Министр иностранных дел России Сергей Лавров сделал вчера некоторые пояснения относительно шести принципов мирного урегулирования ситуации в Грузии, которые накануне озвучили президент Дмитрий Медведев и его французский коллега Николя Саркози. Речь идет, во-первых, об отказе от применения силы, во-вторых, о прекращении огня, в-третьих, о беспрепятственном доступе гуманитарной помощи, в-четвертых, о возвращении грузинских войск в казармы, в-пятых, о выводе российских вооруженных сил на линию, на которой они находились до начала боевых действий. За этими пятью пунктами, вполне конкретными по содержанию, следует шестой, который, наоборот, требует дополнительного толкования. Будущий статус Южной Осетии и Абхазии, а также пути обеспечения их прочной безопасности объявлены предметом международного обсуждения.

Министр иностранных дел России заявил вчера, что ключевыми считает параграфы, относящиеся к восстановлению мира и гуманитарной ситуации. Однако очевидно, что именно шестой пункт вызовет наиболее острые дискуссии -- он сам в некотором роде сводится к обещанию такую дискуссию открыть. И уже сейчас обозначились две диаметрально противоположные точки зрения на ключевой вопрос: означает ли для России расширение формата обсуждения будущего двух непризнанных республик сравнительную потерю влияния в регионе или, наоборот, дает ей шанс решить проблему так, как она этого хочет.

До сих пор урегулирование ситуации в Южной Осетии формально было делом Грузии и России, а в Абхазии -- Грузии, России и Совета глав государств СНГ. При этом Россия хоть и имела непосредственную границу с зонами обоих конфликтов, но никогда не признавала себя в них стороной. Не признает и сейчас -- министр Лавров подчеркнул вчера, когда говорил о том, что шесть принципов, предложенных президентами России и Франции, должны еще принять стороны конфликтов (таковыми являются лишь Грузия, Южная Осетия и Абхазия). А международное сообщество, ключевой персонаж шестого пункта, после вооруженного вмешательства России окончательно склонилось к тому, чтобы считать стороной и ее.

Это тоже имеет непосредственное отношение к будущему обсуждению статуса непризнанных республик и способов обеспечения их безопасности: будучи стороной, Россия едва ли сможет рассчитывать на роль основного медиатора в абхазской и югоосетинской ситуации. Именно этого добивалась Грузия все последние годы.

В Южной Осетии, где с 1992 года действовал четырехсторонний формат урегулирования с участием России, Грузии, Южной и Северной Осетии, Грузия оставалась с одним голосом против трех. Кроме того, соглашения 1992 года подразумевали, что формат миротворческой операции в Южной Осетии может быть изменен по требованию одной из сторон. Грузия оказалась бессильна это сделать и после многократных безуспешных попыток просто вышла в марте 2008 года из этого процесса. Но и выход Грузии был проигнорирован ее партнерами: буквально за день до начала нынешней войны в Южной Осетии Цхинвали отказывался от любых переговорных предложений Грузии и предлагал ей возобновить работу четырехстороннего формата. Надо отдать должное послу России Юрию Попову, который до конца пытался уговорить Южную Осетию провести прямые переговоры с Тбилиси вне четырехстороннего формата. Причина отказа Цхинвали -- предмет отдельного анализа. Можно лишь предположить, что президент Южной Осетии Эдуард Кокойты прислушивался к каким-то другим рекомендациям из Москвы или, напротив, их игнорировал.

В Абхазии миротворческая операция осуществляется по мандату СНГ, и она теперь также потребует коррекции, потому что Грузия из СНГ выходит. СНГ лишь в самом начале было активным участником абхазского урегулирования -- например, когда по инициативе Грузии ввело экономическую блокаду непризнанной республики. Но постепенно абхазский вопрос отошел в полное ведение России, которая, кстати, сначала фактически, а потом и официально вышла из блокады. Грузия также оказалась в положении, когда она фактически не имела возможности влиять на ход миротворческой операции на собственной территории.

Теоретически у Грузии есть возможность лучше обеспечить свои интересы за счет расширения международного участия в переговорах. То, что возвращение к положению вещей, существовавшему до 8 августа, уже невозможно, признает даже российский МИД. «Площадка как бы очищена от наслоений», -- сказал вчера г-н Лавров. Но тут же уточнил, что «наслоения» связаны с многократными нарушениями своих обязательств со стороны Тбилиси. «Теперь можно будет вернуться к строгому соблюдению договоренностей», -- добавил министр. Россия, таким образом, собирается не просто отвести свои танки на исходные позиции, но и по возможности возобновить действие прежних форматов урегулирования.

Однако сохранить довоенный режим в Абхазии и Южной Осетии будет практически невозможно, если в обсуждение реально включатся третьи страны, то есть главным образом США и Евросоюз. Проблема именно в том, что теперь они считают Россию стороной конфликта. Ее участия в дальнейшем урегулировании едва ли можно избежать совсем, но прежней монополией она обладать уже не будет.

Однако этот относительный выигрыш Грузии, который опять-таки станет реальностью, если план Медведева и Саркози будет поддержан в Тбилиси, в Цхинвали, в Сухуми и в Москве -- что особенно важно в ситуации, когда российская власть все еще наглядно демонстрирует свой двуглавый характер, -- будет, по всей видимости, лишь тактическим. Международное участие в урегулировании статуса непризнанных республик означает, что третьи страны или международные организации должны будут существенно яснее, чем раньше, представить себе реальную ситуацию.

Западные переговорщики уже не раз к удовольствию Тбилиси подтверждали свою приверженность принципу территориальной целостности Грузии. Но после нынешнего обострения конфликта им объективно трудно будет найти кого-то в Абхазии и Южной Осетии, кто поддержал бы эту точку зрения. Сторонники воссоединения и до августовской войны были там в большом дефиците -- в конце концов фактическая независимость была отвоевана в кровопролитных конфликтах начала 1990-х годов не для того, чтобы однажды обменять ее на сколь угодно щедрые предложения о расширенной автономии. Но если до нынешнего августа существовала хотя бы теоретическая вероятность «переформатирования» общественного мнения, то теперь она упала, кажется, даже ниже нуля. И здесь абсолютно не имеет значения, кому раньше и лучше удастся доказать факты геноцида. В этом смысле ситуация стала, разумеется, гораздо дальше от того идеала, который представляла себе Грузия и который теоретически был достижим, если бы она продолжала следовать путем последовательного мирного урегулирования.

Появление грузинских танков в Цхинвали на многие годы, если не навсегда, разубедило жителей Южной Осетии и Абхазии в допустимости самой мысли о восстановлении суверенитета Грузии. Думается, что ситуацию трудно будет исправить даже в том случае, если будущий формат миротворческой операции в конечном итоге сделает более прозрачной границы Абхазии и Южной Осетии с Грузией, а в сами республики придут инвестиции третьих стран.

Россия, видимо, осознает это обстоятельство и уже до начала анонсированного международного обсуждения позиционирует себя как главного гаранта безопасности обеих республик (российские миротворцы, по словам министра Лаврова, получили приказ президента действовать по всей строгости законов военного времени) и как генерального спонсора послевоенного восстановления. Однако ясных представлений о желанном для Москвы статусе этих территорий как не было до войны, так и нет.

Еще несколько дней назад Россия давала понять, что готова признать их независимость, но теперь формулировки смягчились. Даже настойчивое и, как казалось, продиктованное моментом требование парламента Северной Осетии немедленно признать Осетию Южную, пока осталось в Москве без ответа. Это может означать либо отсутствие позиции, либо то, что непризнанные республики были, в сущности, лишь поводом для коррекции маршрута транспортировки прикаспийских энергоресурсов. Остается лишь сказать, что если к подобному выводу в результате будущего международного обсуждения придут народы, населяющие Северный Кавказ, России нелегко будет удержать свой престиж в их глазах. И тогда вероятные приобретения от нынешней маленькой победоносной войны обернутся своей противоположностью.