Московский кинофестиваль перевалил за экватор: отважные критики берутся подводить промежуточные итоги и строить прогнозы. Вчера в фойе кинотеатра «Октябрь» я стала свидетелем пари: известный кинокритик и не менее известный кинопрокатчик поспорили о том, получит ли картина Киры Муратовой «Мелодия для шарманки», лидирующая согласно рейтингу прессы, какой-нибудь приз ММКФ. Стороны учли все аспекты проблемы, включая текущую политическую ситуацию и газовый конфликт, обостривший взаимоотношения Украины и России.

Второй по значению конкурс ММКФ пока не спровоцировал столь увлекательной полемики. Назначенные отвечать за все экспериментальное и новаторское в современном кино «Перспективы» уже не первый год выглядят довольно странным аппендиксом. Наряду с работами, создатели которых действительно демонстрируют алхимические опыты по синтезу нового киноязыка (красноречивый пример из сегодняшней программы -- «Путешествие на Луну» Кутлуга Атамана, Турция), здесь встречаются и традиционные до зевоты фильмы. Например, картина Андрея Эшпая «Событие», что неплохо смотрелась бы в основной конкурсной программе, но не попала туда из-за перебора отечественных фильмов. Доверчивый, приходящий на «эксперименты», зритель чувствует себя обманутым, если ему предлагают два часа наблюдать за перипетиями набоковской драмы, единственным авангардным элементом которой можно счесть прическу Евгении Симоновой, и то с натяжкой.

Пока что все наблюдатели «перспективного» конкурса сходятся во мнении, что самым удачным был его старт (премьера анимационного фильма Есихаро Асино «Первый отряд»), и с нетерпением ждут мажорного финального аккорда -- показа фантастической во всех отношениях «Луны» британца Данкена Джонса. Те же картины, что попали в «золотую середину», демонстрируют довольно странную тенденцию: режиссеры, причем вне зависимости от их гендерной принадлежности, всерьез увлечены изучением проблемы женской истерии. Непонятно, действительно ли дамские неврозы серьезно угрожают текущему мироустройству, но более трети картин альтернативного конкурса посвящено именно им.

Голландский режиссер Нюд Хиркенс предупредил зрителей, пришедших на премьеру его картины «Последний разговор»: «Садитесь подальше от экрана, потому что в кадре на протяжении семидесяти минут будет лишь крупный план женского лица, и у вас может разболеться голова». Те, кто не поверил, пожалели уже через пятнадцать минут. Фильм Хиркенса снят одним дублем с использованием 25 цифровых камер, каждая из которых снимает крупные планы актрисы Йоханы Тер Стееге, лишь иногда отвлекаясь на мелькающий за окном пейзаж. Героиня долго едет куда-то по скоростному шоссе. Потом раздается звонок мобильного телефона: выясняется, что дама едет в аэропорт. Зритель становится свидетелем часового телефонного разговора, из которого узнает интимные подробности личной жизни героини. Дама за рулем плачет, успокаивается, смеется, кого-то клянет, упрекает, просит. Голоса оппонента не слышно. О том, что он говорит, можно лишь догадываться по тому, как меняется выражение женского лица. Зритель наблюдает, как растет волна истерики, которая благополучно разрешается сценой телефонного секса. Финал банальный -- в духе учения Зигмунда Фрейда. Но сам режиссерский опыт любопытен, хотя вполне мог уложиться в короткий метр.

Критики многого ждали от картины известного в киномире узбекского режиссера Ялкына Туйчиева «Безмолвие». Его полнометражный дебют участвовал в Каннском конкурсе, а фильм «Чашма» два года назад взял главный приз конкурса «Перспективы». Новая работа Туйчиева оказалась довольно беспомощной пародией на бергмановскую «Персону». Главная героиня, известная актриса, теряет границу между экраном и реальностью, и в результате демонстрирует приметы нервного расстройства: громко плачет и мечется из стороны в сторону. Сюжет шит черными нитками: в неадекватность девушки не веришь ни минуты. А когда в финале у героини умирает мать, а ее брат вдруг разражается монологом из «Трех сестер», раз десять повторяя «Мы будем много работать», в зале раздается гомерический смех.

Самым смелым экзерсисом на женско-истерическую тему стала картина француженки Софи Лалой «Я тебя съем». Режиссер, в прошлом музыкантша, в своей дебютной работе не избежала влияния Михаэля Ханеке. В ее фильме, как и в знаменитой «Пианистке», есть жесткие сцены самоистязания, заканчивающиеся кровью в консерватории. Впрочем, это никак не испортило тонкую историю про парадоксы женской дружбы. Режиссер сумела найти ту меру, которая не позволяет припечатать ее работу одним метким словосочетанием. Это не история лесбийской любви, как написали отечественные критики. И не клиническое описание индивидуальной патологии. Лалой виртуозно разыграла тему болезненной привязанности, оборачивающейся то страстью, то насилием, в которую втянуты палач и жертва, в финале лихо меняющиеся ролями.