«Балтдом» завершился спектаклем Андрея Жолдака -- лучше выдумать не мог. Действительно, о чем еще можно мечтать: фестиваль закончится, а шлейф шума и обсуждений еще долго будет тянуться за ним. Украинский провокатор и сюрреалист сам когда-то ставил на сцене «Балтийского дома» и не раз привозил сюда свои спектакли, так что Питер хорошо знает, с кем имеет дело; и надо думать, что, когда питерские театралы заполняли гигантский фестивальный зал (а он и правда был почти полон), они понимали, на что идут.

По части скандальности Жолдак и впрямь не обманул ожиданий, а вот по части всего прочего постановка рассказа Виктора Ерофеева «Жизнь с идиотом» в румынском театре «Раду станка» вышла сеансом черной магии с полным последующим разоблачением.

Сам рассказ известен, по его сюжету интеллигентная семейная пара берет в качестве метафизического наказания в дом идиота Вову, который поначалу рушит все вокруг, потом начинает жить с женой, затем с мужем, а в конце убивает жену, отчего муж окончательно сходит с ума, а из сумасшедшего дома и сам попадает в семью некоего дипломата, где и описывает, что произошло. Эта страшноватая и эпатажная история с бурными страстями давно привлекает театр и провоцирует на парадоксальные толкования. Совсем недавно Новосибирский театр оперы и балета даже получил «Золотую маску» за оперу Шнитке по рассказу Ерофеева, где польский режиссер Генрих Барановский наполнил действие многочисленными политическими аллюзиями, масками советских политических лидеров, бомжами и др. Жолдак играть с политикой не стал, но оттенок социальности в спектакле есть. Начать с того, что зачином тут служит некое производственное собрание, где все персонажи сидят в строительных касках и чем-то провинившегося героя «приговаривают к идиоту», стращая тем, что иначе посадят в тюрьму.

Жолдак строит свой спектакль из уже знакомых кирпичиков: его постоянный сценограф Татьяна Димова ставит на авансцене две эффектные светящиеся комнаты-коробочки, какие уже стояли в жолдаковском спектакле в театре «Школа современной пьесы». Над сценой висит несколько экранов, на которые по очереди или одновременно проецируются снятые с нескольких камер события, происходящие в тех же самых комнатках или за кулисами: крупные планы, неожиданные ракурсы, резкий монтаж, трясущееся изображение. Артисты начинают нещадно кричать и биться в истерике с первой минуты -- Жолдак всегда любил «дать по ушам». Музыка в его спектакле тоже громыхает все время, причем подбор ее, с одной стороны, очень попсовый (сплошь узнаваемые хиты), а с другой -- загадочный, поскольку трудно понять, по какому принципу он сделан (ну разве что: тут мне надо чего-нибудь потяжелее, а тут -- женским голосом). В ход идет все: Ману Чао, Radiohead, Земфира, Цой, Rammstein, а когда в лирический момент чуть ли не в пятый раз включается вальс Доги из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», становится просто смешно. Прочие эффекты работают по тому же принципу: счастье -- посыпался снежок, эротические сцены -- полилась вода, и на экранах мы видим крупным планом вожделеющие лица и тела стоящих под душем людей, в то время как целиком сцена видна через стекло «комнаты».

Но, в конце концов, не будем придираться -- Жолдак работает, как всегда, и если некоторые из его обычных приемов выглядят общим местом -- пропустим, любят его не за это. Тем более что именно в видеоэпизодах и случился главный эпатаж, после которого народ из зала шумно потянулся к выходу: на крупных планах нам показали напрягшуюся задницу Вовы, расставленную по комнате посуду, полную какашек, и танцы сумасшедшего с размазыванием кала по телу. Для русского зрителя это, конечно, было сильным ходом, да, честно говоря, и в европейском театре, где любят шокировать натурализмом и шоколадными экскрементами, это не все зрители выдерживают.

Сеанс полного саморазоблачения заключался не в этом, да и вообще не в формальной стороне дела, которая у Жолдака обычно является главной. Этот режиссер обычно позиционирует себя как визионер, его бешеная витальность и фантастические картины, которые он строит на сцене, зачаровывали немало отечественных и зарубежных театралов. Но фокус в том, что смысл этих картин всегда был весьма мутен (и не факт, что вообще существовал), да и витальность хотя и была заразительна, но не производила впечатления вменяемой. Все это выглядело стихийной и самовлюбленной одаренностью молодого человека, хвастающегося вседозволенностью (что и впрямь всегда выигрышно смотрелось на фоне общего зажима и запретов) и не умеющего по-взрослому отделить нужное от ненужного. Пожалуй, в «Жизни с идиотом» из румынского фестивального города Сибиу Жолдак впервые придумал историю, внятную с начала до конца, но рассказ Ерофеева был полностью переосмыслен и переписан.

Я, разумеется, не собираюсь ратовать за верность слову и духу писателя (тем более что Виктор Ерофеев выходил на поклоны весьма довольный и скакал по сцене с артистами, подняв руки в знак победы), но то, как именно его произведение было истолковано, многое говорит о режиссере. Из весьма отталкивающего, с достоевскими обертонами рассказа получилась глуповатая подростково-сентиментальная история про роковую любовь и ревность. Тут беспрестанно орущая молодая жена после эффектной любовной сцены под душем, а потом в постели (съемки сверху), влюблялась в высокого красавца Вову и билась, умоляя мужа простить и отпустить ее. А муж совсем не по-ерофеевски мрачнел, тоже бился в дверь, мечтая о расправе, и буквально заставлял жену, превратившуюся в хихикающую школьницу с бантиками, сделать аборт. Дальнейшие сцены мужской любви (где тоже, как полагается, был и душ, и постель -- вид сверху) тем не менее толковались без капли секса, скорее это была неуклюжая демонстрация для обидчицы. Что вполне укладывалось все в ту же подростковую парадигму, в которой демонстрация задницы и экскрементов -- доблесть, а гомосексуальность -- под запретом. Ко всему этому надо прибавить, что вокруг -- то как двойник жены, то вполне самостоятельно -- бегала девушка с крыльями, изображающая ангела, а на экране нам показывали, что за кулисами актер, играющий героя, к этой самой девушке грязно приставал. Из-за чего мы сразу проникались чувством, что герой тот еще фрукт и сам виноват.

Получилось, что гламурные картины и эпатажные видеокомментарии Жолдака на этот раз не увели зрительское внимание в туманные и непонятные дали -- наоборот, они подчеркнули все глупое, пошлое и тривиальное, что в этом спектакле было. Отчего задним числом даже те эффектные спектакли-сны режиссера, которые хотелось разгадывать, стали казаться пустыми и бессмысленными.