Февральская революция дала российским либералам совершенно неожиданный для них самих шанс обустроить страну в соответствии со своими идеями. После нескольких дней демонстраций, перешедших в революцию, во главе страны оказались вчерашние думские оппозиционеры -- лидеры Прогрессивного блока. Но совсем не так они представляли себе будущую победу.

Российские либеральные мыслители не принимали революционных методов борьбы с действующей, законной, властью, более того, привыкли сотрудничать с ней. Предполагалось, что реформаторская инициатива вполне может исходить и от самой власти. Опыт правления царя-освободителя Александра II, казалось, подтверждал это предположение. А с другой стороны, либералы сочувствовали и во многом оправдывали террористов и революционеров, полагая, что власть просто не оставила им других вариантов политической борьбы. Сочетание почтения к закону и немалой терпимости в отношении к его нарушителям сделало будущее Временное правительство крайне уязвимым. Это противоречие наглядно проявилось в деятельности Чрезвычайной следственной комиссии, образованной для расследования преступлений царского режима. Привлеченный к работе ЧСК для литературной обработки стенограмм допросов Александр Блок говорил: «ЧСК стоит между наковальней закона и молотом истории».

С момента прихода к власти либеральные деятели пытались совместить две эти стороны своей политической доктрины. Не желая поступаться принципами, новые лидеры страны отложили решение жизненно важных вопросов -- о войне, власти, земле -- до созыва Учредительного собрания. Для них было совершенно невозможным в одностороннем порядке заключить мир с Германией -- это стало бы предательством национальных интересов. По тем же причинам невозможной казалась и реализация народного идеала -- «черного передела» земли. Ведь без средств к существованию пришлось бы оставить не только помещиков-иждивенцев, но и фермеров, хуторян, казаков.

Одновременно Временное правительство не оказывало никакого серьезного сопротивления оппозиции: по сути, его противникам было позволено говорить и делать все, что они пожелают. Восторжествовала терпимость, причем в такой степени, что она играла на руку самым яростным оппонентам новой власти.

Между тем стоявшие перед Россией проблемы с падением самодержавия не только не исчезли, но продолжали усугубляться: армия разваливалась, а экономика страны по-прежнему находилась в состоянии глубочайшего кризиса.

Принципиальность либеральных деятелей оборачивалась для них все более тяжелыми последствиями. Они действовали не по обстоятельствам, а упорно утверждали верховенство закона: только Учредительное собрание представителей всех слоев общества могло решать жизненно важные вопросы страны. Складывалось впечатление, что для февральских победителей власть значила куда меньше, чем воля народа и спасение Отечества, ведущего войну. На практике это привело к тому, что Временное правительство заняло выжидательную позицию. Логика понятна: не нам, мол, решать за народ, который нас даже не избирал. Последствия были катастрофические.

Уже в августе 1917 года признанный лидер русского либерализма П. Милюков, покинувший к этому моменту Временное правительство «по принципиальным соображениям», написал: «История проклянет вождей так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю... Все события последних месяцев показали, что народ не способен был воспринимать свободу, что многие и многие, голосующие за республику, делают это из страха. Все это ясно, но признать мы это не можем. Признание есть крах всего дела и всей нашей жизни, крах всего мировоззрения... Признать не можем, противодействовать не можем... соединиться с правыми тоже не можем...»

Такая «идейность» характеризовала деятельность не только правых либералов, но и их левых противников из Петроградского совета -- эсеров и меньшевиков. Они, в свою очередь, были убеждены: «научно» революция случилась буржуазная, и теперь им предписано находиться в ожидании политического «созревания» народа. Преданность своим идеям и с ними сыграла злую шутку.

Не случайно в 1920 году Ленин бросил в адрес бывших февральских властителей: «Нашелся бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы начали социальную реформу?»

Либеральные лидеры России свято верили в «волю народа», не замечая, что никакого такого «народа» не было, а была прежде всего толпа, приведшая их к власти и желавшая не долгих, осторожных и ответственных реформ, а быстрых и ощутимых результатов: «Все дело в хлебе, а не в Думе». И теперь вчерашние ее герои вызывали у этой самой толпы все большее раздражение. Интеллигентские рефлексии, чувство «исторической ответственности» были для нее чем-то весьма далеким и лишенным всякого смысла. Толпу могли завоевать только люди без подобного рода предрассудков.

В октябре 1917 года такие люди нашлись. Большевики преподали своим либеральным предшественникам урок политической технологии уже в первые часы своего правления. Объявив о прекращении войны, приняв «Декрет о земле», они тут же не просто завоевали симпатии большинства сограждан, но и сделали их верными и яростными защитниками своей власти. По крайней мере на некоторое время...