Фильм Кирилла Серебренникова вызвал и еще вызовет много споров, что хорошо. Поскольку это редкое у нас сегодня авторское высказывание на актуальную тему. Хотим мы этого или нет, но мысли о судьбах отечества, такого, увы, предсказуемого, и поиски объяснения нашего особого пути не могут не волновать склонных к размышлениям граждан. У Юрия Арабова есть свой вариант ответа, который он и заложил в сценарий. Рискую предположить, что у Серебренникова своего варианта нет, но он режиссер, то есть профессиональный улавливатель чужих замыслов, и он поверил Арабову. Поэтому получилась картина, где идеи сценариста реализованы не на 100, а на 150%, так как основными свойствами режиссуры Серебренникова является как раз усиление и подчеркивание заложенного в тексте.

История, рассказанная в фильме, вкратце такова. Известная оперная певица приезжает в город своего детства вместе с сыном. Зима, холод, они идут в музей, поднимаются на колокольню, и там героиня произносит банальную фразу, что-то типа «посмотри вокруг, растворись в этом воздухе». Однако сын ее действительно «растворяется», исчезает бесследно... Героиня, которую зовут Любовь, пытается его найти -- милиция, морги, монастырь, куда только что пришел новый послушник, тюрьма, куда привозят заключенных... Время идет, сына нет, а сама Люба как будто растворяется среди этого провинциального города, начинает жить вместе с ним и, окончательно смирившись, к финалу идет в церковный хор, где ее встречают вопросом: «Петь-то умеешь?»

Первое впечатление было довольно тяжелым. Казалась ужасно фальшивой сама ситуация, неестественным поведение героини, а уж такие прямые символы, как попытка узнать сына в каждом одноименном бедолаге, поза Пьетты в тюремной больнице с избитым зэком на руках и прочая плакатность для объяснения, как мне казалось, давно известной теории про необходимость смириться, разделить судьбу своего народа, слиться с ним и тем самым понять, раздражали в первую очередь неожиданным безвкусием. Но кое-что зацепило сразу.

Действие фильма происходит в городке Юрьев-Польский. Юрий Арабов уже давно летом живет в деревне неподалеку. Место типичное для среднерусской равнины: небольшое, полусельское, полуслободское поселение, старинный центр с Кремлем, по окраинам деревянные домики, работы нет, население пьет, живут бедно и скучно... Те, кто бывает в таких городах, отлично знают, как странно там течет время, как бесконечно повторяется одно и то же, как умудряется большинство тамошних жителей ничего не предпринимать, и насколько им никто не может (да и не хочет) помочь. Как будто от долгого нерачительного хозяйствования произошло заболачивание душевных территорий, и на месте былых человеческих поселений возникла своя биосфера, где эволюция как будто идет назад, возвращается к архаическим и примитивным, но прочным формам.

Ощущение от мира, расположенного за 150 км от МКАД и за двести лет от нынешнего времени, авторами фильма передано очень точно. Конечно, это не реальный Юрьев-Польский -- его специально затемняли, пачкали, утяжеляли. Но ощущение получилось именно то, узнаваемое и странное. Всякий, кто наблюдал за шевелением жизни в таких городах (а это половина России, между прочим), узнает и алкашей, стучащих в окна родственникам, и милицию, опутанную семейными и дружескими связями с населением, и местный шалман в сизом дыму, и рынок с промерзшими прилавками, и общежития, где вечная разруха соседствует с залихватским пофигизмом. И даже краска для волос «интимный сурик», которой красят голову все женщины города, деталь хулиганская, но правдивая... Что-то подобное действительно существует, постепенно все тетки покрываются каким-то общим налетом. Конечно, это не германовский документализм, тут все условно, театрально, жирно, но точно.

Настолько верно, что для многих невыносимо. Первым зрителям, москвичам по преимуществу, фактура фильма показалась нарочитой, специальной, однако как раз самые смачные подробности абсолютно реалистичны.

Другое дело сюжет. Тут, конечно, все -- символ. И то, что в город приезжает артистка, оперная дива с международной славой, что ждет ее мировая сцена, а она остается «с тобою, родная моя сторона», там, где не нужно ее пение, где и места для него нет, разве что в церковном хоре... Храм в фильме -- тоже условность, символ, а вот монастырь, где настоятель деловито подсчитывает деньги на сайдинг, -- правдивая бытовая деталь...

Многим критикам не понравился тот моральный урок, который они сами из фильма извлекли, -- про почвенничество, про хождение в народ. Но вот, подумав, я пришла к выводу, что на самом деле ничего такого ни фильм, ни Арабов не предлагают. Путь Любови к шалаве по кличке Люся-Не-Боюся, в сущности, вовсе не предполагает снисхождения или жертвы интеллигенции, которую авторы будто бы призывают отказаться от Вены и Парижа, от культуры и цивилизации, от индивидуальной судьбы, чтобы прильнуть к корням. Скорее речь идет о том, как вне всякого личного согласия эта, увы, заболоченная и прокисшая уже почва упрямо прорастает сквозь налет цивилизации, и затягивает, заморачивает своих детей, как бы они ни старались оторваться, уйти. Этот мир агрессивен, он силен, он бесструктурен и потому неодолим. С ним невозможно ничего сделать, он, как вода или песок, течет, движим собственной тяжестью, и оторваться от него так же невозможно, как выбраться из трясины. Чем больше усилий, тем скорее затягивает.

У этой страшной истории очень точное название. В Юрьев день, как известно, крепостные крестьяне до конца XVI века имели возможность перейти от одного хозяина к другому. То есть попытаться переменить участь. Потом старый обычай отменили, навечно прикрепив крестьян к земле, и осталась с тех пор в народе разочарованная присказка: «Вот тебе бабушка, и Юрьев день!» И действительно...