Конец минувшей недели в США ознаменовался двумя событиями. Первое событие: палата представителей проголосовала-таки за пакет антикризисных мер по спасению финансовых рынков, который она с треском провалила в понедельник. Событие второе: будто выключатель повернули -- стремительно на авансцену выдвинулись президентские выборы.

До них меньше месяца, и нельзя, разумеется, сказать, чтобы раньше они были обойдены вниманием. В августе, когда проходил конвент (съезд) демократов, а затем в сентябре, с конвента республиканцев, мероприятиям посвящались десятки газетных полос и сотни часов эфирного времени. Но потом грохнул кризис на Уолл-стрит. И как бы ни напоминали комментаторы об избирателях с «Мэйн-стрит» (то есть о среднем классе, о типичных жителях небольших американских городов), они сами же продолжали концентрироваться на самочувствии Уолл-стрит.

Сначала была улица, потом Холм (так американцы называют конгресс, расположенный на Капитолийском холме), куда был направлен для утверждения 700-миллиардный пакет финансовых мер.

Две недели Холм был вершиной, которую пытались покорить, с которой кричали, за которую боролись. Первые теледебаты между кандидатами в президенты, которые должны были быть посвящены международной политике, все равно в итоге были про экономику.

Примерно с этого момента стала стремительно «прорастать» предвыборная тематика. Началось все со слов о «прочности основ» американской экономики, которые произнес Маккейн, а потом и Буш и которые Маккейну тут же и припомнили.

Проблема в том, что даже видные экономисты и финансисты не берутся предсказать, чем обернется для США и для всего мира нынешний финансовый кризис. То есть как он в принципе отразится на «основах» и как после этого будут выглядеть эти самые «основы». Вопросов о последствиях бесконечно много. Например, американец с «Мэйн-стрит» спросил бы, как нынешний пакет мер, да и вообще все, что делают администрация и финансисты, через год отразится на стоимости его жилья, параметрах его кредита, сумме налоговых отчислений и размере будущей пенсии. Экономист спросил бы, как будут чувствовать себя инвестиционные компании, преобразованные в коммерческие банки; как кризис отразится на таких центрах капитала, как Дубай или Москва; что станет с «традиционными» экономиками, в частности германской или итальянской, а что -- со стремительно развивающимися типа бразильской или китайской. Финансист хотел бы знать, как поведут себя суверенные фонды зарубежных государств и продолжат ли они работать с американскими ценными бумагами, каков будет курс доллара по отношению к основным валютам и каким образом власти восполнят свой бюджетный дефицит. Однако ни один экономист, банкир или инвестор не рискнет сейчас сколько-нибудь однозначно выдать финансовый облик будущего мира.

Политикам хуже -- у них выборы 4 ноября. И экономика теперь намертво сцеплена с политикой. Одно влияет на другое, определяет настроения и ожидания, дает повод для надежд и разочарований. Поэтому «прочные основы» -- это, с одной стороны, неизбежный элемент кампании, с другой -- столь же неизбежный повод для критики.

Критика в США, надо сказать, нарастает день ото дня. Как выдерживает это человеческая нервная система -- отдельный вопрос. Возможно, сказываются вековые традиции жесткой состязательности, возможно, многолетний личный опыт капитолийских баталий, возможно, свежий воздух Аляски.

По ходу кампании не прощается ни одно сказанное слово, ни один неверный жест. Считается нормальным обсуждать не только взгляды кандидатов на отношения с Ираном, Северной Кореей и Пакистаном, но и жену и ребенка, погибших в автокатастрофе (у демократического кандидата в президенты Байдена), вероятность заболевания раком (у Маккейна), способность в принципе разобраться во внешней политике только на том основании, что Аляска ближе к Сибири, чем к Вашингтону (Сара Пэйлин). Диапазон комментирования слов, когда-либо сказанных кандидатами, и их поступков -- 180 градусов. По одному и тому же высказыванию делают вывод, что Пэйлин не способна управлять ничем, кроме отдаленного, ни на что не похожего штата, и наоборот, что только благодаря ей рейтинг Маккейна поднялся и «оттянул» на себя часть неопределившихся избирателей.

Впрочем, про избирателей, как некоторые считают, вообще говорить еще рано. Лишь в последние две недели перед голосованием появятся опросы, более или менее приближенные к реальности. Потому что многие таким вопросом, как выборы, в принципе еще не озадачивались. Нынешние же опросы, телефонные ли, телевизионные, показывают фантастический разброс цифр: то Обаме дают 50 с лишним процентов, отводя Маккейну лишь 30 с небольшим. То 47 у Обамы, 43 у Маккейна (с допустимой погрешностью плюс-минус 4 процентных пункта, что, согласитесь, дает уже совсем иную картину). То после теледебатов -- президентских и вице-президентских -- рейтинг Маккейна упал, то он подскочил благодаря Пэйлин. То Маккейну пророчат хорошие шансы, потому что с демократами люди традиционно связывают повышение налогов, а республиканцы их снижают. То появляются опросы, согласно которым энергичному демократу Обаме гораздо больше людей готовы вверить свои экономические проблемы и надежды, чем престарелому Маккейну, всегда ратовавшему за интересы бизнеса, а не человека. И тут же комментаторы напоминают: «последебатные» опросы не приговор и не победа. Вот, дескать, 20 лет назад Буш-старший провел дебаты, которые оценили едва не как худшие в истории, а через неделю он преспокойно выиграл выборы.

В сущности, с выборами сейчас та же ситуация, что с экономикой: никто не возьмется предсказать ни результат (многие эксперты сходятся, что кандидаты придут «ноздря в ноздрю» и решат все 100--150 тыс. голосов), ни последствия.

Дело в том, что на этой президентской кампании, сросшейся с экономическим кризисом (самым масштабным за последние 70 лет -- это, пожалуй, единственное, в чем комментаторы едины), сошлись два глубинных понятия: ценности и интересы.

Ценности -- это «Град на Холме», которым восхищаются во многих других странах и примеру которого хотят следовать. Это особость американской нации, мораль, свобода, право. Это то, что в 1630 году закладывали поселенцы Массачусетса, а чуть позже -- политики Пенсильвании и аристократы Виргинии.

На это сторонники «интересов» тут же возражают: как вы собираетесь со своей «особостью» жить в глобальном мире XXI века? Какой «Град на Холме», когда свой «холмик» уже набрасывают Эмираты, Бразилия, Китай, Индия и Россия? Каким образом можно действовать односторонне и исходить лишь из своих взглядов и ценностей, когда активы США размещены в суверенных фондах азиатских государств, а торговый баланс напрямую зависит от отношений с Европой, странами Залива и Китаем?

Те же ценности и интересы преломились и в финансовом законопроекте американской администрации, проблемы с прохождением которого российские наблюдатели поспешили отнести на счет предвыборного популизма. Отнюдь. Гораздо больше факторов, более тонких и менее понятных российскому избирателю, играло решающую роль. В том числе: а уместно ли Америке, где свобода предпринимательства всегда ценилась на порядок выше государственного вмешательства, уподобляться Европе и перекладывать роль спасателя на регулирующие органы? Ценности вошли в противоречие с интересами, никто не хотел уступать...

Между ними и приходится балансировать политикам, надеющимся, что именно с их именем американцы через три недели свяжут свой завтрашний день. Который, несомненно, будет лучше, чем сегодняшний. Хотя никто не скажет, когда он настанет. И каким окажется на самом деле.