1 ноября в артцентре «Гараж» закончила свою работу главная экспозиция биеннале -- подготовленная куратором Жан-Юбером Мартеном выставка «Против исключения». Почти все проекты биеннале закрылись, лишь, будто оправдывая свое название, экспозиция «Рабочее движение» в центре ПRОЕКТ_FАБRИКА встречает зрителей еще все ноябрьские праздники.

Биеннале не осталась незамеченной. Это можно сказать с уверенностью. Ни разу в истории отечества современное искусство не собирало столько посетителей, не причастных к профсоюзу совриска. Для меня главным итогом биеннале оказались те самые пресловутые «трудности перевода» сложного языка contemporary art. Тяжело понимают все даже соратники профсоюза искусств. Держатся за привычные стереотипы. Смыслы хотят вычитывать, а не формировать собственным трудом зрителя. Собственно, зритель -- это тоже профессия. И это для меня главный биеннальский вывод (см. «Время новостей» от 23 октября).

Если говорить о главном проекте, то его невписанность в ставшую для нас привычной постмодернистскую контекстуальность отпугнула многих, особенно так называемых левых интеллектуалов. Показанный Мартеном проект именно изобразительность, пластические категории сделал локомотивом всей последующей цепочки смыслов. Невписанность этого проекта в любимую наррацию, по справедливому суждению куратора Андрея Ерофеева, позволяет говорить о нем в категориях сюрреалистической поэтики. Странные, маргинальные, неведомые артефакты создают пластическую суггестию, адекватную пограничным состояниям психической деятельности. Реконструированный когда-то на выставке «Сюрреалистическая революция» в Центре Помпиду «Кабинет Андре Бретона» с кунсткамерными раритетами -- африканскими масками, талисманами экзотических культур, инструментами для магических опытов -- стал, по мнению Ерофеева, чем-то вроде прототипа нынешней экспозиции. Замечание тем более тонкое, что мсье Мартен, как известно, давний поклонник темы кунсткамер, к тому же и Центр Помпиду ему когда-то был родным, он там директорствовал.

Самое интересное, что отдельные, выставленные в других пространствах российские проекты наподобие контрфорсов готического собора поддержали многосмысленную «пластическую странность» главной экспозиции. Особенно удались алогичные рифмы проектов «Гаража». В галерее XL кружила «Метель» -- завораживающий, промозглый, странный и жуткий видеопейзаж группы «Синий суп». В подвалах «Винзавода» благодаря Александру Бродскому сидели в теплицах у фантомных костров призраки то ли мексиканских идолов, то ли горных троллей или готических химер. Пережидали «Ночь перед наступлением». В галерее Марата и Юлии Гельман (М&Ю Гельман) Валерий Кошляков устроил парад руин авангардной утопии. Тоже зыбкий мир призрачной красоты. И все вместе, не поддаваясь никакому логическому объяснению, работало именно как те самые письма-рисунки, которыми в 1926 году забавлялись французские сюрреалисты, чтобы исключить диктат рацио и вытянуть на свет бесконтрольную жизнь подсознания. Эта игра называлась «Изысканный кадавр» и состояла в том, что каждый рисовал или сочинял в прозе свою часть «проекта». Потом листок сворачивали, и следующий дописывал неведомый сюжет. Затем листок разворачивали и совместно гадали над тем, что вышло. Экспозиции биеннальского «Винзавода» такую тайнопись вполне напомнили.

Из других больших проектов, поддерживающих конструкцию Мартена, можно выделить фольклорные оммажи научно-техническому прогрессу Николая Полисского (выставки «Русское бедное», «Рабочее движение») -- во многом лесковскую, во многом леонардескную, маньеристическую изнанку строгого естественно-научного знания. Очень тонко и позитивно сюрреалистическую партитуру мира прочитал Андрей Бартенев в своей инсталляции «Шведская стенка» (Музей современного искусства на Петровке). Пустившаяся в пляс, превратившаяся в каскад лучей стенка для гимнастических упражнений приглашает в путешествие словно внутрь лучистской живописи Ларионова. Лишь в одной точке перспективы лучики-перекладины собираются в главное слово Love. Эта экстравагантная, пластически восхитительная анаморфоза очень дружелюбна по отношению к подвижным скульптурам-обманкам Маркуса Ретца, любимого художника главного куратора Третьей Московской биеннале мсье Мартена.