Год Моцарта идет полным ходом, и в Москве не один и не два раза на неделе звучит музыка великого австрийца. Конечно, у нас в Первопрестольной есть «Моцарт в птичьем гаме», как сказал поэт, но все-таки Москва -- не моцартовский город по своей сути. Зато в этом концерте музыка Моцарта прозвучала совсем по-особому, не по-московски, и в какие-то моменты публика даже думала, что перенеслась в глубь Европы.

Национальным филармоническим оркестром России дирижировал Джон Нелсон -- парижский американец, обладатель «Грэмми», маэстро, руководящий маститым Ensemble orchestral de Paris, музыкант, которому с удовольствием подчиняются оркестры Парижской Оперы и «Метрополитен-Опера». Но самое главное, Нелсон хорошо знает, что такое Моцарт и его сегодняшнее лицо, хорошо понимает, что такое духовная музыка как таковая. Нелсон, по его собственным словам, жизнь кладет на то, чтобы научить музыкантов, играющих на современных инструментах и в традиционной манере, играть в аутентичном ключе, как бы на исторических инструментах и со старинными штрихами. Он кладет жизнь и на то, чтобы утвердить духовную музыку в ее правах, -- созданная им ассоциация Soli Deo Gloria ежегодно заказывает современному композитору новое духовное сочинение. Нелсон знает, как превратить совершенно проинтонированный звук в часть человеческого существования.

И потому оба сочинения -- редко исполняемая «Торжественная месса проповедника» (К 339) и всем знакомый шедевр «Большая месса до-минор» (К 427) -- оказались не только двумя мощными массами хорошей музыки, но и духовными высказываниями, вселенскими молебнами в защиту человеческого достоинства.

Жест Нелсона скуп и точен, ясен и экономен. Жестом этим Нелсон напоминает, настаивает, взвинчивает, отрывает от земли все выше и выше, погружает в тихую медитативную атмосферу. Оркестр выдал безупречно округлый, способный выразить всю палитру чувств звук и безоговорочно пошел за дирижером. Пожалуй, еще большую самоотдачу выказал Московский камерный хор под управлением Владимира Минина. В «Вечерне» (чей внешний блеск Нелсон переплавил в молитвенный экстаз, который все нарастал и нарастал, не зная предела) голоса хористов сливались в неистовых славословиях, чтобы позже, разделившись, вести свои, отдельные молитвы, словно в разных концах церкви. В «Большой мессе» религиозное чувство звучало суше, дистанцированнее, здесь на первый план выходило человеческое содержание.

Моцарта-мистика влекло таинство вочеловечения Христа. И потому одна из важнейших частей «Мессы» -- ария сопрано Et incarnatus. На словах Et homo factus est (И вочеловечился) голос мнется и медлит, повторяет и обпевает четыре слова снова и снова, словно пытаясь понять смысл сказанного. Вместе с Нелсоном звездой вечера стала несравненная Хибла Герзмава -- во всех сопрановых соло ее благородный, сияющий голос оказывался как бы земным воплощением ангела, ведущего толпу через пустыню. А в Incarnatus, требующем предельного самоотречения и незаметного растворения собственного "я" в завораживающих украшениях, Герзмава придала голосу всю небесную ясность и всю земную теплоту -- Моцарт был бы доволен. Довольна и публика -- концерт закончился овациями.