В апреле 1941 года Сталин определился со сроком начала войны с Гитлером. Непосредственным поводом к сталинскому решению послужило вторжение германских войск в Югославию. Как и в первую мировую, заинтересованность происходящим в Сербии-Югославии сыграла важнейшую роль в участии страны в войне. Как показывает анализ открывающихся архивных документов, вступление Советского Союза в войну было намечено на осень 1941 года.

В протоколах не значатся

Начиная со второй половины 30-х годов установить подлинное содержание политики сталинского руководства чрезвычайно сложно. Политбюро на свои формальные заседания больше не собиралось, проекты его постановлений просто рассылались членам на утверждение и позже сводились в единый протокол. Но и эти постановления, как и решения других верховных органов советской власти -- Совнаркома, Комитета обороны -- касались лишь конкретных действий. Принципиальные же политические решения принимались узким сталинским кругом в «неформальной обстановке», без занесения на бумагу. Поэтому, например, формальных постановлений о заключении пакта о ненападении с Германией, о вводе войск в Польшу в 1939 году или о начале войны с Финляндией не существует. Только потому, что эти события состоялись, мы и знаем, что советское руководство приняло соответствующие решения.

Нельзя найти постановлений и о подготовке войны в Прибалтике в июне 1940-го. Долгое время об этом ничего не было известно. Прибалтийские страны тогда уступили давлению, приняли все советские ультиматумы и в конце концов были «добровольно присоединены» к Советскому Союзу. Боевых действий не было, и то, что они готовились, стало понятно только после того, как в протоколах Политбюро обнаружились детально расписанные решения о создании десятков полевых госпиталей на прибалтийских границах и в тылу. В военных архивах в свою очередь нашлись указания по идеологической работе в войсках в ходе войны с прибалтийскими государствами. Лев Мехлис, возглавлявший тогда политуправление Красной армии, указывал в директиве Белорусскому и Ленинградскому военным округам: «Подготовка к наступлению проводится в строжайшей тайне... Тексты листовок к солдатам и населению Литвы, Эстонии и Латвии даст ПУ КА (политуправление Красной армии. -- Ред.). ПУОКР (политуправление округа. -- Ред.) обязан строго конспиративно подготовить выпуск номера газеты к предстоящему наступлению. Личный состав работающих над номером не выпускать из типографии и редакции до начала военных действий. Газету строго секретно раздать в подразделениях вечером, накануне наступления». Только пока так и остается неизвестным, на основании каких решений принимались эти директивы.

Ближневосточная версия

К концу 40-го года нацистско-большевистский роман, начавшийся с пакта Молотова--Риббентропа, уже практически сошел на нет. Дележ Восточной Европы, предусмотренный тайным протоколом пакта, совершился. Сталин, делавший ставку на продолжительную войну в Европе между западными союзниками и гитлеровской Германией, после падения Франции в июне 1940 года вдруг обнаружил себя наедине с растущей агрессивной нацистской империей. Тогда-то, летом 1940 года, Сталин и начал готовиться не к войне вообще, а именно к столкновению с Германией.

Внешне, однако, мало что изменилось, разве что советская пресса перестала поносить «англо-французских империалистов -- поджигателей войны», перейдя к подчеркнуто нейтральному освещению событий на военных театрах.

В ноябре 1940-го немцы предпринимают еще одну попытку поделить мир. Новые договоренности планировалось оформить во время визита министра иностранных СССР Вячеслава Молотова в Берлин. Но сделка не состоялась. Молотов требовал советского присутствия на Балканах, настаивал на передаче Финляндии под полное влияние СССР и требовал помочь Советскому Союзу (вплоть до совместной войны СССР и Германии против Турции) получить военные базы в проливах Босфор и Дарданеллы. Все это предлагалось оформить в пяти новых секретных протоколах. Гитлер же стоял на том, что с Советского Союза хватит и расширения зон влияния в Азии (имелись в виду прежде всего Афганистан и Иран). Европу фюрер ни с кем делить не собирался.

После неудачного молотовского визита обе стороны стали рассматривать друг друга как соперников и будущих военных противников.

Однако в сроках будущего противостояния стороны расходились. Гитлер нацелился на СССР как на первоочередного врага. Уже в конце ноября прошли стратегические штабные игры по отработке наступления на СССР. В декабре был утвержден план «Барбаросса» по нападению на СССР в летнюю кампанию 1941 года.

Документы советских архивов свидетельствуют, что в декабре 1940-го -- марте 1941-го все планирование -- развертывание Красной армии, перевооружение, расширение оборонной промышленности -- строилось из расчета, что в 1941 году война не начнется. Сроки окончания многих предвоенных подготовительных мероприятий указывают на конец первого полугодия 1942 года. Т.е. начало войны планировалось никак не раньше лета 1942 года. Стратегические штабные игры советский Генштаб, как и его германские коллеги, тоже провел в январе 1941-го, но условные сражения на картах шли с учетом тех типов танков и самолетов, которые Красная армия должна была получить только к 1942 году. Также с учетом не имеющихся, а будущих вооружений проходили штабные игры в военных округах в марте-апреле 1941-го.

В этом сталинском расчете, который в итоге оказался просчетом, тем не менее был серьезный резон: хотя Гитлер и стал властителем Европы, оставалась «задняя дверь», через которую союзники могли еще нанести на континенте свой удар, -- это Балканы. Под занавес первой мировой войны они уже сыграли свою роль: когда союзники открыли боевые действия на Балканах, австро-германская коалиция обнаружила, что воюет уже не на два, а практически на три фронта. Это ее окончательно и доконало. Гитлер действительно был озабочен нейтрализацией балканского направления. Он сначала кнутом и пряником сделал своими вассалами Болгарию и Румынию, а в апреле-мае 41-го завоевал Югославию и Грецию. Но, по свидетельству маршала Георгия Жукова, Сталин считал, что после Балкан Гитлер двинется на Ближний Восток, чтобы полностью подчинить себе Средиземноморье и лишить англичан иракских и иранских нефтепромыслов. Как рассказывал Жуков советскому военному историку Виктору Анфилову, об этом Сталин ему лично говорил и даже показывал возможное продвижение немецких войск на карте.

Версия была вполне правдоподобной, о ней как одном из возможных путей развития войны в летнюю кампанию 1941 года писали тогда и в иностранной печати. Более того, если бы советской разведке и удалось узнать, что вермахт имеет план кампании под названием «Барбаросса», это могло бы только убедить Сталина в своей правоте -- ведь Барбаросса был тевтонским завоевателем, погибшим в Сирии!

Пощечина Сталину

С начала 1941 года советско-германские разногласия начали проявляться открыто. Советский Союз несколько раз напоминал Германии, что не одобряет усиления ее присутствия на Балканах. В марте, после ввода немецких войск в Болгарию, которое обеспокоило также и Турцию, Москва поспешила заверить турецкое правительство, что «если Турция действительно подвергнется нападению... и будет вынуждена с оружием в руках защищать неприкосновенность своей территории, то Турция... может рассчитывать на полное понимание и нейтралитет Советского Союза». Практически это значило мягкое подталкивание к конфликту: если у вас дойдет до драки с Болгарией или даже с Германией, не беспокойтесь за свой тыл.

В конце марта германская внешняя политика готовилась уже было отпраздновать очередной триумф: под настойчивым давлением правительство Югославии согласилось присоединиться к германо-итальяно-японскому пакту и предоставить территорию для прохода немецких войск к границам Греции. Однако в Белграде в последний момент произошел переворот, к власти пришли антигермански настроенные силы. Переворот инспирировали англичане, но когда новое правительство Белграда обратилось к Москве с предложением срочно заключить договор о дружбе, в Кремле с радостью откликнулись: казалось, что это был своеобразный реванш на Балканах, ответ немцам на то, что они вопреки желанию Москвы укрепились в Болгарии.

5 апреля поздней ночью в Москве был подписан договор о дружбе между СССР и Югославией. А 6-го утром, когда по московским киоскам только развозили газеты с первополосными сообщениями об этом событии, немецкие войска вошли в Югославию. Это была громкая публичная пощечина, унижение для советской политики.

Казалось, что после этого Сталин признал германское лидерство или хотел показать, что это так. Да и последовавшие за югославскими событиями действия советских властей как бы говорили о том же: были высланы из Союза бельгийские, голландские, французские, югославские дипломаты, т.е. представители стран, оккупированных Германией. В начале июня СССР признал новое правительство Ирака, пришедшее к власти в результате переворота. Новое иракское руководство выступало против Англии и запросило помощи у немцев.

Сталин при любом удобном случае старался продемонстрировать лояльность к Германии. Так, во время проводов японского министра иностранных дел на московском вокзале Сталин неожиданно лично прибыл на перрон и принялся уверять немецких дипломатов, которые там тоже находились, в нерушимой дружбе. Советский МИД «забыл» о Балканах. После таких телодвижений Геббельс имел достаточно оснований, чтобы записать в дневнике: «Сталин ползает перед нами на брюхе».

Однако в то же самое время в Москве происходили события, которые свидетельствовали о том, что югославская пощечина разозлила Сталина, и он, внешне демонстрируя покорность Гитлеру, на самом деле принялся форсировать подготовку к войне.

Ускоренный курс политподготовки

Уже 8 апреля глава НКВД Лаврентий Берия направляет на имя Сталина и Молотова несколько однотипных писем об ускорении подготовки бомбоубежищ в Москве, Ленинграде и 13 других городах. Планы строительства бомбоубежищ НКВД уже представлял руководству 26 октября 1940 года. Список объектов был утвержден постановлением правительства от 17 января 1941 года, со сроком окончания их строительства в 1942 году. Однако в письмах указывается, что они направлены высшему руководству «в связи с необходимостью изменения сроков выполнения работ по намеченному строительству». В письме Берия анализирует возможность завершения работ уже в текущем 41-м году и указывает количество людей, которое могут вместить убежища. Про организацию защиты особо важных персон в Кремле говорится, что «такое убежище может быть построено к 1 сентября 1941 года». Эта дата жирно подчеркнута зеленым карандашом.

Из писем очевидно: их автор, Берия, поставлен перед фактом, что бомбоубежища будут необходимы уже в текущем 41-м году, и докладывает, что конкретно по максимуму можно сделать в ближайшее время. К письмам прилагались проекты постановлений. Что касается Москвы, то согласно предписаниям основные объекты должны были быть готовы к 1 сентября. Силовые ведомства обязывались завершить строительство собственных бомбоубежищ до конца года.

В Ленинграде к 1 июля требовалось приспособить под нужды гражданской обороны все годные подвалы на предприятиях и в учреждениях, а кроме того в обоих городах «провести подготовительные мероприятия, обеспечивающие строительство в военное время в парках, скверах, пустырях и т.д., с трудовым участием населения, укрытий полевого типа на 1 млн человек для населения, не обеспеченного убежищами». На август в Москве и Ленинграде были запланированы учения. Постановления почти без изменений были утверждены Политбюро 21 апреля.

О том, что в апреле что-то резко поменялось в планах советского руководства, свидетельствует и история с курсом солдатской политподготовки. В тонком, карманного формата периодическом издании «Политучеба красноармейца», выходившем дважды в месяц, в номере втором за 1941 год была опубликована программа политучебы красноармейцев. Расписание было составлено с учетом окончания курса в 1942-м. Но уже в 9-м номере, подписанном в печать 12 мая, снова публикуется та же программа, но резко сокращенная и с новой датой окончания -- осень 1941-го. Одной из сохранившихся в этом экспресс-курсе была тема «Войны справедливые и несправедливые». В этом же номере помещена статья под таким же названием. Главная ее идея формулировалась так: «Характер войны определяется вовсе не тем, кто раньше напал, чьи войска перешли в наступление, а тем, какие классы ее ведут и какие цели они преследуют... Пролетариату придется вести ряд освободительных, справедливых войн против буржуазии». Директива начальника политуправления Красной армии Александра Запорожца о новой сокращенной программе политподготовки издана в середине апреля. Тогда же появилось и еще одно его распоряжение -- об ускоренном изучении командным составом иностранных языков.

12 апреля в Западный военный округ ушла директива наркома обороны с приказом приступить к разработке плана оперативного развертывания. В водной части объяснялись причины необходимости его разработки:

«Пакты о ненападении между СССР и Германией, между СССР и Италией в настоящее время, можно полагать, обеспечивают мирное положение на наших западных границах. СССР не думает нападать на Германию и Италию. Эти государства, видимо, тоже не думают напасть на СССР в ближайшее время. Однако, учитывая:

а) происходящие события в Европе -- оккупацию немцами Болгарии, объявление ими войны Югославии и Греции;

б) подозрительное поведение немцев в Финляндии и Румынии;

в) сосредоточение Германией к границам СССР значительных сил;

...необходимо при выработке плана обороны СССР иметь в виду не только таких противников, как Финляндия, Румыния, Англия, но и таких возможных противников, как Германия, Италия и Япония».

Далее следовали указания, которые раскрывают стратегический план армейского руководства: с окончанием мобилизации Юго-Западный фронт (в мирное время -- Киевский округ) «имеет задачей ударом армий правого крыла фронта во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта окружить и уничтожить группировку противника восточнее р. Висла». Западный фронт (создаваемый из Западного округа) должен «нанести вспомогательный удар в направлении Варшавы с задачей захватить Варшаву и вынести оборону на р. Нарев. Упорной обороной армий правого крыла фронта на участке р. Неман, Лугин, Остроленска прочно прикрыть Лидское и Волковыско-Барановичское направления». Северо-Западный фронт (создаваемый из Прибалтийского округа, стоящего напротив сильно укрепленной Восточной Пруссии) «имеет задачей упорной обороной прикрыть Рижское и Ковно-Виленское направления».

Широко известен факт выступления Сталина перед выпускниками военных академий. Но, оказывается, Сталин той весной был не первым, кто выступал перед военными выпускниками. 17 апреля академик Евгений Варга (один из крупнейших советских ученых в области политэкономии империализма) пришел к выпускникам Военно-политической академии. Будущих комиссаров он предупредил, что все, что он скажет, конфиденциально, а также отражает только его личную точку зрения. Заключалась она в следующем: «Мы не должны питать никаких иллюзий -- борьба двух систем делает всякий союз, всякую дружбу Советского Союза с каким бы то ни было буржуазным государством временной, и та страна, которая выйдет сегодня победителем из войны (имеются в виду Англия или Германия. -- Ред.), ведущейся между империалистическими государствами, завтра будет нашим врагом. ...Опаснейшим врагом для нас может быть только та страна, которая имеет крупные сухопутные силы, и крупная морская держава для нас менее опасна... Поэтому нужно прямо сказать, что быстрая и решительная победа Германии была бы для нас, несмотря на дружественные отношения, в которых мы с ней официально находимся, очень нежелательной».

На сроки, которые намечал для себя Сталин, указывает и запись его беседы с Черчиллем 15 октября 1942 года. Когда британский премьер напомнил союзнику, что предупреждал его об угрожающих перемещениях немецких войск еще в апреле 1941-го, Сталин ответил, что «хотел получить еще шесть месяцев для подготовки к этому нападению».

Вперед, войне навстречу

С преодолением традиционной бюрократической инерции в полную силу подготовка к скорой войне развернулась в мае-июне. Военные вопросы в этот период становятся основным содержанием протоколов Политбюро и Совнаркома.

4 мая Политбюро утверждает назначение Сталина главой правительства. Это действительно необходимая мера, подготовка страны к большой войне требует сосредоточения полномочий. В соответствии с той же логикой всего через три дня, 7 мая, вся полнота распорядительной власти от Совнаркома перешла к Бюро Совнаркома, т.е. практически к близкому сталинскому кругу.

5 мая Сталин выступает перед выпускниками военных академий, где достаточно осторожно доводит до них две главные мысли: а) Советский Союз переходит к наступательной политике; б) Германия вовсе не непобедима. Речь печатать не решились, хотя в некоторых изданиях и проскальзывали забавные агитфразы о том, что «советские люди с воодушевлением восприняли идеи, прозвучавшие в выступлении тов. Сталина 5 мая». На совещаниях с руководителями печати, проведенных сразу после выступления Сталина, им было предписано быть крайне осторожными. В свете этих установок примечательна история со статьями «о войнах справедливых и несправедливых», которые периодически возникали в 41-м году в различных печатных органах. По сути, это была одна и та же статья с по-разному перетасованными цитатами Ленина, Энгельса, Сталина и Фрунзе. Но если еще 2 апреля в «Красной звезде» такая публикация, где говорилось, что «революционные, справедливые войны пролетариата являются благом для человечества», вышла без проблем, то появление аналогичного текста в «Комсомольской правде» от 21 мая привело к разбору на Политбюро и снятию выпускающего редактора. Большие планы требуют тишины.

4--5 мая все западные приграничные округа получили приказы о разработке планов прикрытия границы. Их часто путают с планами обороны, но на самом деле прикрытие -- служебная операция по обеспечению мобилизации и развертывания войск.

9 мая опубликовано опровержение ТАСС, в котором категорически отрицалась начавшаяся на самом деле переброска войск из восточных округов к западной границе.

24 мая состоялось одно из самых загадочных событий предвоенных месяцев: все командиры военных округов на западной границе были собраны в кабинете Сталина. О самом факте этого совещания стало известно только в 90-х годах, из тетради посещений сталинского кабинета. Те его участники, которые пережили войну, никаких воспоминаний не оставили. Можно лишь отметить, что в последний раз подобное совещание состоялось накануне вторжения в Польшу в 1939-м.

26 мая политуправление Красной армии направило на утверждение в ЦК проект лекций для личного состава. Практически это был пересказ выступлений Сталина, Варги и статей о войнах справедливых и несправедливых. Примечательна пометка заместителя Сталина по партийным вопросам Андрея Жданова напротив следующего фрагмента проекта: «Германская армия еще не сталкивалась с равноценным противником, равным ей как по численности, так и по их техническому оснащению, боевой выучке. Между тем такое столкновение не за горами». Второй человек в государстве написал на полях: «Этакой формулировки никак нельзя допускать. Это означало бы открыть наши карты врагу». Т.е. лекции затевались для того, чтобы объяснить личному составу армии, кто именно его враг. Но то, что столкновение с ним «не за горами», должно было оставаться секретом. Лекторы отправились в войска в первых числах июня.

В июне бюрократическая сталинская машина дозрела до по-настоящему масштабных решений. 6 июня в окончательном виде (предварительно одобрены 29 мая на Бюро СНК) Политбюро утвердило пакет постановлений о введении нового мобилизационного плана по боеприпасам. Мобпланы должны периодически обновляться, но особенностью этих документов было то, что там содержалось прямое указание о возможности реального начала работы по ним с 1 июля и об уголовной ответственности для руководителей, срывающих подготовку к нему. Согласно тогдашним доктринам пускать в действие мобплан по боеприпасам следовало до начала войны, за два-три месяца, чтобы успеть накопить некоторый запас боеприпасов. Кстати, в 4-м квартале 1939 года аналогичный план уже запускался в действие, накануне советского вторжения в Финляндию.

7 июня правительство утвердило план распределения автомобилей на июнь -- третий квартал 1941 года. Этот план не назывался мобилизационным, но по сути был таковым: автомобили в этот период должны были поставляться с заводов только Наркомату обороны, НКВД, Наркомнефти и Наркомавиапрому. Всем остальным, даже военному флоту, ничего не полагалось.

14 июня 1941 года был утвержден народнохозяйственный план 3-го квартала. Этим документом практически предрешался ввод в действие мобплана по боеприпасам. В сопроводительной записке председателя Госплана Сабурова говорилось: «Центральной задачей третьего квартала является расширение производственных мощностей и увеличение производства боеприпасов и патронов... Объем капитальных работ по Наркомату боеприпасов... почти в три раза превышает объем работ по плану 2-го квартала». Как констатировал Сабуров, основные капвложения 3-го квартала концентрируются на оборонных отраслях. План был столь напряженным, что в нем пришлось ввести «строжайшую экономию расходования зерна, муки и пшеницы», фонды потребительских товаров снижались по сравнению со 2-м кварталом на 10%, а продовольственных -- на 12%! Между тем уже и так с начала 1941 года центр был завален жалобами с мест на то, что во многих городах ощущается дефицит хлеба и за ним приходится стоять в очередях с ночи. Это показывает, сколь чрезвычайно малым был запас прочности сталинской экономики -- даже подготовка к войне, без самой войны, обрекала граждан СССР на голодное существование.

Наконец, 17 июня принято решение о призыве в армию (на должности политработников) 3700 коммунистов. В свое время писатель Виктор Суворов, сопоставляя это решение с аналогичным, принятым за две недели до ввода войск в Польшу, сделал вывод, что СССР собирался начать войну с Германией 6 июля. Однако Суворов знал только заголовок решения Политбюро. Содержание решения стало известно позже. А там сказано, что призыв должен быть произведен с 1 июля по 1 августа, призванных коммунистов следовало «направить в части для замены политработников, направленных из частей в новые формирования». То есть после 1 августа предполагалось начать массовое создание новых частей, другими словами -- мобилизацию.

17 июня стало последним днем в подготовке сталинским руководством «своей» войны с Германией. 18 июня в Кремле наконец поняли, что СССР сам находится под непосредственной угрозой агрессии, но было уже поздно.