Президент России Дмитрий Медведев на днях решительно назвал столицу непризнанной Южной Осетии Цхинвалом -- так, как ее называет большинство осетин, обрезая мягкое грузинское окончание «-и». До этого лояльные Кремлю молодежные организации наперебой требовали от СМИ отказаться от грузинской транскрипции, потому что такое написание оскорбляет-де проживающих там российских граждан. Часть СМИ уже прислушались к голосу президента и прокремлевской молодежи, часть все еще пишет по-старому, помня, как тбилисских корреспондентов вызывали в грузинский МИД для разъяснительной беседы после каждого появления в печати осетинского варианта. Сейчас грузинскому МИДу, конечно, не до грамматики, но Цхинвали, как и столица непризнанной республики Абхазия Сухуми, по-прежнему остается с международно-правовой точки зрения частью грузинской территории. Впрочем, право на существование имеют обе версии: кроме чистой политики, есть еще и лингвистика.

Географические названия, как правило, не переводятся, но язык обычно приспосабливает под свои правила чужое произношение. «Цхинвал» и «Сухум» -- это на самом деле русская версия грузинских названий, появившаяся, когда в эти края в конце XVIII -- начале XIX века пришли российские войска. Интересно, что оба грузинских слова означают приблизительно одно и то же: грузинское слово «крсцхинвали» переводится как «земля грабов», а «цхуми» -- граб по старосвански. Граб во множестве растет на южном склоне Большого Кавказа. Если уж говорить о собственно осетинской версии названия Цхинвали, то она звучит как «Чреба». Некоторые осетины склонны возводить это имя к осетинскому же корню «чер», означающему «известь» и указывающему на древние разработки, следы которых еще можно увидеть в этих местах. Сухуми же по-абхазски называется Акуа -- версий перевода несколько, от каменистого побережья до затхлого запаха. Абхазия не всегда была прекрасным эвкалиптовым курортом, до прихода в эти края Российской империи в ее прибрежных болотах гнездились полчища малярийных комаров, а смертность местного населения была колоссальной из-за особенностей климата и ландшафта.

Впрочем, это еще не весь список названий непризнанных столиц. Цхинвали, например, при Сталине назывался «Сталинири» -- что-то вроде Сталинграда, а Сухуми, история которого насчитывает не одну тысячу лет, назывался в древности Диоскурией, Себастополисом, а при турках -- Сухум-кале.

Таким образом, выбор в пользу Цхинвала и Сухума, если отбросить правила дипломатической этики, может быть продиктован не столько вниманием к осетинскому или абхазскому языку, сколько возвратом к русскому варианту написания. В конце концов это не означает каких бы то ни было имперских амбиций: пишется же на российских картах Париж как Париж, хотя по-французски звучит иначе. В немецких атласах Гданьск, несмотря на все превратности новейшей истории, остается Данцигом, Вроцлав -- Бреслау, Любляна -- Лайбахом, а Калининград -- Кенигсбергом. Соответственно польские, словенские или русские варианты вежливо пишутся в скобочках более мелким шрифтом.

Но, с другой стороны, возврат к старой российской топонимике Кавказа логичнее было бы начинать с тех территорий, которые бесспорно относятся к юрисдикции Москвы. На карте могли бы появиться мало знакомые нашим современникам названия, причем некоторые были бы ближе русскому уху -- на место Махачкалы мог бы вернуться Порт-Петровск, а некоторые, наоборот: советский Буйнакск снова стал бы Темир-Хан-Шурой. Но обратные переименования на Кавказе наверняка наделали бы не меньше шума, чем уже было вокруг них в годы гражданской войны начала XX века. Или в период парада суверенитетов, когда даже лояльный североосетинский Владикавказ из советского Орджоникидзе едва не превратился в Дзауджикау -- так называлось селение, расположенное на берегу Терека, рядом с которым князь Потемкин Таврический заложил императорскую крепость.

По логике «парада суверенитетов» следовало бы называть Южную Осетию по-осетински -- Хуссар Ирыстон, а Абхазию -- по-абхазски -- Апсны («страна души»). Грузия, со своей стороны, называет Абхазию Абхазией, а Южную Осетию до самого недавнего времени обозначала как часть региона Шида Карли -- провинции картлийской Грузии. Топоним Южная Осетия, не особенно приятный для Тбилиси, вернулся в грузинскую политическую лексику с появлением в грузинских селах непризнанной республики администрации экс-министра обороны сепаратистов Дмитрия Санакоева, признавшего юрисдикцию Тбилиси. До эскалации противостояния 8 августа этого года Грузия намеревалась предоставить Южной Осетии широкую автономию -- разумеется, всей, а не только грузинским селам, которым все последние годы оказывалась мощная экономическая поддержка. Дело, по словам грузинских чиновников, было не столько в том, чтобы устроить в грузинской части Южной Осетии завидный образец типа Западного Берлина, сколько в том, что помощь в осетинскую часть попросту не пропускало правительство Эдуарда Кокойты.

Неразбериха в южнокавказской топонимике сохранится, пока конфликты не будут разрешены по существу: есть ведь еще и Нагорный Карабах, который Карабахом называют только азербайджанцы, а их там почти не осталось. По-армянски Карабах называется Арцахом. В любом случае нынешнее обилие споров грамматического характера на фоне российских войск напоминают времена дискуссий о количестве букв «н» в слове «Таллинн», о народных фронтах и невзоровских, а не сурковских «наших». Характерно, что специалисты по истории колониальных империй, каковыми, несомненно, были и Российская империя, и Советский Союз, еще в начале 1990-х годов указывали на преждевременный оптимизм утверждений об относительно мирном распаде СССР. Индо-пакистанский конфликт, обагривший кровью бывшие британские владения в Азии и превративший в беженцев десятки миллионов людей, вспыхнул через полтора десятилетия после ухода британцев.