Фестиваль французского кино открылся в кинотеатре «Формула кино. Европа» картиной Седрика Клапиша «Париж». Французы привезли в Россию еще пять фильмов, но их в Москве не показали. Стартовав в столице, фестиваль поедет дальше, чтобы к 9 декабря прибыть во Владивосток, а к 12-му -- в Хабаровск, где и будет представлена программа в полном объеме. Москвичам же пока пришлось удовлетвориться «Парижем», которого оказалось вполне достаточно для понимания того, что нынешний Париж совсем не тот, каким был раньше.

На Московском кинофестивале года три назад показали проект Ларса фон Триера «Образы Европы». Шестнадцать режиссеров -- по одному представителю от каждого государства -- сняли пятиминутные фильмы на тему единого европейского пространства. Проект получился неровным, но один эпизод запомнился. Один кадр: большая темная душевая кабина постепенно заполняется группой голых людей, у каждого прибывающего на пузе нарисованы знаки государственной принадлежности; задача действующих лиц -- залезть под воду и начисто смыть с себя все национальные признаки; но в какой-то момент вода в душе заканчивается, люди так и остаются в «недомытом» состоянии и наблюдают, как грязная жижа стекает с их бренных тел в общий водосток. Автором этого пятиминутного сюжета был Питер Гринуэй. А вспомнился он лишь потому, что режиссер Седрик Клапиш очень напоминает такого вот человека с недомытым пузом.

О существовании французского режиссера Клапиша мир по большому счету узнал только после малобюджетной комедии «Испанка», снятой на деньги Евросоюза в 2001 году. В его фильмографии и прежде были удачные работы, но успех не распространялся дальше границ Франции. С «Испанкой» он попал в яблочко: идея объединенного европейского пространства в начале «нулевых» возбуждала всех. Симпатичный фильм о молодых лоботрясах, съехавшихся в Барселону с разных концов Старого Света и поселившихся в одной квартире, пришелся как нельзя кстати. Свежие и незатертые лица молодых актеров ассоциировались с собирательным имиджем обновленной Европы -- раскрепощенной, юной, лишенной расовых предрассудков. Спустя четыре года Клапиш попытался повторить свой успех в сиквеле «Испанки» -- фильме «Красотки» (или «Матрешки»), снятом уже в трех европейских городах -- в Париже, Лондоне и Питере, но ничего хорошего из этого не вышло.

И вот этот фанат мультикультурного мира возвращается в Париж и решает реабилитироваться перед соотечественниками -- снять фильм, посвященный исключительно французской столице и ее обитателям. Самое смешное в этой картине -- ее название. Ну вот, скажем, режиссер Зельдович в конце 90-х снял фильм «Москва». Москва -- странный город с неустойчивой мифологией. У каждого поколения своя Москва, у кого-то она «ква-ква», а у кого-то «бывает все на свете хорошо». С Парижем сложнее. У этого города мощный романтический бэкграунд, над которым поработало не одно поколение талантливых людей. Чтобы назвать свой фильм просто «Париж», надо очень смелым и претенциозным человеком. Который может так вот легко появиться и сказать: забудьте все, что вы знали об этом городе, я покажу вам совершенно иной Париж, без всяких «я тебя люблю» и прочих глупостей. По всей видимости, режиссер Седрик Клапиш именно такой человек. Решивший открыть миру Париж. Нет проблем. Любой нормальный зритель похож на девочку Зази из прекрасного фильма Луи Маля «Зази в метро»: ему надоело смотреть на пресловутую Эйфелеву башню, собор Инвалидов и Монмартр, он мечтает обнаружить какую-нибудь эзотерическую дыру, залезть в нее и назвать ее новым Парижем.

Но «Париж» начинается не с дыры, а с величественной панорамы французской столицы, от которой возникает ощущение воскресной экскурсии на Эйфелеву башню и даже мерещится унылый голос экскурсовода. Дальше пространство резко сужается до темной комнаты, в которой беседуют два человека. Один из них -- любимый актер Клапиша Ромен Дюри, играющий в фильме больного танцора, другой -- актриса Жюльет Бинош, в биографии которой десятки таких вот «парижских историй». Итак, герой болен и боится умереть. У его сестры (Бинош), сорокалетней брошенки с тремя детьми, не хватает времени и сил на ипохондрию. Герой широко распахивает окно в своей темной комнате и отправляется бродить по городу, вглядываясь в лица незнакомых ему людей: простой кинематографический ход, недавно использованный другим французским режиссером -- Франсуа Озоном. По ходу продвижения герой встречает депрессивного продавца овощей, булочницу-расистку, африканца-нелегала, успешного архитектора, деклассированного клошара, архитектора, студентку на велосипеде и влюбленного в нее профессора... Далее перечислять бессмысленно: похоже, Клапиш при написании сценария изучал статистику последней переписи населения -- ни одна социальная группа в фильме не упущена.

Итак, режиссер предлагает нам социальную диаграмму современного Парижа, города, где никто не счастлив, а если еще и сохранились влюбленные, то только старые профессора-шестидесятники, которым настолько стыдно за свои чувства, что они отправляют объекту страсти SMS-послания от чужого лица. «Ты жжошь, и внешность -- зачот» -- такую эсэмэску получает красивая студентка от влюбленного в нее лектора. После чего на фильме Клапиша хочется сразу поставить крест. И не только потому, что нет ничего банальнее и нелепее образа стареющего интеллектуала, бегущего, «задрав штаны за комсомолом». Тошно становится от того, что на примере этого персонажа режиссер, похоже, показывает зрителю, во что выродился хваленый французский интеллектуализм, и делает это очень топорно. Так же грубо он глумится над недостатком любви в столице влюбленных. И совсем не тонко анализирует сложные межнациональные отношения в огромном, сложно организованном мультикультурном мегаполисе. Особенно странно наблюдать все эти пенсионерские экивоки -- «не тот уже Париж стал, не тот» -- в исполнении человека, еще шесть лет назад учившего молодежь тому, как прекрасно жить в едином мире без границ, национальных комплексов и культурных предрассудков.

По сути же «Париж» напоминает ухудшенную версию «Париж, я люблю тебя» -- только снятую одним человеком. А значит, заведомо более скучную, потому что подобные многофигурные композиции, сложенные из нескольких новелл и отдельных сюжетов, хороши, если они концептуально связаны -- как, например, в «Магнолии», или в случае, когда этот пестрый материал снят несколькими режиссерами с индивидуальным почерком. А здесь в качестве связующей концепции открытое окно и взгляд тяжело больного героя. Короче, увидеть Париж и умереть.

Если же умирать все-таки не хочется, а есть желание посмотреть на современный Париж, лучше отправиться на мелодраму, снятую французской актрисой Жюли Дельпи «Два дня в Париже». Девушка, давно прописавшаяся в Голливуде, никаких социальных пластов не срезает, дорогих актеров не нанимает и на весь Париж не замахивается. Снимает в фильме историю про саму себя -- с участием собственных родителей, бывших и нынешних бойфрендов (один из них, актер Адам Голдберг, играет главную роль), друзей и домашних котов. Дельпи прежде сама снялась в двух продолжающих одна другую американских мелодрамах про «два дня в Париже» и сложные романтические американо-французские отношения («Перед рассветом», «Перед закатом»). И теперь вот отомстила американскому режиссеру Линклэйтеру, который ее в эти фильмы затащил, предложив французское видение аналогичной истории про француженку и американца в столице любви. В этой версии нет ни вздохов на рассвете, ни поцелуев на закате. Зато задействованы куда более актуальные сюжеты: папа-антиглобалист, мама-хиппушка, хламидиоз, тесные презервативы, снобливые парижские художники и американский психопат. Так что когда главная героиня, парижанка (непосредственно Дельпи), говорит своему разозленному американскому другу: «Что с тобой, милый, мы же в Париже?», а тот ей в ответ гавкает: «А мне показалось, мы в аду», зритель куда больше понимает и про новый Париж, и про новый мир без границ, и про новый формат романтических отношений.