Если в чем-то сегодня Россия и является империей, то это, несомненно, империя культуры. Великой культуры, включая, разумеется, и русский язык.

Неисповедимы пути культуры. Иногда она победоносно идет по миру вместе с военными успехами народа. Иногда -- как это ни удивительно -- за военным поражением нации. Клио, муза истории, -- дама прихотливая, и у нее на уме совсем не то же самое, что у бога войны Марса. Бросив взгляд на историю с этой точки зрения, обнаруживаешь поразительные вещи. Греческий язык был разнесен по миру войсками Александра Македонского, латынь шла за римскими легионами, английский язык плыл к далеким землям Индии, Африки и Австралии вместе с победоносными кораблями британского флота, так же как язык испанский приплыл в Новый Свет не сам по себе, а с мечами конкистадоров.

Но, с другой стороны, растоптанная Римом Греция сделала свою культуру и язык культурой и языком завоевателей. Маленькая Иудея, уничтоженная Римом до такой степени, что по территории ее столицы Иерусалима прошли бороной, уничтожила Рим, ибо из ее недр вышла религия, завоевавшая Римскую империю, и не только ее. Франция Людовика XIV не одерживала вроде бы сногсшибательных военных побед. И культура окружающих ее стран -- Испании, Англии, Германии -- была как будто ничуть не ниже. И вдруг французский язык сделался языком культурной Европы настолько, что даже в далекой России правящий класс заговорил по-французски, да так основательно, что спустя полтора века героиня "Евгения Онегина", величайшей поэмы, когда-либо написанной по-русски, пишет письмо возлюбленному по-французски, ибо «она по-русски не умела».

Есть и другие примеры.

Зададим себе вопрос: каким образом без единого выстрела, а в первых трех примерах даже после сокрушительных военных поражений, язык и духовные ценности той или иной нации могут перейти в стратегическое интеллектуальное наступление?

В порабощенной Греции это чудо было сотворено горсткой философов, ученых и ораторов, которые, будучи привезенными в Рим (в качестве рабов!), завоевали хозяев интеллектуально. Ибо греческий язык стал языком, на котором обязательно должен был говорить образованный италиец, а мрачное мировоззрение Рима с легендами о кормящих грудью основателей города волчицах и строгой деревенской моралью Катона Старшего было в корне преобразовано очарованием греческого мировоззрения.

В порабощенной римлянами Иудее нашлось несколько человек (мы даже можем сказать совершенно точно, сколько их было, -- 12), которые верили в то, что могут духовно преобразить мир. Перед ними стояла махина римской армии, налаженное колесо принуждения, цирки (ничего себе цирки -- в них ежедневно прилюдно убивали сотни людей -- не только как развлечение, но и как назидание) и распятия вдоль Аппиевой дороги. Словом, империя по имени Рим, при звуке имени которой прочие провинции дрожали и не помышляли даже о малейшем сопротивлении. Но эти 12 человек верили в то, что могут сокрушить империю. И во второй раз сокрушили победоносные римские армии, спустя 400 лет после греков, завоевав Рим сначала духовно, а затем и буквально, сделав свою веру верой империи и ее повелителей.

А что произошло во Франции? При Людовике XIV несколько высокородных женщин открыли салоны. Всего лишь салоны, в которых смешался глас рассудка с блеском легкой болтовни, а под маской гривуазности обсуждалось все на свете: от этики и этикета до греческой демократии и основ мироздания. Причем посещались эти салоны и аристократами, и писателями, и философами, и учеными. Это было как бы непрерывное состязание в изяществе речи и остроте мысли, как бы ежедневный интеллектуальный фейерверк! И что же? В этих салонах, как в кузнице, был выкован французский язык, встав на который, как на фундамент, явились поэты, философы, драматурги, очаровавшие, преобразившие и покорившие Европу.

Из этих примеров видно, как много может сделать небольшая или сравнительно небольшая группа людей, находящихся даже в экстремально неблагоприятной ситуации, при соблюдении двух условий: во-первых, если им есть что нести другим народам и людям, и, во-вторых, если в них есть неколебимая вера или, говоря на языке пришибленного неверием в веру ХХ века, пассионарность и оптимизм.

После этого мини-экскурса в историю вернемся в наши дни и обратимся к России. В отличие от французского русский язык, на котором говорят образованные люди, ковался не один век. Начнем с Петра I. Как это ни покажется странным, Великий Преобразователь стоит и у истоков современного русского языка. Петр Великий, казалось бы, произвольно отменил часть букв и ввел другие. Но ведь если бы он не сделал этого, и Блок, и Чехов, и Марина Цветаева были бы совершенно иными, если бы вообще были. А если бы государь запретил-ввел иные буквы -- ведь Петр не был лингвистом?! Каким бы тогда сегодня был русский язык?

Затем на протяжении почти века русский язык в целом шел в направлении сближения с европейскими (голландский, немецкий) -- вспомним тяжелые придаточные Ломоносова и Тредиаковского, неуклюжий для современного уха нарочитый порядок слов... И вдруг он был совершенно преобразован. Кем? Разумеется, Пушкиным. Но что стратегически важно: язык, на котором говорил Пушкин и в который он, как Моисей, выведший народ из Египта, повел за собой всех нас, резко выбивался из европейской традиции. Эта тралиция совершенствовала языки в направлении логики, структурирования и ясности высказанного на них. Тогда как язык Пушкина с его свободой строя предложения, вторым и третьим смыслом чуть ли не каждой фразы поощрял ее глубину и прозрачность, ставшие плотью и кровью русской литературы и русской ментальности вообще.

Говоря обобщенно и приблизительно, европейские языки стремились в первую очередь быть языками мужскими. Тогда как русский -- причем не просто русский язык, а язык образованного класса -- сочетает в себе и мужское, и женское начало. И интуицию, и логику, как сказали бы китайцы, и янь, и инь так же, как человеческий мозг. Причем переход со строго логического русского языка на язык интуиции может происходить плавно, лингвистически и стилистически незаметно, иногда даже внутри одного предложения.

Эти тенденции -- сохранения в языке и интуитивного, и логического начала -- в следующих поколениях вплоть до наших дней сохранялись и совершенствовались. Сравните язык Достоевского, который в ХХ веке в Европе принято сравнивать с квантовой механикой (и абсолютно непереводимый на европейские языки, несмотря на множество замечательных переводов), с языком Чехова, ясным и четким! Или сравните структуру предложений Хармса и Ахматовой, Платонова и Лескова. Это как бы совершенно разные русские языки и в то же время один. Грамматически выверенный язык образованных русскоговорящих людей.

А теперь давайте сравним -- в самых общих чертах -- язык петербургский и язык московский. Даже просто приезжая в Москву, еще на Ленинградском вокзале начинаешь говорить значительно менее упорядоченно и более раскрепощенно, чем проходя по коридору Двенадцати коллегий. Перемещение из Москвы в Петербург производит обратную трансформацию. Дух города меняет язык, и с этой точки зрения спор о том, кто лучше и кто нужнее России -- Петербург или Москва, бессмыслен. Правильный ответ: оба. Москва и Петербург -- это как бы инь и янь русской души. Петербург -- это европейская строгость среди русской вольницы всего на свете, язык московский -- это как надеваемый поверх кринолина тулуп, в котором над порядком в каждом предложении витает вольность русского пространства и даже закоулков Старого Арбата, странствуя по которым не знаешь, куда забредешь, словно они дорожки русских сказок или магистрали русской души.

Российская империя пала. С приходом к власти большевиков интеллигенция по большей части уехала из страны, как если бы с фрегата, плывущего на всех парусах в тридевятое царство, сбежала команда. И что же? Русский язык образованного класса возродился из пепла, как феникс. Он ковался в страстных дискуссиях на научных семинарах в контрасте не только с мертвечиной партийных собраний, но даже с конференциями, проходящими на Западе. А также на перекурах, на кухнях и даже в общественном транспорте, где споры, естественно, продолжались.

При этом торжествовала совершенно невозможная в США и Европе (где секрет фирмы, know-how и приоритет превыше свободного распространения знаний) открытость -- и это при тотальной секретности, пронизывавшей общество! В обстановке научно-интеллектуальной свободы в политически несвободной стране возникли многие идеи, которые на Западе только сейчас пробивают себе дорогу.

В Советском Союзе родился новый русский язык, в котором эмоция, интуиция и научное мышление сосуществуют. И язык этот стал языком советской интеллигенции, которая в начале 90-х вдруг разлетелась по всему миру, как если бы открылась крышка кастрюли-скороварки (сравнение Сергея Петровича Капицы). Всего за несколько лет русскоязычная научно-техническая элита стала мощной силой повсюду, за исключением своей родины. В частности, эмиграция из СССР оказалась самой успешной за всю историю Соединенных Штатов. Настолько успешной, что некоторые исследователи связывают небывалый подъем американской экономики эпохи Клинтона с массовым приездом ученых и вообще интеллектуалов из бывшего СССР.

Русский язык развивался не в направлении увеличения строгости, как языки европейские, а руководствуясь возможностью максимальной гибкости. И сегодня, в XXI веке, вдруг оказалось, что присущие русскому языку качества уникальны и чрезвычайно ценны. Более того, в сочетании с европейским стремлением к точности они порождают своего рода квантовую механику познания и созидания.

Сегодня большинство конференций и семинаров в Европе проводится по-английски. Но что характерно: многие наиболее эмоциональные дискуссии, которые затрагивают terra incognita, идут на русском языке. Характерный пример: один из аспирантов MIT (Международный институт тренинга. -- Ред.), эмигрировавший из Венгрии, жаловался, что страдает от того, что не может полноценно участвовать в дискуссиях на русском языке, насильственному обучению которому он сопротивлялся 15 лет учебы в Венгрии. Это отнюдь не случайно. Европейские языки сегодня повязаны полит- и прочими корректностями, отражаемыми и в структуре предложений, и в речи, и -- что еще более важно -- в организации мышления. Русский язык более универсален. Россия, «страна с изумительно гибким языком, способным передать тончайшие движения человеческой души, с невероятной этической чувствительностью, обладала всеми задатками культурного, духовного рая, подлинного сосуда цивилизации». (Иосиф Бродский).

С появлением целого поколения образованных людей, свободно говорящих на многих языках (в том числе и на русском), вопрос о месте русского языка в общемировой культуре приобретает исключительную остроту. Один доминирующий (в настоящее время английский) язык способствует однобокости развития.

Что в науке сегодня важнее -- логика или интуиция? И то и другое. В начале XXI века количество знаний перешло в новое качество, в котором строго логичный подход в познании невозможен хотя бы потому, что число непознанных областей множится с каждым днем. Зона неведомого с каждым днем расширяется, ибо с преумножением знаний ширится и граница с незнанием. На строго логичный подход ко всему, что необходимо познать или сотворить, и тем более на строгий анализ всех возможностей ни жизни, ни всех мировых финансов не хватит. Американский подход, при котором надо быть на каждом этапе как можно более точным, а каждая ошибка наказуема, является далеко не единственным.

Русский подход, при котором к истине можно приближаться как бы в тумане, постепенно просветляя его, контролируемо фокусируя и расфокусируя "фотоаппарат мысли", меняя высоту ее «полета», является не менее эффективным и значительно более гибким.

...Недавно от очень известного человека, не имеющего, казалось бы, ничего общего ни с русским языком, на котором он не говорит, ни с Россией, в которой он никогда не был, услышал: «Сегодня интеллигенция как класс имеется только в одной стране мира -- в России, -- сказал он. А подумав, добавил: -- И немножечко во Франции». Вдумаемся в эти слова: ведь они не могут не вдохновлять!

Русский язык может стать научным языком XXI века. А может быть, и языком интеллектуальной элиты мира вообще. Уважение к русскому языку, основанное на великой литературе прошлого, по-прежнему огромно. К этому следует присовокупить тот факт, что далеко не все в восторге от доминирования английского языка.

В русском языке есть изначально присущие ему качества, которые в других языках отсутствуют и которые сегодня востребованы на интеллектуальном рынке.