Для начала следует попросить будущих зрителей не читать рассказ Исаака Зингера «Последняя любовь», по которому московский сценарист Валерий Мухарьямов написал пьесу «В тени виноградника». Не потому, разумеется, что рассказ нехорош, а оттого, что пьеса, а вместе с ней и постановка Михаила Мокеева в филиале Театра имени Пушкина отношения к нему почти не имеют.

Коротенький рассказ Зингера -- о старости, немощи, потере надежд, о мелькнувшем и не сбывшемся обещании счастья. Весь рассказ будто пробормотан под нос восьмидесятидвухлетним Гарри -- одиноким богатым евреем, скуповато и тревожно живущеи в небоскребе на Майами-Бич. Собственно, никого, кроме Гарри, в рассказе и нет; прохожие на улице, опасливые мысли о грабителях, воспоминания об умерших женах и детях -- все это мелькает где-то на периферии сознания. Разве что новая соседка увидена в упор: с ее вульгарноватой провинциальностью -- ярким маникюром, огромным начесом, нарумяненными щеками, большим бриллиантом на пальце и с давно забытым польским идишем, обаятельной хлопотливостью и мудростью настоящей еврейской жены. Вообще-то еврейского в рассказе немного -- интонация, в которой есть что-то скрипуче-раздражительное, какой-то неуловимо-специфический порядок слов, риторические обороты. Но и это скорее просто старческое.

Оттолкнувшись от тихого рассказа Зингера, Мухарьямов сделал энергичную пьесу по классическим и беспроигрышным бродвейским правилам, преобразовавшимся в законы отечественных антреприз. Три старика (к Гарри и его соседке Этель драматургом добавлен помощник Гарри по имени Марк) плюс еврейские шутки пополам с сентиментальностью и несколько скомканный трагико-мелодраматический финал. Еврейская тема невероятно разрослась: Марк постоянно обсуждает жизнь своего многочисленного семейства и отъезд в Израиль, а Этель вспоминает польское местечковое прошлое и готовит для Гарри обед, словно по «Энциклопедии еврейской кухни» -- с фаршированной рыбой, кисло-сладким мясом и т.д. (В пьесе, понятное дело, ничего этого не было, но в российском сознании идеальная еврейская женщина неотделима от «рыбы-фиш».) Инсценировку Мухарьямова, называя ее то трагикомедией, то мелодрамой, то просто «человеческой историей», театры сейчас ставят наперебой -- одновременно с премьерой Пушкинского в Москве должны были показать израильскую постановку с Кларой Новиковой, Леонидом Каневским и Андреем Ургантом, но что-то не задалось.

В сущности, рассказывать про премьеру, похожую на многие другие антрепризные постановки, было бы нечего, если бы не одно: Гарри играет Игорь Ясулович, а артистов такого достоинства у нас немного. Я думаю, Ясулович смог бы сыграть и настоящего зингеровского героя в скупом черно-белом сюжете псевдо-документальной короткометражки. Но он играет героя из пьесы Мухарьямова -- куда более говорливого и сентиментального философа, за ворчливостью скрывающего многочисленные семейные драмы и доброе сердце. Ясуловичу как-то удается сделать это обаятельно и без пошлости, причем хорош оказывается не столько узнаваемый тип ироничного и раздражительного героя (никакими специфически еврейскими чертами, к счастью, актер нас не мучает), а то, как он играет оттаивание ворчливого старика. Как проявляется у него улыбка. Как он верит и не верит. Как робеет. Как вдруг распрямляется и перестает семенить. Как похаживает вокруг женщины и со стыдливым, но недвусмысленным аппетитом ее оглядывает. Как простодушно радуется домашней кухне. Как, наконец, берется танцевать рок-н-ролл -- в замедленном темпе, но невероятно точно и красиво по пластике (тут очень заметно «пантомимное» прошлое Ясуловича). И кажется, зрители Театра имени Пушкина принимают этого героя, а с ним и весь не слишком удачный спектакль. Если, конечно, они не читали Зингера.