Оперный фестиваль в Риге стал традиционным, как в Мюнхене или Цюрихе: Латвийская национальная опера в июне «чистит перышки», показывает очередную премьеру и являет все лучшее из своих недавних пополнений. А в дополнение к своим спектаклям (в отличие от Мюнхена и Цюриха) показывает также и чужие достижения: в этом году сенсациями и скандалами будет щеголять Большой театр, представив в Латвии «Детей Розенталя» Леонида Десятникова и «Евгения Онегина».

Открылся фестиваль знаково -- сыграли новонаписанную оперу тридцатидвухлетнего рижанина Эрика Эшенвальда «Иосиф есть плодородное дерево», в которой короткими перебежками прослежена судьба библейского избранника -- от ямы, в которую он сброшен ревнивыми братьями, до спасения своего великого народа от вымирания. Знаковость спектакля состояла в подчеркнутой антизрелищности, духовной сосредоточенности и немелочности, подтверждении чувства национального и человеческого достоинства. Заново осознающая себя свободной Рига делает ставку на высокую культуру, несмотря на переливающиеся через край молодежные радости, выплескивающиеся на улицы Старого города буйствами. Спектакль блестяще спет -- при участии гениально звучащего большого академического хора «Латвия» -- и грамотно сыгран солистами Латвийской оперы (режиссер Гатис Шмитс). Простоватый на первый взгляд Иосиф (умелый артист Янис Апейнис) оказывается на пять голов выше по внутренней сути лощеного и выхоленного Фараона (которого воплощают аж два зализанных денди -- выразительные Рихард Мачановский и Амандс Сильньш), а по-домашнему кутающийся в вязаную кофту Иаков (Сергей Мартынов) в свое большое сердце вбирает и трогательного Вениамина (блистающий дивным сопрано контратенор Сергей Егерс), и раздираемого страстями Рувима (внутренне динамичный Кришьянис Норвелис). Музыка Эшенвальда не чарует и не пугает поисками новых горизонтов, но являет свою душевную полноту, спиритуальную емкость. Иногда композитор чрезмерно увлекается внешней перекрасивленностью, но в целом его отличает сдержанный и строгий балтийский вкус. Музыка заставляет слушателей сидеть все время с прямой спиной и интенсивно работающими мозгами. И бешеные овации в конце концентрируют взрыв добрых чувств.

«Русалку» Дворжака, этот шедевр позднеромантической проникновенности, сыграли в Риге впервые. Поставили чешскую оперу тридцатилетние «пришельцы» из Германии -- режиссер Йоханнес Гляйм и художница Даниэла Юкель, победившие на конкурсе проектов, который был организован совместно двумя союзами, Opera Europa и Camerata Nuova. Постановка отличается всего лишь грамотностью и знанием контекста, дирижерский «замах» (Мартиньш Озолиньш) тоже особой оригинальностью и тонкостью не блещет, но певческий и актерский уровень оказался на такой высоте, что спектакль все равно в целом оставляет впечатление праздничное, по-настоящему фестивальное. Конечно, все взоры и весь слух сосредоточены на взошедшей звезде -- исполнителе Принца теноре Александре Антоненко, чей светлый, ликующий, лучащийся голос разит наповал, чья музыкальность пленяет, а артистическое обаяние добивает до конца. Певец уже явил себя миру, в конце лета он исполнит «партию партий» -- Отелло -- не где-нибудь, а в Зальцбурге под руководством самого Риккардо Мути. Но рядом с ним не теряются, блистают подлинным блеском рижанки Айра Руране (трепетная, женственная Русалка) и Илона Багеле (видавшая виды, мрачная Ежибаба) и москвичка Наталья Креслина, чья Иноземная принцесса ухитряется в двух относительно коротких сценах проявить какую-то самумную, всесокрушающую энергию. Все исполнители демонстрируют точное знание дела и артистическую компетентность, на сцене нет чуждых искусству, «случайных» людей.

Премьера «Зигфрида» Вагнера и вовсе стала триумфом бескомпромиссного, творческого кастинга. Эту оперу, третью часть «Кольца нибелунга», театр продуцирует в «плановом порядке», готовясь в 2010 году показать тетралогию целиком. По мере продвижения к финалу жизнь вносила свои поправки в составы творческих команд для каждой из четырех опер. Выбыл из игры блистательный дирижер Андрис Нельсонс, взвившись в вертикальном полете к звездным высотам мирового музыкального неба. Подвел один заигравшийся «крутой» режиссер при постановке «Валькирии», другой режиссер отказался от давно запланированного «Зигфрида». Но театр не сплоховал, взял себя в руки, осмотрелся, нашел в Европе другую восходящую звезду дирижерского цеха -- двадцатисемилетнего немца Корнелиуса Майстера -- и с трезвой головой поручил постановку спасшему «Валькирию» режиссеру Вестурсу Кайришсу, сильная сторона которого -- выплетание тонкого кружева человеческих отношений. В «Зигфриде» нет хора, но нужны восемь перворазрядных солистов для создания крупномасштабной фрески, «где всюду великое чудится в малом». Проект «Кольца» -- копродукция с Бергенским фестивалем, и недостающие кадры искали в основном в Скандинавии. Голландец, два шведа и одна шведка соединились с двумя латышами, одной латышкой и одной русской певицей, чтобы создать такой ансамбль, которому нынешний Байройт может завидовать самой жгучей завистью.

Зигфрид Джонни ван Хала -- неуклюжий увалень, которого сознательно при воспитании держали подальше от всякой там «культуры», и ему топить книгами печь, чтобы расплавить металл для отливки меча, все равно что стрелять из рогатки в воробьев. Звонкий, светлый, стального блеска тенор ван Хала полностью соответствует партии, а немного нескладная двухметровая фигура и добродушное ухмылистое лицо -- идеальные инструменты для ковки роли «антигероя». В спектакле все являют какой-то особенный былинный, притчевый масштаб, от всех веет суровым дыханием древнего мифа -- при том, что режиссер помещает персонажей в реальную современность и выстраивает их самоощущение и восприятие других людей в живой системе нашей с вами жизни. Статный, словно высушенный своей несокрушимой депрессией Странник -- докатившийся до горестной жизни верховный бог Вотан -- предстает в исполнении крупноголосого Эгилса Силиньша лузером, самокопание которого доведено до крайних степеней. Фальстафически огромный Маркус Юпитер ваяет своего охочего до власти Альбериха не одномерным Злодеем Злодеевичем, но сложносочиненной личностью, в самом голосе которой есть исполинский масштаб. Интеллектуал-интриган Миме в исполнении Бенгта-Улы Морньи вычерчивает своим стелющимся, шершавым, пресмыкающимся голосом изощренные низовые узоры, как будто оплетает плющом простодушного Зигфрида. Может быть, самое сильное актерское и вокальное впечатление производит в этом на редкость ровном ансамбле Ирене Теорин, чья Брунгильда за время последней, не такой уж длинной, картины ухитряется вылить на нас ни на что не похожий, мощный, заставляющий содрогнуться поток эмоций и мыслей. Мы неотрывно следим за каждым миллиметровым жестом, за каждым движением лица, каждой нотой и понимаем, что имеем дело с исполнительской экстраординарностью.

Но главным действующим лицом в «Зигфриде» не может не стать оркестр, и потому он в полном составе по праву выходит в конце вместе с солистами на сцену. Дирижер Корнелиус Майстер берет нас в плен с первого аккорда, потому что мы слышим не просто знаменитую музыку, но чувствуем сразу же всю ее экзистенциальную, сверлящую сознание силу. Майстер усиливает в музыке Вагнера ее сегодняшний смысл, нужное нам содержание, и всю огромную дистанцию спектакля мы проходим на одном дыхании. Пусть у оркестра еще не все получается одинаково убедительно, но главное -- осознание Вагнера как сегодняшнего, актуального творца -- достигнуто. Если ничего не сорвется и Майстер доведет всю тетралогию до конца, мы станем свидетелями новой, обжигающе свежей интерпретации.

В молодые годы Вагнер служил капельмейстером в только что открывшемся оперном театре в Риге. Он бежал из Риги, спасаясь от кредиторов. Сегодня великий композитор возвращается в Ригу триумфатором, и оперный театр содрогается от оваций.