом деле -- в дом пригласили, чаем напоили, конфет детям дали. Теперь вижу, советские -- наши друзья». Я тогда подумал: вот она где идеологическая обработка местного населения -- чай, конфеты, сгущенка!