22 ноября в спорткомплексе «Олимпийский» выступает группа a-ha, коллектив, который у нас представлять никому не надо. A-ha в нашей стране знают и любят с начала 80-х, когда, собственно, это норвежское трио и прославилось на весь мир. Музыканты не очень охотно дают интервью и участвуют в пресс-конференциях. Но на прошлой неделе почему-то решили пообщаться с российским журналистом. Может быть, потому, что a-ha в Москву приезжают скорее всего в последний раз: по окончании турне группа закончит существование. Музыканты a-ha, вокалист Мортен Харкет, гитарист Пол Воктор и клавишник Магне Фурухольмен, будут заниматься другими делами, не обязательно музыкальными.

Корреспондент «Времени новостей» Александр БЕЛЯЕВ побеседовал с Мортеном ХАРКЕТОМ, который еще не решил, чем будет заниматься после распада группы. Зато с удовольствием вспомнил прошлое и свое участие в других телевизионных и музыкальных проектах.

-- Мортен, a-ha до сих пор очень успешная группа. Вам не жаль вот так взять и разойтись, когда никаких причин на это нет?

-- Не жаль! Наша прекрасная фантастическая карьера продолжается уже 25 лет. У нас девять успешных студийных альбомов. Мы все трое в прекрасной форме. Закончить на высокой ноте -- это привилегия.

-- Чем займетесь?

-- Не знаю. Во всяком случае пока не хочу это обсуждать. Мы ведь пока еще не распались. Сейчас мы в масштабном турне, которое отлично проходит. С другой стороны, какая разница, будет трио выступать или нет: альбомы a-ha ведь никуда не исчезнут.

Взять наш первый хит, Take On Me. Мы записали эту песню в 1985 году, и она до сих пор продолжает жить какой-то своей жизнью, отдельно от нас: звучит на радио, ее перепевают другие музыканты, делаются ремиксы... В то же время я и последним альбомом вполне доволен.

-- Foot of the Mountain удивил: такого чистого электронного звука вы не делали уже двадцать лет. Решили вернуться в прошлое?

-- Ну не совсем. Хотя, конечно, в Foot of the Mountain есть многое от нашей идентичности, от того, чем мы отличались в 80-е. Ничего удивительного: a-ha ведь одни из тех, кто сформировал в поп-музыке саунд позапрошлого десятилетия. Мы, кстати, работали над ним так, как в начале нашей карьеры: только втроем. Сами ограничили себя в средствах, и это было интересно. Этот альбом, мне кажется, очень легко слушать, легче, чем многое из наших поздних работ.

-- У вас четыре сольных альбома. Из них только англоязычные Wild Seed и Letter to Egypt получили международную раскрутку. Почему?

-- Не знаю (смеется). На самом деле это не особенно важно: это сольные проекты, побочные. Я не посвящал им ста процентов своего времени и энергии, поскольку полностью я отдавался работе в a-ha. Мой первый альбом Poetenes Evangelium (норв. "Евангелие от поэта". -- Ред.) важен для меня не только потому, что там собраны стихи религиозного содержания, но еще и с музыкальной точки зрения. Было интересно выпустить так называемый локальный релиз: непопсовый альбом на родном языке и для нашей страны. Было интересно работать с новыми людьми: тогда я как раз познакомился с поэтом Ховардом Ремом, который потом написал много текстов для a-ha, и с Шетилем Бьеркестранном, аранжировщиком и продюсером. Это сотрудничество в дальнейшем развивалось. С Ховардом мы создавали Wild Seed, тоже важный альбом для меня. Его во всем мире хорошо приняли, кстати... Но опять же я не хотел заниматься сольной карьерой, все равно все это рассматривал как побочную деятельность. Я до сих пор сочиню песни, некоторые мне кажутся удачными. Может быть, я их запишу, когда время будет.

-- Как вы решились сделать песню из англоязычного стихотворения Иосифа Бродского Bosnia Tune?

-- Да, на альбоме Wild Seed есть песня, которую я назвал Brodsky Tune. Дело в то, что стихотворение «Боснийский мотив» появилось очень вовремя, все то, что написал Бродский, именно это я и хотел сказать в своей песне. Как решился? Я имел счастье пообщаться с Бродским. Я просил разрешения сделать песню на это стихотворение. Идею он одобрил. Так что я записал песню, он ее послушал. Я, конечно, не ожидал, что ему понравится: он человек старшего поколения, наверняка любил другие стили. Но он благословил песню. И я был счастлив. Альбом вышел в сентябре 1995. Через несколько месяцев Бродского не стало...

-- Вы выступали с участниками вашей «Фабрики звезд». Что вы думаете о таких шоу?

-- У нас в Норвегии целых два музыкальных реалити-шоу: Pop Idol и X-Factor. Они привлекают огромное внимание, но это поверхностное внимание. Из шоу не вырастает ничего. Они там хотят найти этот самый пресловутый «фактор икс», но как раз ничего особенного и не находят. Да, отбирают каких-то людей, которые, конечно, могут петь, но тест на «поп-идола» они не пройдут. Но пока эти вещи формируют музыкальную индустрию. Поверхностное развлечение. Ну и пускай: такое тоже нужно. Главное -- не относиться к этому серьезно.

-- Если честно, вы считаете a-ha недооцененной, попсовой группой? Многие до сих пор считают, что в вас ничего нет, кроме пары хитов...

-- Так невежественные люди думают. Им не нравится наша музыка, они нас не слушают. Это их личное дело. Те, кто нас слушает, понимают, кто мы и что мы создали за четверть века. Да, давным-давно для нас было важно, чтобы нас оценили как музыкантов. Потому что внимание прессы крутилось вокруг наших хитов и нашей внешности. Сейчас, когда четверть века успешной карьеры за спиной, мы можем не думать о том, что кто-то нас недооценивает. Мы, кстати, сами вдохновили целое поколение.

-- Keane и Coldplay, например.

-- Да. Или даже Oasis. Они совсем не похожи на нас, но мы их вдохновляли, насколько мне известно. Нас тоже вдохновляли группы, чьих следов в нашем творчестве не найти. Мы с Полом и Магне не слушали тогдашние поп-группы, а обожали the Doors, Led Zeppelin и Джимми Хендрикса. Мы вдохновлялись ими, но стали теми, кем стали. Группой с собственным лицом.

-- Норвегия выиграла «Евровидение» в этом году. К такому «поверхностному развлечению» как вы относитесь? Будете ведущим?

-- С меня хватит (смеется). Я вел конкурс в Осло в 1996 году. Меньше всего на свете я мечтал вести «Евровидение», но когда мне предложили -- я согласился.

-- Почему?

Именно потому, что я сам этого никогда бы не захотел (смеется). Я подумал, что это будет новый опыт для меня. Такого рода ответственности я еще на себя не брал. Из ведения конкурса я действительно извлек урок для себя, но больше этим заниматься не буду (смеется).

Во всей этой затее мне нравится, что собираются люди из разных стран, а в сотрудничестве всегда заложен потенциал. То есть сама идея хороша, но чем всегда было «Евровидение»? С музыкальной точки зрения это вообще неинтересно. Там неправильный акцент: не национальная идентичность и свое лицо, не идентичность оригинального артиста, а что-то среднее, серое, туристическое. Это не интересно.

-- Вам явно интересно сотрудничать с молодыми и артистами других жанров. Когда-то вы помогли Силье Нергор, которая стала известной джазовой певицей. Так?

-- Да. Это она попросила меня спеть с ней дуэтом. Я согласился: милая девушка, голос хороший. Правда, у нее тогда не было собственного стиля, но со временем она его нашла. Идентичность -- самое главное!