В конце января был избран шестнадцатый по счету Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Его избрание совпало с годовщиной введения патриаршества в России. В начале 1589 года первым русским патриархом стал святитель Иов.

В своей программной речи после принятия сана, касаясь церковно-государственных отношений, патриарх Кирилл заявил, что они должны развиваться "в рамках доброжелательного диалога и сотрудничества, на конституционной основе". В поздравлении же в связи с избранием патриарха президент Дмитрий Медведев выразил надежду, что оно «создает новые условия для полноценного солидарного диалога между Русской православной церковью и государством».

Между тем в прошлом, как свидетельствует история, отношения государства и церкви чаще всего напоминали неравный брак. Государство, как правило, не жалело милостей для церкви, за что той приходилось расплачиваться своей независимостью. Как заметил один священник, церковь всегда была отделена от государства, но государство -- никогда от церкви. Власть использовала церковь в своих интересах: порой эти интересы совпадали, но иногда и серьезно расходились. А бывало, что доходило до открытых конфликтов. Патриаршество прерывалось, потом, когда государство и страна переживали кризис и находились в опасности, снова было востребовано. Последний раз это случилось в 1943 году, в разгар Великой Отечественной войны.

Весна патриарха

История патриаршества на Руси началась весьма красноречиво: с того, что Борис Годунов, фактический правитель страны при слабоумном сыне Ивана Грозного Федоре, добился лишения сана нескольких наиболее влиятельных и оппозиционных митрополитов. Митрополитом Московским по настоянию Годунова стал Иов, примечательный разве что исключительной преданностью правителю. Для того чтобы повысить авторитет своего протеже, Годунов решил добиться для него сана патриарха. Это значило повышение статуса Русской церкви, до этого официально подчинявшейся константинопольскому патриарху Иеремию -- формальному главе православного мира. На это нужно было его собственное согласие.

Задача, впрочем, облегчалась тем, что в XVI веке греческие первосвященники все чаще вынуждены были обращаться к русским властителям, единственным могущественным православным государям, за финансовой помощью. Так сделал в 1588 году и новый константинопольский патриарх Иеремия, сразу после избрания лично отправившийся на Русь. В Москве Иеремию встретили со всеми подобающими почестями. Греков осыпали милостями, но при этом запретили без сопровождения покидать предоставленные им роскошные покои, а визиты к ним были строго регламентированы. Константинопольский патриарх фактически оказался под домашним, или, лучше сказать, «дворцовым» арестом.

Годунов действовал методом кнута и пряника: патриарху то обещали целые области в управление, то грозили утопить в реке одного из греческих сановников, отказавшегося подписать грамоту о «назначении» Иова патриархом на Руси. В итоге такие «переговоры» принесли результат -- в январе 1589 года Иеремия согласился на учреждение на Руси патриаршества, лишь бы поскорее убраться из царского плена. Что характерно, у русского духовенства особенно не спрашивали, хотят ли они патриарха. «Государевых богомольцев» привели к Иеремии уже после достижения соглашения. Права на выбор Годунов фактически не оставил: им оставалось лишь принять его волю и «избрать» Иова. Правда, константинопольский первосвященник настоял на проведении альтернативных выборов на основе тайного голосования. Но Годунов, формально согласившись, все равно настоял на своем: была составлена специальная инструкция, в которой была подробно расписана процедура выборов и, в частности, названы остальные «кандидаты» на патриарший престол, «из которых благочестивый царь Федор изберет Иова-митрополита в патриархи». В итоге Иеремия возвел-таки Иова на московский патриарший престол и получил разрешение вернуться на родину.

Иов сполна отплатил Годунову благодарностью через десять лет, когда в 1598 году после смерти бездетного царя Федора встал вопрос о новом государе. Сторонники Годунова попытались возвести на престол супругу покойного и сестру Годунова Ирину. Однако это вызвало, мягко говоря, удивление среди простых граждан и почти нескрываемое возмущение у бояр, ведь Русь еще не знала официального женского правления. В итоге царице пришлось объявить о собственном пострижении, а ее брату Годунову поспешно скрыться вслед за ней в хорошо укрепленном Новодевичьем монастыре. С этого времени бывший правитель вел закулисную игру. В открытую играл Иов.

Патриарх потребовал от собранного для избрания нового монарха Земского собора отложить выборы в связи с сорокадневным трауром по усопшему царю. Когда траур по Федору закончился, Иов сыграл на опережение, созвав на своем подворье собор, который тотчас же избрал Годунова царем. Для закрепления успеха он организовал народное шествие в Новодевичий монастырь, и после многочисленных уговоров Борис перед многотысячной «манифестацией» принял предложение взойти на престол. Обескураженная активностью патриарха боярская оппозиция попыталась было поставить под сомнение законность избрания Годунова, но организованная Иовом еще через два месяца по тому же сценарию демонстрация «народной любви» окончательно сломила сопротивление.

Суверенная теократия

Однако не всегда православные иерархи довольствовались ролью верных слуг властителей. Более того, порой им удавалось реализовать свои честолюбивые амбиции. Как, например, Филарету (в миру Федору) Романову в начале XVII века. Но и тут ключевую роль сыграл не высокий церковный сан, а родственные узы. Дело в том, что после окончания Смуты в 1613 году на престол взошел его сын Михаил Федорович.

Сам патриарх в это время находился в польском плену, а его возвращение в 1619 году стало одним из знаков восстановления национального суверенитета страны. Темное прошлое Филарета -- его связь с обоими Лжедмитриями -- старательно вымарывалось официальными историографами, и патриарха представляли чуть ли не мучеником за веру.

Между тем он отличался амбициями, явно выходящими за рамки церковных. До конца жизни в 1633 году патриарх был официальным соправителем сына и носил титул «великий государь». Поговаривали, что Филарета побаивался настоящий, светский государь, а историки прозвали их совместное правление «патриаршим абсолютизмом». В середине XIX века реставраторы нашли портрет патриарха, где Филарет был изображен в царском кафтане со скипетром в руках. На обороте сохранилась надпись: «Царь Федор Микитич».

Однако пример Филарета и желание восстановить теократию, то есть систему, при которой духовная власть стоит выше светской, сыграли в итоге злую шутку с другим патриархом, Никоном, ближайшим сподвижником царя Алексея Михайловича. Сам Алексей Михайлович был вдохновлен опытом своего деда Филарета, которому в короткие сроки удалось упорядочить управление страной, и в обстановке нарастающего экономического кризиса призвал в 1649 году на помощь популярного митрополита Новгородского Никона.

Тот начал свою патриаршую карьеру с того, что неожиданно отказался от сана. Прямо посреди церемонии посвящения в Успенском соборе он внезапно объявил об отречении. Застигнутый врасплох царь повалился в ноги святителю, его примеру последовали бояре и остальные богомольцы. Нужный эффект был достигнут, и Никон взял со светских властителей обещание наделить его исключительными полномочиями для проведения церковной реформы. Довольно скоро выяснилось, что делами церковными новый первосвященник ограничиваться не намерен.

Никон также получил титул «великий государь» и не на словах, а на деле стал главой страны. Для контроля над боярами он учредил специальный Приказ тайных дел, подотчетный только царю и патриарху, то есть ему. От царя Никон добился дарования церкви богатых земель и угодий. Бояре часами простаивали на патриаршем дворе в ожидании приема.

Все было хорошо, пока царь находился вдалеке от столицы, во главе русских войск в Прибалтике. Но война, за которую, кстати, агитировал Никон, закончилась полной неудачей, и Алексей Михайлович вернулся в столицу. Возвращение государя, правда, никак не изменило поведение патриарха, и он продолжал по-хозяйски управлять страной. В конце концов это вывело из себя не только бояр и окружение царя, но и самого Алексея Михайловича, прозванного, между прочим, Тишайшим за добрый нрав, отходчивость и благоволение к окружающим.

Никона лишили титула «великого государя», в ответ он попытался повторить свой маневр с отречением, но на этот раз его удерживать никто не стал. Опальному патриарху осталось только удалиться в монастырь, где он и сформулировал свою концепцию превосходства духовной власти над светской. В ответ Алексей Михайлович созвал в Москве Вселенский собор, на котором лично выступил с обвинительной речью. Никон был низложен и отправлен в ссылку в далекий северный Кирилло-Белозерский монастырь, где и провел остаток дней.

Исповедь без тайн

Сын Тишайшего государя Петр I уж точно не собирался мириться с наличием в стране альтернативного центра власти и церемониться с церковью. И это даже несмотря на то, что патриарх Иоаким был одним из наиболее активных сторонников партии молодого царя в борьбе против старшей сестры государя -- царевны Софьи. Впрочем, едва ли эта поддержка объясняется реформаторскими ожиданиями престарелого иерарха. Скорее наоборот: его совершенно не устраивали преобразования, начатые Софьей, и с правлением Петра он связывал надежду на восстановление «старины». О чем, в частности, сообщил в своем духовном завещании, где настоятельно не рекомендовал вступать в какие-либо контакты с иностранцами.

Но, воспользовавшись поддержкой патриарха в один из самых острых для себя моментов, будущий император совершенно не собирался следовать его заветам. Напротив, он сделал все, чтобы в глазах подданных опорочить старый порядок церковного управления. Возможно, именно в этом была главная цель учреждения Петром знаменитого Всешутейшего собора. Обыгрывая порядки, царившие при старом московском дворе, Петр демонстрировал свое пренебрежение к ним и исподволь готовил полный отказ даже от тех, что, подобно устроению церковной жизни, вроде бы не относятся к ведению государства.

В середине 1710-х годов Петр познакомился, можно сказать, с бесценным для себя человеком -- ректором Киево-Могилянской академии Феофаном Прокоповичем. Этот образованный церковник целиком и полностью поддержал петровские планы церковных реформ, а главное, взялся за то, чтобы дать им идеологическое обоснование. Объяснив, что наличие единого главы церкви противоречит соборному духу христианства, а также неким не очень подробно описанным традициям русского православия, он предложил передать управление церковью в руки коллегиального органа. В 1721 году такой орган -- Священный синод -- был учрежден. Слова Прокоповича о «коллегиальности» и «соборности» получили весьма своеобразное воплощение.

Члены Синода назначались императором, ему же приносили присягу и подчинялись специально назначенному императором же обер-прокурору. Любопытно, что в эти же годы был издан Духовный регламент, в частности, делавший обязательным для всех православных посещение исповедей и одновременно обязывавший священников доносить обо всем подозрительном, о чем они узнавали на исповеди.

Отныне заговорить о возрождении патриаршества значило бросить вызов императорской власти. Церковь не только фактически, но и формально оказывалась в услужении у государства.

Сопротивление и наказание

Перемены в положении церкви наступили только через двести лет, со свержением монархии. В самый разгар революционных событий -- 5 (18) ноября 1917 года -- на Поместном соборе был избран новый патриарх -- митрополит Московский Тихон. Однако новая история патриаршества продлилась недолго: в отношениях с церковью большевики воспользовались опытом Петра Великого.

В первые месяцы после прихода к власти руки до церковных дел у большевиков по-настоящему еще не доходили, но уже в начале 1918 года на православных священников обрушился вал репрессий. Тихон обратился к верующим с воззванием, в котором открыто выступил против новой власти. «Опомнитесь, безумцы, -- взывал патриарх, -- прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенны в жизни будущей -- загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей -- земной. Властям, данной Нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафемствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к церкви Православной». Большевистскую власть он обвинил в том, что она «проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и, в частности, над святой церковью Православной». Тихон и в дальнейшем не скрывал своего отношения к советской власти: он публично осудил расстрел Николая II и благословил адмирала Колчака.

До поры до времени новое руководство страны не обращало особого внимания на деятельность оппозиционного проповедника. Однако долго терпеть противника буквально у кремлевских стен (Тихон служил непосредственно в Казанском соборе на Красной площади) большевики не собирались. После того как уже по окончании Гражданской войны Тихон публично проклял всех, кто будет соучаствовать исполнению Декрета об изъятии церковных ценностей, Ленин распорядился арестовать патриарха.

Более года Тихона держали в полной изоляции от внешнего мира в Донском монастыре, пока в июне 1923 года он публично не отрекся от контрреволюции. «Я отныне советской власти не враг, -- писал Тихон. -- Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции».

Менее чем через год Тихон скончался. По официальной версии, причиной смерти стала острая сердечная недостаточность, хотя ходили упорные слухи о том, что патриарха отравили. А еще через два года, в 1927 году, патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Старогородский) опубликовал декларацию, в которой от имени церкви выражал полную лояльность и поддержку советской власти.

Патриарх в Стране Советов

Тем не менее декларация Сергия не спасла тысячи священников от преследований: следующие полтора десятилетия стали для православной церкви временем непрекращающихся гонений. В эпоху сталинского террора вопрос о патриархе был просто неуместен. Однако, когда во время Великой Отечественной войны власти понадобилась еще одна идеологическая опора, она снова вспомнила о патриаршестве.

Не последнюю роль сыграло то, что в 1943 году территории, оккупированные нацистами, переживали церковный бум -- всего на них было открыто около 10 тыс. новых церквей. Несмотря на это, официальная церковь публично поддержала не оккупантов, а советскую власть, что привело Сталина к мысли о возрождении патриаршества, которое могло стать важным козырем в идеологической войне.

Выборы первого «сталинского» патриарха были лишены признаков даже формальной демократии. Единственный кандидат -- местоблюститель патриаршего престола, тот самый митрополит Сергий, не раз доказавший свою лояльность советской власти.

Дарованное государством повышение формального статуса церкви обернулось тем, что она была встроена в государственный механизм. Специальный надзорный орган -- Совет по делам русской православной церкви при правительстве СССР -- возглавил полковник госбезопасности. Изменилась и внутренняя организация церкви: она стала еще более жестко сплоченной и иерархичной. В предельно централизованном государстве другой церкви быть и не могло.