Традиционный фестиваль Страны восходящего солнца в Москве в этом году, как всегда, предлагает программу разнообразную и любопытную. До декабря в Библиотеке иностранной литературы показывают японское немое кино; кино современное до 10 октября демонстрируют в Центральном доме художника, а в ноябре -- в кинотеатре «35 ММ». Пять последних дней сентября в «Атриуме» на Курской будет работать пробный магазин с товарами дальних островов; в декабре ансамбль барабанщиков появится в Кремле, а выставка самурайской гравюры -- в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. И это лишь малая часть программы -- каждую неделю в Москве будет происходить что-нибудь японское. Но открылся фестиваль балетом -- искусством наименее традиционным для Японии и наиболее любимым.

Наши восточные соседи, обретшие собственные балетные школы лишь после войны, относятся к классическому танцу так почтительно и нежно, что поездки в Японию стали непременной частью ежегодного расписания каждой уважающей себя труппы. Парижская опера и Гамбургский балет, Большой и Мариинка, Владимир Малахов и Сильви Гиллем -- все рады токийским гастролям. Отличные гонорары и восторженная, благодарная публика (один из не самых звездных наших танцовщиков рассказывал, что очередь за его автографом стояла четыре часа -- он за всю жизнь столько ручку в руке не держал). Естественно, что японцы не только смотрят чужие спектакли, но и хотят танцевать сами, и в каждой пристойной русской школе обязательно учатся несколько человек. Потом большинство из них возвращаются домой (в Большом первым солистом трудится старательный и умный танцовщик Морихиро Ивата, в балете «Москва» -- японская пара, и все; в Европе же в каждой труппе есть эти трудяги и фанаты) и работают в местных театрах. И вот в минувшие выходные мы получили возможность взглянуть на то, как прижилось в Японии это импортное искусство.

В Москву приехал балет Нового национального театра Токио -- впрочем, его чаще называют «Балет Асами Маки», по имени руководительницы труппы. Нам привезли «Даму с камелиями» -- этот спектакль хореограф поставила два года назад на музыку Гектора Берлиоза (в обработке Эрманно Флорио) специально для приглашенной примы своего театра. Прима -- Светлана Захарова; это второе место работы нашей балерины помимо Большого (третье -- Ла Скала). Поэтому в первый гастрольный вечер главную роль в японском балете танцевала именно наша артистка (ее партнером стал мариинский житель Денис Матвиенко), и лишь на второй день придуманную Дюма-сыном историю рассказывали в танце коренные жители Токио Дзюн Хоригучи и Рюдзи Ямамото.

Этот балет, несомненно, говорил о любви, но не о любви французской куртизанки Маргариты Готье к добропорядочному юноше Арману Дювалю, а о том патетическом чувстве, что испытывают японцы к классическому балету, к его традициям, схемам и привычкам. Причем ко многим традициям и многим авторам сразу: и к Мариусу Петипа, и к Кеннету Макмиллану, и к Джону Ноймайеру. Безусловно, к характерному дивертисменту, привычному для «русского большого балета» относится появление в парижском особняке бродячей труппы, что увеселяет зрителей менуэтом, чардашем и тарантеллой. Дуэты главных героев отсылают к балету Джона Ноймайера, который некогда пересказывал эту историю в танце. А «предсмертные воспоминания» -- напрямую к «Манон» Кеннета Макмиллана.

То, что партия главной героини придумана для Светланы Захаровой, видно сразу: так много томных арабесков и изящных высоких выбросов ног -- хореограф явно любовалась бесконечными конечностями балерины в процессе сочинения текста. Но история дамы с камелиями -- история прежде всего сентиментальная, чувствительная, а вот именно актерские способности -- слабое место нашей примы. Лучшие ее партии -- чистый танец, когда не надо ничего изображать на сцене. Денис Матвиенко актерством тоже не блещет, и в результате на сцене была не пара любовников, но пара старательных танцовщиков, аккуратно воспроизводящих текст. На следующий день гораздо менее известные в мире Дзюн Хоригучи и Рюдзи Ямамото их запросто переиграли: безупречной формой танца Захаровой-Маргариты хотелось восхищаться, ломкой, кроткой и самоотверженной Маргарите-Хоригучи сочувствовалось до слез. Матвиенко отмеривал по сцене большие прыжки -- Ямамото (вовсе не забывавший про технику) прижимал руку к сердцу, и становилось понятно, что его герой на грани отчаяния.

Кордебалет был старателен, все маленькие роли (от горничной до прежнего любовника Маргариты) сыграны внятно. В цитадели боготворимого ими искусства японцы показались достойно. Конечно, гораздо более интересно было бы посмотреть сплетение с классической техникой их национальных сюжетов -- не аккуратное воспроизведение образцов, а собственные открытия. Но ведь «Японская осень» не последняя -- может, еще увидим.