В афише значится: «Спектакль создан в рамках программы государственной поддержки театра для детей». Что должно бы насторожить -- сколько раз мы становились свидетелями того, как запах казенных денег превращался то в вонь квазипатриотического лживого пафоса, то в приторный парфюм моральных прописей «для подрастающего поколения». Но один из принципов, на котором воздвигнуто прочное здание Малого драматического, -- решать художественные задачи, и только их, хотя бы и в рамках госпрограммы.

Художественный руководитель МДТ Лев Додин в 60-е начинал в ленинградском ТЮЗе. Тогда его возглавлял выдающийся режиссер и педагог Зиновий Корогодский, ненавидевший школьные культпоходы, -- он был уверен, что воспринимать что-то всерьез дети могут, лишь придя в театр с родителями, но никак не классом-бандой, где работают все глупые и злые социальные механизмы, свойственные подростковой группе. Додин, надо думать, эти мысли разделяет -- во всяком случае, он предложил своему ученику Григорию Дитятковскому поставить спектакль для семейного просмотра.

Дитятковский выбрал «Снежную королеву» Евгения Шварца -- и мог ли он выбрать что-нибудь лучше? В музыке есть сочинения, которые не должны изыматься из репертуара, ведь не может же быть, чтобы целое поколение ни разу не слыхало живьем, скажем, «Руслана и Людмилу» или Седьмую симфонию Бетховена. Точно так же и в драматическом театре имеются пьесы, без которых нельзя оставаться зрителю. «Снежная королева» из таких пьес, каждому ребенку полезно иметь личный опыт живого с ней соприкосновения. Ибо она одно из совершенных созданий Евгения Львовича Шварца, автора, полного нежности и сарказма, беспощадно умного, но и всепонимающего. Главное -- бесконечно обаятельного.

И ведь все работает! Сколько всего устарело, осыпалось на наших глазах, а Шварц неповреждаем. В «Снежной королеве» Бабушка, отказываясь продать расцветший посреди зимы розовый куст, восклицает: «Есть вещи более сильные, чем деньги», а Советник вопит в ответ: «Да ведь это бунт! Значит, деньги, по-вашему, ничего не стоят? Сегодня вы скажете, что деньги ничего не стоят, завтра -- что богатые и почтенные люди ничего не стоят...» -- нынче этот спор звучит актуальнее, чем 20--30 лет назад.

Текст живет, дышит, льется со сцены во всей своей переливчатой прелести: бесспорный литературный блеск не заслоняет душевной теплоты. И режиссерский текст сочинен изобретательно, но с вниманием к драматургу. Маленькое сценическое пространство МДТ освоено во всю ширь и глубь (художник Николай Слободяник), в одном углу авансцены живет Бабушка с детьми, в другом -- персонажи, названные помощниками Сказочника: они всякими подручными средствами, от скрипки до веника, озвучивают шумы, они же трепещущими движениями рук в белых перчатках изображают розовый куст, они становятся стражей в королевском дворце, разбойниками и проч. Еще они открывают матовый полупрозрачный раздвижной занавес и перемещают висящий над рампой уютный абажур: в нем не только горит лампа, но из него сыплется снег.

Вкус -- одно из главных стилеобразующих слагаемых высочайшей театральной культуры Малого драматического. Вот и в «Снежной королеве» все чудеса, перемены мест действия сделаны осмысленно и изящно, режиссерские и сценографические приемы нигде не стремятся потрафить пресловутому «маленькому зрителю», испорченному лобовыми эффектами мультфильмов-блокбастеров, но адресуются к его воображению, будят умение видеть в рисунке мелом на колонне дверцу печки и вьюгу в колеблемой белой тряпке.

Играют тоже изящно, без всякой «тюзятины», разве что Наталья Соколова (принцесса Эльза) малость ею грешит. Спектакль соединил взрослых актеров, выходящих в крупных работах Льва Додина не на первых ролях, с молодежью, и совсем зеленой, и уже поопытнее. Дарья Румянцева (Герда) уже играла в «Короле Лире» (Корделию), в «Жизни и судьбе», и опыт трагического театра в ней чувствуется. В конце первого акта Герде отдали реплику Сказочника: «Нет, Снежная королева, я не отдам тебе мальчика», -- так вот Румянцева произносит это с таким внутренним напряжением и решимостью, что вдруг вспоминаешь: пьеса-то закончена в 38-м...

Или вот еще что будет интересно взрослым участникам «семейного просмотра». Юный Максим Павленко (Кай) ясно, выразительно показывает, что Снежная королева ведь не случайно выбрала именно его: у этого мальчика смелость и любопытство равно сильны по отношению ко всем сторонам мира, включая темные, он, конечно, близких крепко любит, но ведь и опасность притягательна, а легкомыслие кружит... Такая трактовка роли очень близка Шварцу, превосходно знавшему, что в детях живут совершенно взрослые характеры (как, впрочем, и наоборот).

Из корифеев труппы заняты многоопытная Вера Быкова, ставшая очень убедительной Бабушкой, и Татьяна Рассказова (Атаманша): она точно и смешно изображает мгновенные переходы от деловой бой-бабы к мамаше, трепещущей от капризов балованной дочурки. Одно из открытий спектакля -- самое Снежная королева. Анжелика Неволина наполнила внешне бесстрастные реплики драматической дрожью, вдруг прорывающейся болью. «Я одинока, богата... -- тут ее властный голос почти срывается, -- детей у меня нет, этот мальчик будет у меня вместо сына», -- она вовсе не абстрактное ледяное зло, но живая женщина. Страдающая и даже как бы слегка безумная.

В спектакле, в целом получившемся, особенно досадны ошибки. Дитятковский говорит, что хотел «поженить, встретить Андерсена, первоисточник, с Евгением Шварцем». Но им совершенно не нужно встречаться! Поэтика, сама природа творчества Андерсена и Шварца абсолютно разные. Андерсен рассказывает истории, иногда очаровательные, в которых действуют персонажи-функции, потому в них много жестокого, бесчеловечного, чего автор попросту не видит, даром, что сказки его густо сдобрены христианской символикой и риторикой. У Шварца же живые люди, во всей полноте.

Спектакль в очередной раз заставил задуматься о том, что можно, а чего нельзя делать с автором. Если ты верен духу, букву можно хоть и вовсе похерить -- как делает это, например, бельгиец Люк Персеваль, который Чехова пересказывает с матом, но такого чеховского Чехова давно не доводилось видеть ни в каких «аутентичных» постановках. Когда художественный результат убедителен, неважно, как он достигнут, пусть бы в том числе и путем операций с текстом. Купюры, сделанные в пьесе Шварца, наверное, возможны. Но в конце второго акта присочинена целая сцена Кая и Снежной королевы, где она изъясняет ему основы своего мировоззрения. А когда Герда приходит в ледяной дворец спасать Кая (одна из лучших сцен в русской драматургии, абсолютный шедевр), герою придумали некий текст про физическое устройство снежинок. Нет уж, сокращать сокращайте, но дописывать Шварца нельзя!

Зато во дворце, стоит королю зайти на запретную для него половину принцессы, принимается верещать сигнализация. А Северный олень (Георгий Цнобиладзе) говорит с уморительным густым финским акцентом -- это шутки совершенно в духе автора. Евгений Львович наверняка был бы доволен.