Завтра Дмитрий Медведев вступит в должность президента России. После формирования правительства и кремлевской администрации он и Владимир Путин неизбежно окажутся перед необходимостью формулирования новой политической повестки. Медведев уже несколько раз повторил, что стране не нужна какая-то специфическая и дурно взращенная национальная идея. Нужен набор принципов, о чем и Путин, и Медведев говорили тоже не раз.

1.

Очевидно, они были правы, но все-таки принципы -- это мало. Принципы -- это скорее рамки, в которых будет делаться нечто задуманное или обусловленное. Но по-прежнему нет ответа на два главных вопроса: ради чего мы делаем что-то (или государство призывает это делать) и что хотим в итоге получить? «Инновационная экономика» -- это не цель, «мировое лидерство» слишком абстрактно. Это как «лучше быть здоровым и богатым...» Никто не спорит. Но важны детали. Здоровым как бык, без мозгов и совести? Богатым, убив соседа в темном переулке или заработав собственным каждодневным трудом? Богатым и здоровым, чтобы все боялись или чтобы самому было комфортно, а другим -- заманчиво? Это разные подходы, разный набор действий и разное отношение.

2.

За последние годы произошло несколько изменений с духом, что ли, страны.

Сначала была борьба за порядок. Но что получилось? Как сказал публицист Игорь Клямкин про петровскую эпоху: «Система сочеталась с законом, но закон был всего лишь средством для того, чтобы обосновать право на приказ». Государство и ныне пошло по пути удобства, а самым удобным для него является именно форма приказа.

Порядок был более или менее наведен, и последовал новый слоган: возрождающаяся мощь экономики. Опять же, возможно, так не хотели, не то имели в виду. Но получилась прежде всего игра мускулами. Вслед за ядерными мускулами показали нефтегазовые. На фоне эндемического недоверия мира к России этого оказалось более чем достаточно, чтобы -- вслед за политическими опасениями -- возникли опасения экономические.

Казалось бы, тезис был ориентирован во внешний мир. Но нет, он предназначался именно внутреннему потребителю. Самоощущение силы, которое необходимо вернуть. И лишь как доказательство -- предъявление этой силы вовне.

Однако и этого оказалось недостаточно: порядок вкупе с экономическим ростом дал ощущение стабильности. Возникал вопрос: что делать с этим счастьем дальше? И появились тезисы, развивающие тему стабильности, попытки приоткрыть новые горизонты.

3.

Но в какой социально-политической среде их предлагалось воплотить? В условиях прежней мобилизационной логики. Многие убеждены: модернизация страны (от Петра до Сталина) осуществлялась на основе логики военного мышления. Оно было задействовано и в последние годы, когда явных врагов не осталось, а ощущение общности нации требовало поддержания. В условиях стабильности произошло обращение к позднесоветским подходам и методам (за неимением других и нежеланием создавать новые), а наличие врага повсюду -- одно из них. Тем более, как говорят социологи, это хорошо легло на менталитет приученного к жизни в «осажденной крепости» российского человека.

Но сработало ли это? Нет, судя по набору проблем, перед которым мы стоим. Производительность труда, коррупция, отсутствие инноваций, дикая бюрократия, технологическое отставание, непонимание, куда мы движемся и что нас объединяет как нацию, -- все это по-прежнему на повестке дня.

4.

Заявив об укреплении себя, государство довольно быстро поняло это так, что должно предъявить монополию на множество сторон жизни. Оно заявило о монополии на регулирование политического процесса и формирование экономической логики. Затем оно заявило о монополии на формулирование ценностей новой жизни.

Но если мобилизационная логика может опираться на то, что нужно что-то пресечь, упорядочить, укрепить (что и породило во множестве сфер регулирование, принуждение и обуздание), то в условиях стабильности и роста нужна логика созидающая, скрепляющая.

Тогда доминирующим лозунгом стала забота о человеке. Обществу были предложены сразу две базовые идеи: центр всего -- человек и все делается во имя справедливости. В России идея справедливости традиционно находит отклик в сердцах большинства граждан. Нашла и в этот раз.

Но и только. Поскольку за брошенным кличем должны были бы последовать действия, ориентированные либо на «все взять и поделить», либо на реальное перестраивание логики всей работы. Кроме того, не осталось (или так и не было создано) каналов для апелляции к восстановлению справедливости. Лучших доказательств тому два: показатели опросов об информированности и участии общества в некоммерческих организациях и вновь возникшие в верхах разговоры о необходимости реформы судебной системы и гуманизации правосудия.

То же самое и с тезисом о человеке. Что такое «во главу угла поставлен человек»? Какой человек; что означает это с точки зрения повседневности; что такое «инвестиции в человеческий капитал» на языке простого российского гражданина? Удобство, комфорт, права и защита человека должны тогда становиться основным принципом работы всех институтов. Поскольку для этого нужны колоссальные силы, изменения и воля, идея повисла в воздухе.

5.

Были и другие причины. Во-первых, возникла дилемма: мы оказались не просто во власти абстрактных призывов, но и взаимоисключающих подходов. С одной стороны, стабильность, рост, появление будущего. С другой -- страна в кольце врагов, все ждут только, чтобы прищучить и ослабить Россию. И на это накладывается еще невероятное взаимное равнодушие власти к народу и народа к власти.

Эта двойственность не может не препятствовать дальнейшему движению, поскольку закладывает совершенно разный характер созидания. Созидание как человеческое творчество или созидание как вечная борьба и противостояние врагам. Это разные логики, подходы, самочувствие нации и разные следствия этого самочувствия. Это в том числе и разные приоритеты. Когда в кольце врагов -- это оборонка, суверенность во всех сферах, бдительность, сила и «здесь чужим не место». Созидание для собственной лучшей жизни -- это улучшение качества окружающей среды обитания, поиск союзников и соратников (и вовне, и внутри страны), сотрудничество, открытость.

Нельзя одновременно находиться в двух парадигмах. Человек совершенно по-разному ведет себя и ощущает себя, когда укрепляет дверь после попытки ограбления и когда обустраивает новый дом.

Во-вторых, брошенный клич еще не означает, что он услышан, а главное -- усвоен. К примеру, публицист Малком Глэдуэл сравнивал телевидение с волной простуды: «Распространяется среди населения как молния, но вызывает лишь насморк и уходит уже через день».

То есть здесь случился еще один казус: лозунги были предложены, но их никто не подхватил. Потому что -- и, возможно, это главное -- предлагавшие их сами не прониклись ими до дна, до души.

6.

Что в итоге мы имеем сегодня? Это хорошо сформулировал социолог Владимир Петухов: мы не знаем, как жить в условиях стабильности. И поэтому вновь начинается -- пока еще мало осознаваемый, точнее, еще не сформулированный -- поиск некой парадигмы жизни на следующие годы.

«Мобилизационный» подход не сработал, и нет оснований полагать, что сработает завтра. Особенно если мы говорим о построении нормального государства с человеческим лицом, а не с ракетно-газовым оскалом. «Вера в силу нерациональна, -- писал Эрих Фромм. -- Хотя многим сила кажется самой реальной из всех вещей, история человечества доказала, что сила -- это самое неустойчивое изо всех человеческих завоеваний... Все религии и политические системы... утратили свою мощь, когда стали опираться на силу и даже вступили в союз с ней».

Но мы не знаем, как смягчить жизнь, и боимся ее смягчать, потому что бдительность в России превыше всего и во всех сферах, от законов об экстремизме до бронированных дверей; от освещения американской избирательной кампании (не дай бог что доброе в эфире ляпнуть!) до организации митингов граждан -- с ОМОНом и железным забором.

Тем не менее выбор невелик: либо мы отказываемся от осадного восприятия жизни, либо Россия сама себя загонит в осаду. Собственных фобий, подозрений и искривлений жизненных взглядов.

7.

Таким образом, сегодня России нужна гуманизация всей повестки дня. Нужно задавать новые обстоятельства жизни и новые рамки, новые категории идеализма и веры.

Нужны и люди, способные это предложить и начать реализовывать.

Творцы ценностного каркаса общества -- и это хорошо известно из истории -- должны сами обладать незыблемыми ценностями и -- обязательно -- определенной долей идеализма.

«Со времени классической и средневековой литературы вплоть до конца ХIХ века было потрачено много усилий на описание образа достойного человека и достойного общества, -- замечал Фромм в «Человеке для себя». -- Такие идеи находили выражение отчасти в форме философских и теологических произведений, отчасти в форме утопий. Двадцатый век блистает отсутствием таких образов. Внимание сосредоточилось на критическом анализе человека и общества, в котором положительные образы человека, каким он должен быть, лишь подразумеваются. Хотя нет сомнения, что этот критицизм имеет огромное значение и служит условием всякого совершенствования общества, отсутствие образов, рисующих «лучшего» человека и «лучшее» общество, парализующе действует на веру человека в самого себя и в свое будущее (и в то же время само отсутствие таких образов является результатом этого парализующего действия)».

Мы вновь выходим на необходимость поиска высших смыслов, базовых ценностей, скрепляющих все или наиболее значимые (с точки зрения дальнейшего развития) слои общества и не оспариваемых ими. В сущности, мы выходим на то, о чем французы и американцы подумали больше 200 лет назад.

Казалось бы, рановато ставить этот вопрос в обществе, едва выбирающемся из шока тектонических социальных изменений. А с другой стороны, именно на стадии становления нации закладывались принципы, которым потом следовали и стремились реализовать в повседневной жизни. Для американцев это триада «свобода, собственность и право на счастье». Для французов -- известные всем со школы liberte, egalite, fraternite. В России тоже существовала триада «православие, самодержавие, народность». Но эта линия была прервана, и вряд ли уместно ее возрождать в ХХI веке. Тем не менее и у нас должна быть своя «справедливость, свобода и право на счастье».

8.

Но самое сложное начинается потом. Когда нужно строить всю политику, опираясь на эти принципы, закладывать их логику в решения и программы, ставить базовой задачей для исполнительских структур. Именно на этой стадии в России начинаются «трудности перевода». Как, в частности, произошло с лозунгом прошлого периода о сильном государстве, который большинство представителей госорганов трактовало (и трактует до сих пор) как «все можно». В результате мы получили не справедливость, а бесправие; не развитие человека, а культ силы; не презумпцию невиновности, а презумпцию виновности. Это проявляется во взаимоотношениях с представителями государства, кем бы они ни являлись -- от налогового инспектора до сотрудника ГИБДД.

Если мы по-прежнему в состоянии жить лишь как мобилизационная нация, значит, нужно менять суть понимания, что есть мобилизация. Как выразился на своей лекции в Полит.ру Петр Вайль, «до сих пор российское общественное сознание понимает под великой державой не ту, которая обеспечивает своим жителям хорошую жизнь, а ту, которая способна уничтожить как можно больше других... Это средневековое сознание». Мы должны учиться мобилизоваться для себя, не для других. Нужны цели, способные осуществиться, если для их исполнения прикладывать не абстрактные усилия. Например, в течение пяти лет перейти к профессиональной армии.

9.

Параллельно нужны действия иного рода. Сверхзадачи задают вектор, дела повседневные создают основу для движения, не давая сбиться с пути. Именно на этом уровне особую важность приобретают принципы и правила, потому что именно через них создается сетка новых взаимоотношений.

Проблема в том, что сделать к 2020 году 70% населения представителями среднего класса не может быть целью. Во-первых, классификация лукава. Во-вторых, это опять же не цель, это следствие реализованных целей. А вот вдвое увеличить протяженность дорог с твердым покрытием -- это все же цель. Перейти к 2014 году на стандарт евро-4, а то и евро-5 -- это цель. Да, сложная, да, затратная. Но именно реализация таких вещей позволит говорить об изменениях качественного, а не количественного свойства. Именно это станет реальным, а не мифологизированным будущим.

По сути, сейчас настает время инфраструктуры в социальном смысле этого слова. Того, что позволит людям ощущать себя причастными и потому ответственными. Еще в 1970-е годы исследователи выявили корреляцию между здоровьем людей и наличием у них возможности выбора; активной позицией и настроением; желанием воздействовать на окружающую обстановку и меньшим количеством случаев вандализма. Они выявили эти зависимости в школах и больницах, в домах престарелых и даже тюрьмах...

10.

Для чего тут нужны какие-то высокие идеалы? Для того, чтобы не потерять цель. Чтобы вновь не произошла подмена причин и следствий, задач и средств. Можно говорить о мировом лидерстве и инновациях. Но еще никому не удавалось этого достичь, тем более демократическим путем, «перепрыгнув» через насущные задачи повседневности. Вот лишь некоторые из них, совсем уж перезревшие.

Строительство новых дорог, как городских, так и федеральных, включая массовое изменение ГОСТов, которые, как говорят специалисты, невероятно устарели и не имеют ничего общего с мировой стоимостью и безопасностью. Изменение градостроительных планов, включая обязательное наличие подземной или наземной парковки при строительстве офисного здания больше определенного числа квадратных метров (как и обязанность государства или застройщика продумать подъездные пути к объекту строительства). Нормативы зелени в городах; создание национальных парков в субъектах и федерального уровня. Некоторые регионы, возможно, стоит начать полностью ориентировать лишь на экологический туризм и прекращать изображать, что они годны на что-то иное. Та самая заявленная гуманизация правосудия и изменение мер пресечения в пользу денежных залогов (что не отменяет реформы пенитенциарной системы и резкого улучшения условий содержания заключенных). Активное применение антимонопольного законодательства не только на уровне корпораций, но и на уровне городского строительства, а также в такой, казалось бы, «рознице», как производство стройматериалов и компонентов для него. Введение разнообразных экологических стандартов. Для нефтяников, транспорта, строителей. Для природоохранных зон, городов и пригородов. Передача всего того, что может быть передано, от государства саморегулируемым ассоциациям, компаниям, сообществам. Массовая компьютеризация всего и вся: дорожных сетей, систем безопасности. Создание систем управления транспортными потоками и городской инфраструктурой. Электронная каталогизация библиотек и музеев. Ежегодные публичные и детализированные отчеты всех ведомств, префектур и муниципалитетов, доступных пониманию и любому пользователю. Как это вменяется открытым акционерным обществам. Обязательные публичные ежемесячные отчеты ведомств. Демонополизация СМИ. Подлинная защита частной собственности и рыночные компенсации за изъятие для государственных нужд. Никаких социальных причин для изъятия, которые пытаются ныне законодательно провести некоторые главы субъектов у себя в регионах. Введение обязательного компонента не только в автостраховании, но и в страховании жизни, имущества, рисков. Как для физических, так и для юридических лиц. Переход всеми ведомствами на электронный документооборот и признание его законной силы. Формирование, наконец, пенсионной системы с механизмами долгосрочного и понятного всем страхования вкладов.

11.

И, наверное, последнее. Российская уникальность -- а вера в эту избранность есть одна из присущих нации черт -- вкупе с врожденной же адаптивностью не раз помогала стране пережить страшные переломы в истории и не оказаться погребенной под их обломками. Но эти же два качества тормозили способность страны преодолеть себя. Теперь задача -- постараться обратить мысли о национальной уникальности на созидание. А не на оправдание собственной косности.