Поручение, которое президент Дмитрий Медведев дал генпрокурору Юрию Чайке и министру юстиции Александру Коновалову, потребовав от них разобраться в причинах смерти в следственном изоляторе «Матросская Тишина» юриста инвестиционного фонда Hermitage Capital Management Сергея Магнитского, обнадежило российских правозащитников, которые давно призывали власти обратить внимание на положение в российских СИЗО. Во вторник, сразу после того, как стало известно о президентском поручении, уполномоченный по правам человека Владимир Лукин отправил главе Минюста письмо с призывом подготовить поправки в законодательство о содержании подследственных в изоляторах. Омбудсмен подверг критике суды, которые «не берут во внимание то, что предварительное заключение -- исключительная мера, но применяют эту меру, по сути, автоматически». Что же касается содержания в заключении серьезно больных людей (как в случае с г-ном Магнитским или вице-президентом ЮКОСа Василием Алексаняном), то это, по мнению Лукина, можно «расценить как одну из разновидностей пыток». Напомним, что Сергей Магнитский незадолго до смерти подавал жалобу на имя генпрокурора, в которой сообщал о постоянных отказах в лечении. Случай Магнитского вопиющий, но не единичный, заявил член комиссии Общественной палаты по общественному контролю за деятельностью правоохранительных органов и реформированием судебно-правовой системы Александр Брод. «К нам поступает много жалоб о безобразном содержании людей в СИЗО. Их условия содержания сравнимы с ГУЛАГом: большая плотность людей, спят по очереди», -- подчеркнул г-н Брод. «Мне кажется, российский президент вмешался, потому что хотел продемонстрировать, что на самом высшем уровне существует озабоченность в связи с такого рода случаями», -- прокомментировал решение Дмитрия Медведева комиссар Совета Европы по правам человека Томас Хаммарберг.

Можно ли расценивать президентское поручение как показатель искреннего стремления власти гуманизировать российскую уголовно-исполнительную систему? Есть ли у общественных организаций реальная возможность ознакомиться с условиями жизни «тюремного населения»? Прислушивается ли Федеральная служба исполнения наказаний к доводам правозащитников? Своим мнением об этом с корреспондентом «Времени новостей» Михаилом МОШКИНЫМ поделился председатель общественного совета при министре юстиции, руководитель Общественной наблюдательной комиссии за местами принудительной изоляции от общества, руководитель фонда «Социальное партнерство» Валерий БОРЩЕВ.

-- Внимание, проявленное высшей властью к одному отдельно взятому инциденту, -- это, с вашей точки зрения, очередная кампанейщина или искреннее желание всерьез взяться за исправление ситуации в местах заключения?

-- На мой взгляд, второе. И указание президента, и уголовное дело о халатности, возбужденное Следственным комитетом, -- это очень важные сигналы. Ситуация с Магнитским вскрыла одну из серьезнейших проблем: следствие давит на уголовно-исполнительную систему, требуя применить к обвиняемым самую строгую меру пресечения, несмотря ни на что. Очевидно, что далеко не обязательно было помещать того же Магнитского под стражу, ведь существует и подписка о невыезде, и те же электронные браслеты, которые давно уже пора применять в подобных случаях.

Наблюдательная комиссия уже подготовила отчет о положении в следственных изоляторах, который будет представлен в Министерство юстиции.

-- Часто ли в своей практике вы сталкивались с тем, что больные подследственные продолжают находиться под стражей?

-- Эта проблема давно назрела, и с ее проявлениями мы в своей практике сталкиваемся постоянно. Вот один из примеров. Три месяца назад члены нашей общественной наблюдательной комиссии получили жалобу от адвоката об условиях содержания в СИЗО «Матросская Тишина» подследственного Сергея Ткаченко. Он находился под следствием более трех лет (причем по обвинению не в насильственном, а в экономическом преступлении), и за это время перенес четыре инфаркта. Он мог в любой момент умереть. Тем не менее следователь все время настаивал на мере пресечения в виде содержания под стражей, суды принимали это решение, а врачи «Матросской Тишины», к сожалению, писали в медицинских заключениях о том, что в больнице СИЗО «есть все условия для пребывания подследственного». Когда мы посетили «Матросскую Тишину» и встретились с врачами, медики признали, что нынешнее положение г-на Ткаченко грозит ему смертью, но они испытывают давление со стороны следствия. Ткаченко был освобожден под залог, но, повторю, до этого он пережил четыре инфаркта в изоляторе.

Увы, медицина, находящаяся в ведении ФСИН, становится зависимой -- врачи не оказывали необходимую помощь, поскольку подследственный «неугоден». Должен констатировать, практически везде ситуация с оказанием медицинской помощи неудовлетворительная -- в самих СИЗО, где врач должен посещать камеры, ситуация явно неблагополучна. Наша точка зрения состоит в том, что медицинские учреждения в СИЗО и местах лишения свободы должны быть выведены из подчинения ФСИН.

-- Федеральная служба исполнения наказаний была переподчинена Минюсту. Тем не менее вы говорите о том, что в работу ФСИН вмешиваются следственные органы -- то есть представители МВД и прокуратуры. Можете ли вы назвать конкретные примеры такого «сотрудничества» двух ведомств?

-- Сама идея отделения уголовно-исполнительной системы от МВД и заключалась в том, чтобы эта система была независимой от органов следствия. Для сравнения: в Великобритании полицейскому следователю очень сложно пройти в тюрьму -- для этого он должен представить очень серьезные основания. У нас же налицо совершенно очевидное давление следственных органов. Подобная ситуация была с журналисткой Айгуль Махмутовой (шеф-редактор столичной газеты «Судьба Кузьминок», осужденная на пять с половиной лет лишения свободы по обвинению в вымогательстве; по мнению защиты, уголовное преследование журналистки было вызвано публикацией ряда разоблачительных статей в газете. -- Ред.) -- на нее оказывалось давление, как мы понимаем, по указанию следственных органов.

Если вернуться к делу Магнитского, то надо отметить, что его содержали в том отсеке СИЗО, где не проходил ремонт, -- там нет нормальных камер, нормальных даже по российским условиям. Судя по дневникам подследственного, его переводили в камеру, где условия были заведомо хуже. Основываясь на нашем опыте, я могу предполагать, что ответственные лица СИЗО действовали под давлением следствия.

Или же, например, когда мы были в «Лефортово» и встречались с Иваном Белоусовым, осужденным за подрыв фонарного столба на Манежной площади, то выяснилось, что уже после суда к нему приходил сотрудник ФСБ, и угрожал: если ты не назовешь подельников, то тебя отправят в колонию «где-то далеко на северо-востоке страны». Как это можно назвать? Представитель ведомства, не имеющего никакого отношения к уголовно-исполнительной системе, диктует, в какую именно колонию отправят осужденного!

В чем задача следствия в его нынешнем виде? Сломать человека, попавшего в СИЗО, сделать его более податливым. Поэтому еще раз подчеркну: уголовно-исполнительная система должна быть полностью независимой от следствия, органы следствия не имеют права оказывать давление на органы ФСИН, они не должны давать указания, кого и как сажать.

-- Есть ли у представителей правозащитных организаций возможность доступа в следственные изоляторы?

-- По закону руководство СИЗО должно давать членам общественной комиссии доступ в изоляторы. Да, нас пускают. В частности, ту же «Бутырку» мы посещали неоднократно, хотя, конечно, в этом изоляторе население огромное, все камеры пройти невозможно. К сожалению, зачастую мы сталкиваемся с противодействием нашей деятельности.

-- Какого рода?

-- В частности (опять же по закону), нам должны давать возможность знакомиться с документами, имеющими отношению к правам человека, -- и здесь нам чинят препятствия. Мне лично документы передавали, но другим членам комиссии не позволяли даже ознакомиться с прейскурантом цен на продукты в киоске СИЗО. Об этих случаях с отказом в предоставлении документов мы говорили генеральному прокурору.

Кроме того, нам не дают возможности проводить анкетирование подследственных, даже анонимное анкетирование. Когда мы изучали условия содержания подследственных в СИЗО, нам запрещали делать фотографии камер, хотя согласно приказу директора ФСИН это разрешено (при согласовании с руководством).

Мы настаивали, в том числе в беседе с начальником «Бутырки», на том, чтобы в каждой камере была вывешена информация о деятельности нашей комиссии, так же как и информация об уполномоченном по правам человека, о прокуратуре и т.д. -- обо всех, кто так или иначе следит за состоянием прав человека и за положением подследственных. Хотя нам это было обещано, такая информация так и не появилась. Членам комиссии было запрещено раздавать подследственным визитки с нашими координатами. Нам сказали: «Нельзя, там указаны телефоны!» Но эти телефоны подследственные могли бы передать своим адвокатам. К примеру, адвокат Ткаченко знал о деятельности общественной комиссии, он нам позвонил, и мы фактически спасли жизнь его подзащитного. Адвокат Сергея Магнитского, к сожалению, о нашей работе не знал, но если бы сам Магнитский аналогичным образом передал ему сведения о нас, возможно, все бы сложилось иначе.

-- Вы хотите сказать, что у общественной комиссии есть реальная возможность оказывать влияние на службу исполнения наказаний?

-- Определенным образом нам это удается. Например, пять лет назад во время поездки в Великобританию вместе с начальником правового управления ФСИН Олегом Филимоновым мы ознакомились с тем, как там используют электронные браслеты для контроля за подозреваемыми и осужденными. Мы предложили использовать это средство в российской уголовно-исполнительной системе, и ФСИН это предложение приняла. Еврокомиссия, как известно, дала большой грант на эксперимент по апробации браслетов. Процесс внедрения этой альтернативной меры, призванной заменить содержание под стражей, увы, затягивается, но тем не менее это один из конкретных примеров нашего сотрудничества.

К счастью, руководство Минюста во многом разделяет нашу обеспокоенность ситуацией в СИЗО, колониях и тюрьмах. В частности, сейчас мы участвуем в подготовке концепции реформирования уголовно-исполнительной системы, в том числе в данный момент мы боремся за ликвидацию «секций дисциплины и порядка», которые становятся главным инструментом насилия в наших колониях. Однако о тесном сотрудничестве непосредственно с ФСИН пока говорить не приходится. В данный момент мы договариваемся о встрече с директором федеральной службы Александром Реймером -- надеемся на продуктивный диалог. Говорить о том, что все хорошо, явно рано, но все же влияние на уголовно-исполнительную систему правозащитники оказывают.