В среду Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) опубликовал данные «эпохального» опроса общественного мнения. «Эпохального» потому, что социологи решили сравнить, как мы относились к словам и выражениям родного языка в разные эпохи -- сейчас и 15 лет назад, в 1992 году. Термины были выбраны весьма важные, значимые, причем и в раннепостсоветской России, и в нынешней, далеко убежавшей от СССР, -- «рынок», «коммунизм», «капитализм», «частная собственность», «национальный суверенитет».

Понятно, что отношение к столь идеологизированным словам и словосочетаниям подчас могло резко измениться, и изменилось. Так, к «коммунизму» 15 лет назад положительно относились 15% россиян, а сейчас -- уже 39, выражение «национальный суверенитет» в 1992 году хорошо характеризовали 43 человека из сотни, ныне -- уже 69. Однако при трезвом размышлении следует признать, что изменилось не только наше отношение, изменились и сами слова. Точнее, их смысл.

Вот возьмем для примера тот самый «национальный суверенитет», который набрал столько поклонников за полтора десятка лет (кстати, тех, кому выражение не нравится, стало меньше -- было 16%, теперь только 8). Что это означало для нас в 1992 году? Только что дораспался Союз, Москва дала вольную 14 новым государствам, освободив себя от всех территорий, которые по той или иной причине не считались российскими, как говорилось, империя рухнула, пришла свобода. В общем, под «национальным суверенитетом» понималось главным образом получение независимости как таковой -- либо свободы России от непослушных окраин, либо свободы союзных республик от руководства метрополии. Сейчас под этим термином обычно подразумевают нечто иное. То ли право страны и государства самостоятельно определять свой путь развития, то ли способность защищать свои границы, то ли готовность отстаивать свои интересы, как бы на это ни злились соседи и союзники. Это уже не просто свобода как независимость, тут уже есть какие-то иные значения, например, способность что-то с этой свободой делать -- по-русски, по-эстонски или по-казахски.

Подобный же смысловой сдвиг произошел, по-видимому, и со словами «коммунизм» и «капитализм». К последнему и в 1992 году немногие относились хорошо (32%), сейчас любителей этого слова еще меньше -- чуть больше четверти (26%). (Правда, такая ненависть россиян к капитализму не мешает 73% из них, согласно тому же опросу, положительно относиться к "частной собственности", которой при "коммунизме" не бывает). «Капитализм» (который, пусть и в недоделанном виде, является ныне нашим общественным строем) в 2007 году не любят 50% (!) россиян, а в 1992-м не любили только 34%. Слово «коммунизм», наоборот, набирает очки и нравится все большему числу наших сограждан. Тогда как количество тех, кто этот термин недолюбливает, снизилось за 15 лет с 49 до 39%. Впрочем, наверное, и «капитализм», и «коммунизм» нынче не те, что в начале постсоветской эпохи.

Во-первых, про коммунизм мы 15 лет назад все очень хорошо понимали. Коммунизм был таким светлым будущим, давно нам обещанным, но так и не наступившим. Или, скажем, коммунистической идеологией, отлично всем знакомой и изрядно поднадоевшей. А с капитализмом к 1992 году успели познакомиться немногие, поскольку "железный занавес" упал не так давно, и встретиться лицом к лицу с этим таинственным общественным строем большинство россиян еще не могли. Сейчас все иначе, капитализм россияне повидали и у себя в стране, и за границей -- от Америки до Египта, свыклись помаленьку. А про коммунизм успели позабыть -- мы даже социализм помним смутно и с трудом соображаем, что такое, к примеру, талоны и когда они появились. Понятие перестало быть актуальным -- вслед за остальными советскими реалиями -- и начало мифологизироваться. Коммунизм для нас сейчас постепенно становится такой же малознакомой странной сказкой, какой был капитализм в 1992 году.

Из-за этого сравнение лексических (или идеологических) предпочтений России в 1992 году и в наше время выглядит довольно странно. То, что мы некогда считали «яблоком», иногда стало восприниматься как «апельсин», и наоборот. Так что, может, и не совсем корректно было утверждать, что за 15 лет россияне заново полюбили слово «коммунизм» и стали теплее относиться к выражению «национальный суверенитет». Это термины, смысл которых может неузнаваемо меняться вместе с нами.