Случилось так, что накануне написания рецензии на монографию Елены Милюгиной о российском просветителе-автодидакте Николае Александровиче Львове посмотрел передачу «Первого канала» «Судите сами». Сюжет -- строительство «Охта-центра» в Санкт-Петербурге. Спор между интеллигентными вроде бы авторами и администраторами проекта и их оппонентами, среди которых были руководитель «Росохранкультуры» Александр Кибовский, архитектор Андрей Боков, критик Григорий Ревзин, выглядел пародией на ведение диспутов по проблемам культуры. Защитники 400-метровой башни «Газпрома», которую властями решено строить в районе Охты, напротив Смольного монастыря, вели себя самоуверенно и нагло, не давая себе труда выслушать оппонентов, перебивая их постоянно. Оппоненты, казалось, были загнаны в угол и беспомощно отмахивались, призывая к закону (Кибовский) и реалиям мирового культурного процесса (Ревзин, Боков). Смотря передачу и сочувствуя робким защитникам исторического Петербурга, я вдруг подумал, что наиболее грамотно и аргументированно, без всяких ссылок на казенную цифирь и бюрократию, господам газпромовцам ответил бы украсивший множеством прекрасных зданий Россию в целом и Санкт-Петербург в частности Николай Александрович Львов. Во всяком случае посвященная ему монография «Обгоняющий время» («Русский импульс», 2009) позволяет в это поверить.

Монография написана доцентом Тверского государственного университета Еленой Милюгиной, отдавшей изучению творчества Николая Львова много лет. Труд ее -- подобие путеводителя по разным сферам творческой деятельности Николая Александровича. Львов-поэт, Львов-историк, Львов-филолог, Львов-архитектор, Львов-музыковед, Львов-инженер и изобретатель... Многообразие талантов этого человека, связующего «век осьмнадцатый» с эпохой романтизма, поистине достойно изумления.

Книга разделена на главы, каждую из которых составляют несколько частей. Сперва Милюгина вводит читателя в проблематику той или иной деятельности Львова, затем следуют тексты самого героя. Они созданы в разных жанрах, от каталога московских достопамятностей («Опыт о русских древностях в Москве 1797 года апреля в 1-й день») до перевода средневековой «Песни норвежского витязя Гаральда Храброго» и комментариев к изданным Львовым «Четырем книгам Палладиевой архитектуры», главному зодческому трактату Европы нового времени.

Если честно, в книге есть к чему придраться. Это касается не текстов Николая Львова -- они покоряют красотой слога и тонкостью мысли. В комментариях хотелось бы, например, более развернутых рассказов о знаменитом львовско-державинском кружке, об архитектурной практике Львова, о его музыковедческих штудиях (в частности, он прославился не только сборником 1790 года «О русском народном пении», но и переводами иностранных теоретиков, в частности итальянского композитора Джузеппе Сарти, принимавшего участие в грандиозном представлении «Начальное управление Олега», автором которого была Екатерина II).

Оформление издания -- отдельная тема. Сделанное в рамках издательской программы правительства Москвы, оно в лучших традициях преломляет все причуды официальных «парадных презентаций». Огромный формат, дорогая бумага, затейливые заставки и виньетки, созданные скорее в мирискуснической манере художником И. Семенниковым. Все сперва радует глаз. Пока не присмотришься. А взглянешь пристальнее -- так масса вопросов. Почему, например, все тексты и комментарии проиллюстрированы картинками, к заявленной теме относящимися очень приблизительно? Эти картинки раскиданы в стиле двадцатилетней давности дизайна журнала «Наше наследие»: где-то марочками, где-то на полстраницы. Там же, где требуется уникальный изобразительный ряд, без которого тексты для читателя просто не оживут (в записке Львова «Каким образом должно бы было расположить сад князя Безбородки в Москве», в переведенном Львовым «Рассуждении о проспективе» Эннемонда-Александра Петито, где в тексте есть указания на конкретные изображения -- «фигуры»), картинок нет в принципе.

Однако оставим в стороне недочеты. Они не затмевают цельный и ясный образ Николая Львова -- образованнейшего остроумца, замечательного собеседника с днем сегодняшним. Повторюсь, всем радетелям об охтинской башне он мог бы ответить развернуто, аргументированно и актуально. В качестве историка искусств Львов был приверженцем очень важного и сегодня принципа, который можно назвать контекстуальным: не экспортировать тупо чужую традицию, но соотносить с особенностями принятого художественного языка либо с самыми рафинированными образцами стиля, который повсеместно выбран эталонным. Даже при переводе Палладио в предуведомлении Львов-издатель открещивается и от «француза», который «чистой его (Палладио. -- С.Х.) вкус отяготил кудрявыми украшениями» и от «англичанина», «который важные его красоты поставил на спичках, оба стараясь угодить господствующему вкусу отечества своего». Будучи камертоном тех пространственно-пластических отношений, что определяют именно петербургский гений места, явленный в результате встречи екатерининского классицизма и павловского ампира, Николай Львов обращался к античным и ренессансным идеям соразмерности, простоты, ясности, гармонии, пользы даже применительно к новому строительству, которое от Палладио далече в веках.

В качестве художника, переводчика трактата Петито о «проспективе» Львов был бы возмущен совершенно хамским вторжением 400-метровой загогулины в городской ландшафт, что нарушает все законы естественного, «природного» понимания господствующих отношений и связей. Ведь вот его перевод: «...представляя пред глазами природу как единого наставника и подлинника единственного, проспектива открывает (художнику. -- С.Х.) стезю и способы к подражанию оной. Сколько ныне, но поздно уже мы слышим раскаивающихся художников, что познание сие в свое время не уважали!». Санкт-Петербург -- город великих живых пространственных картин, и понятие о правильных перспективных отношениях применительно к петербургскому городскому тексту не менее важно, чем применительно к тексту живописному.

В качестве изобретателя новых технологий строительства Львов был бы обескуражен бессмысленной дороговизной, неэкономичностью охтинской башни. Изобретатель «землебитного метода», предполагавшего использование состоящей из гравия, песка, земли и глины грунтомассы, по прочности соперничающей с бетоном, Львов на деле (например, в постройке целого землебитного Приоратского дворца в Гатчине) доказал, что красивые здания могут быть дешевыми и экологичными. А если спросить Львова-музыковеда, взыскующего греческой «армонии» в народных русских песнях, что за звуковой образ рождает созерцание охтинской башни? Возможно, это будет по аналогии с искусствоведческой байкой «звук и пук».

В общем, один из созиждителей прекрасного образа Санкт-Петербурга Львов не оставил газпромовской башне никакого шанса. Не верите? Побеседуйте с ним на страницах новой книги.