Киевский международный кинофестиваль «Молодость», начавшись при переполненных залах и всю первую половину конкурсной недели демонстрировавший вместе с фильмами завидный энтузиазм городских киноманов, которые на эти фильмы ломились, в заключительные дни словно бы выдохнул. А вдохнуть боялся из-за объявленной в стране эпидемии свиного гриппа. В залах зазияли проплешины и замелькали оксолиновые маски, впоследствии украсившие даже церемонию закрытия: отдельные господа в строгих дорогих костюмах решили, что фестивальное торжество не тот случай, чтобы стоило отказываться от действенных медицинских аксессуаров.

Сама церемония тоже была не слишком многолюдной -- и по означенной болезненной причине, и еще, наверное, потому что у президента страны и фестиваля Виктора Ющенко на этот раз нашлись другие дела. Он не почтил своим визитом кинотеатр «Киев», освободив его фойе от металлоискателя и избавив тех представителей местной элиты, которым всегда важно попасться на глаза власти, от необходимости рисковать здоровьем.

В общем, суровая реальность, принудившая людей в страхе перед инфекцией отгородиться друг от друга, несколько дезавуировала прекраснодушные призывы к открытости миру и к упрочению сердечных связей, раздававшиеся на разные авторские голоса с экрана и нашедшие метафорическое воплощение в фестивальной эмблеме с юношей, который раздирает рубашку на груди.

Моделью для разборки, сборки и перенастройки человеческих отношений в фильмах «Молодости» естественным для актуального кино образом стала семья. А главной жертвой порушенных связей и потому главным объектом интереса оказался ребенок. «Молодость» и прежде в полном согласии со своим именем интересовалась юношескими проблемами гораздо активнее, чем стариковскими, но в этом году она радикально скорректировала возрастной ценз для персонажей. Не просто прописалась на детской площадке, но в своем движении к истокам пошла до конца и пристально заинтересовалась деторождением: с закадровых родов преступной матери начинается российский «Волчок»; в результате химиотерапии не может рожать героиня швейцарского «Сердца зверя»; наконец, в датском «Антихристе», показанном в одной из параллельных программ с ознакомительными целями, животный родительский секс программно сопряжен не с рождением ребенка, а, наоборот, с его гибелью и в известном смысле ее обусловливает.

«Осторожно, дети!» -- такой девиз могла бы выбрать нынешняя «Молодость». Дети и вправду скопились здесь в изрядном количестве -- при всем желании не увернешься. Безнадзорный абхазский малолетка едет из Тбилиси на родину в поисках отца («Другой берег»). Крошка-подкидыш находит приют в семье кочевых цыган-циркачей («Девочка»). Прыщавые тинейджеры из бедных районов мучаются извечными пубертатными проблемами («Французские целовальники»). Замыкается в себе лишенная материнской любви звероватая девчонка («Волчок»). Воем воет от невозможности жить под одной крышей с душной мамашей школьник-гей («Я убил свою мать»). В такой компании 20-летний скинхед из «России 88» выглядит, воля ваша, уже каким-то переростком.

Не однажды увенчанный наградами и так до сих пор не вышедший в российский прокат фильм Павла Бардина в Киеве не получил ничего. Из кругов, близких к жюри, стало известно, что большинство судей во главе с французским режиссером Тони Гатлифом не заметили дистанции между автором и его персонажами и приняли «Россию 88» чуть ли не за гордый манифест русского фашизма. Такая трактовка фильма не новость, но ранее она бытовала преимущественно среди любительских откликов в Сети, а вот чтобы профессионалы обнаруживали подобную аберрацию взгляда -- это в публичной судьбе «России 88» случилось впервые.

Впрочем, киевское жюри действовало с известной стратегической последовательностью, поддержав те истории, где любовь явлена через прямое действие и зримое наличие, в здоровых проявлениях и формах, а не в крике о ее, любви, отсутствии и о потребности в ней. Видимо, вследствие такой установки пролетел мимо призов главного жюри сигаревский «Волчок», накануне троекратно поощренный жюри ФИПРЕССИ, киноклубников и экуменистов. Зато отпраздновал победу признанный лучшим полнометражным фильмом грузинско-казахский «Другой берег», ранее показанный на ММКФ и «Киношоке». Откровенно говоря, сюжеты такого рода, как в «Другом береге», и грузинское, и среднеазиатское кино рассказывали не раз и не пять. Причем в лучших версиях эти сюжеты были свободны от слишком легкопрогнозируемых ходов и слишком сильных и потому негодных к художественному употреблению режиссерских средств вроде сломанной игрушки, которую страдающий косоглазием мальчишка обнаруживает в своей детской комнате, разрушенной войной. Не говоря уже об эпизоде с русским бандитствующим солдатом-миротворцем на грузино-абхазской границе, каковой эпизод плох не в силу концентрированной и узконаправленной авторской злости (на той границе наверняка творился беспредел и покруче), а потому что дурно сыгран и своей дешевой маскарадностью разрывает ткань фильма и обрушивает «Другой берег» в тартарары. Но жюри, не различившее дистанции во внутреннем устройстве «России 88», проявило подслеповатость и здесь. Но главной его любимицей (ведь любовь, как все мы в курсе, слепа) стала итало-австрийская «Девочка» -- живая, не натужная и не сопливая в своей трогательности, однако более ничем не привлекательная история про милого брошенного ребенка и добросердечных людей, для которых эта девочка во всех смыслах находка. Режиссерская пара в составе Тицци Кови и Райнера Фриммеля честно сработала фильм в постдогматическом европейском каноне, сделала все «как принято», и выяснилось, что для киевской победы этой добросовестности вполне достаточно. Даже более чем достаточно: не ограничившись одним лишь Гран-при, жюри вручило предназначенный лучшему молодому актеру приз имени Ива Монтана (других актерских наград регламент не предусматривает) малютке Патрии Герарди. Это решение с точки зрения здравого кинематографического смысла выглядит достаточно смешно, но в контексте настроений нынешней «Молодости», увлеченной детством, имеет право на существование.

Как и шалость Жан-Клода Ван Дамма, который на правах суперзвезды украсил церемонию закрытия и из рук которого режиссер Фриммель получил своего «Скифского оленя» и чек на 10 тыс. долл. Миниатюрный «универсальный солдат», до того разгуливавший по фестивальной гостинице в тренировочном костюме, стоптанных кроссовках и в сопровождении широкомасштабных, по моде 90-х годов, киевских охранников, вышел к микрофону в элегантном черном пальто, скинул его и исполнил перед публикой приветственный ритуальный танец усталого индейца, наспех обученного основам гопака. Номер удался.