«Память о войне и война памятей» -- так назвал свой доклад, открывавший конференцию в Петербурге, заместитель директора Института всеобщей истории РАН кандидат исторических наук Виктор ИЩЕНКО. Заложенная в названии антитеза, по сути, является ключевой для понимания как сугубо научной, так и политической составляющей этой многослойной проблемы.

-- Виктор Владимирович, что является главной причиной войны памятей?

-- Историческая память, в том числе о войне, прежде всего индивидуально и национально окрашена. Она, хотим мы того или нет, концентрируется на тех событиях, о которых, как говорится, душа болит. Душа россиянина болит в первую очередь о другом, нежели, скажем, у поляка или американца. Если провести мини-тест, предложив представителям разных стран назвать какое-либо событие, которое прежде всего ассоциируется с понятием «вторая мировая война», каждый ответит по-своему. В этом я вижу основную причину того, что историческая память не то чтобы конфронтирует, но не совпадает. И в определенных условиях становится непримиримой. Но может стать -- и в идеале должна -- импульсом к диалогу. О чем я и говорил в докладе на конференции: война памятей возникает не только и не столько из-за их «разности», сколько из-за эксплуатации исторической памяти политиками. И несовпадение восприятий войны может привести к войнам за историю.

-- Это, по-моему, не войны за историю, а войны за политику, история же становится орудием.

-- Я вспоминаю провидческий роман Оруэлла «1984», где сказано: «Кто управляет прошлым -- тот управляет будущим, кто управляет настоящим -- тот управляет прошлым». Вот потому история стала разменной картой в политических играх. Столкновение памяти происходит в большей степени в странах постсоветского пространства и Восточной Европы. СССР распался, и после его распада поделили территорию, имущество и стали "делить" историю. Это явление уже получило свое определение: «национализация истории», в более мягком варианте -- «суверенизация истории». В странах Восточной Европы была общая идеология, общая политика по отношению к исторической науке, к преподаванию истории. Теперь в каждой стране с помощью переосмысления истории решаются не только чисто научные, но и воспитательные и политические задачи.

-- Раздел истории на постсоветском пространстве нередко связан еще и с ее подчеркнутой героизацией, причем ореолом героизма окружаются факты, еще вчера считавшиеся национальным позором, коллаборационизм например. События, которые в действительности имели место, но по каким-либо причинам стали неугодными, вычеркиваются, а ставшие вдруг нужными -- подчеркиваются, нередко подвергаясь искажениям. Такая тенденция касается многих бывших советских республик, порой и России. Чем это объяснить?

-- Иногда удобно представить себя жертвой, а не соучастником драматических жестоких событий, снять с себя ответственность за содеянное режимом, который сам же создавал и укреплял. Это, так сказать, государственное малодушие. Нужно сделать героическими те события, которые оттеняют свой народ, убрав те, что невыгодны. Это способствует, как кажется некоторым, росту национального сознания. Историческая «ретушь» -- политический заказ, нередко преследующий не только внутренние цели, но и внешние -- отомстить за вчерашние обиды или же, напротив, подзаработать на них. Злоба дня, так сказать.

-- Для молодежи, как мне кажется, история перестает быть предметом пристального интереса?

-- Да, она отдаляется в прямом и переносном смысле... В Москве в июне прошел большой форум по межкультурному диалогу стран СНГ. Когда речь зашла о грядущем 65-летии Победы, то представитель Молдавии из ассоциации молодых историков сказал, что его страна не участвовала в Великой Отечественной войне, а только во второй мировой. Если в отношении Молдавии подобные заявления хоть и с натяжкой, но еще можно допустить, то когда слышишь аналогичные высказывания от узбекских молодых историков, мягко говоря, изумляешься... На Украине происходит политическая героизация тех, кто воевал фактически на стороне Гитлера. И новое поколение уже в это верит. Это результат специальной массированной атаки на молодежь, на науку и образование в молодых постсоветских государствах. Однако не стоит думать, что там нет сегодня историков, объективно смотрящих на вещи. Но политическая линия имеет все же сильное влияние.

-- Мне кажется, что такая историческая избирательность -- наследие советского прошлого. Тогда тоже вымарывались или искажались неугодные политическому режиму факты. И выросшие, так сказать, из советской системы нынешние руководители постсоветских государств, по сути, идут проторенной дорожкой.

-- Ну конечно. История писалась в угоду господствующему режиму. Манипуляции сознанием во все времена использовались как беспроигрышная политическая технология. Беспроигрышная, как кажется тем, кто играет сегодня, в данное мгновение. И не просчитывает далеко идущих последствий для своей страны. Эти последствия могут быть губительными, разрушительными. На постсоветском пространстве это хорошо знают. Но не случайно же родился афоризм: история учит тому, что она ничему не учит.

-- Что общего в коллективной памяти о войне?

-- Мы мало занимаемся историей военной повседневности, изучая ее преимущественно по ключевым масштабным событиям, так сказать, исследуя карты военных действий. Но как чувствовали себя единицы, те самые единицы, из которых состоит народ? Эти крупицы личной рефлексии -- основа коллективной памяти. Несколько дней назад в Германском историческом институте в Москве прошла презентация книги «Военное детство и послевоенная юность в двух мирах». А подзаголовок -- «Немцы и русские смотрят в прошлое». Это воспоминания тех детей войны, кто впоследствии стал историком. Общий фон этой книги, представленный в ней срез коллективной памяти: война -- это трагедия для всех. Она не должна повториться -- это объединяющий пафос повзрослевших детей, чьи отцы воевали по разные стороны фронта. И конечно, общее в нашей памяти -- День Победы, какими бы противоречивыми не были последующие события. В этом, мне кажется, залог того, что память о войне в разных странах станет в конце концов консенсусной.