Издательский дом «Афиша» приступил к активной и даже провокативной выставочной деятельности. Летом на Чистопрудном бульваре были установлены 150 стендов со снимками французского фотографа Яна Артюса-Бертрана, на которых наша планета была запечатлена с высоты птичьего полета. То был проект журнала «Афиша-Мир». А теперь в самой редакции «Афиши» открылась галерея, расположенная в месте не менее экстравагантном, нежели столичный бульвар. Под экспозиционные площади избрана обычная лестница в шестиэтажном офисе ИД в Большом Гнездниковском переулке. Уж не знаю, как освоят разноцветные стены лестничных пролетов современные художники (в ближайших планах -- выставка последнего романтика и одновременно знатока новейших технологий Гора Чахала), а вот инициировавший новое пространство поэт Лев Рубинштейн с задачей справился блестяще. Теперь лестницу украшает его текст «Лестница существ», который следует читать, спускаясь с этажа на этаж. Что вполне милосердно со стороны автора -- одышливо подниматься и при этом внимать поэтическим строкам было бы крайне неудобно.

Выбор литератора Рубинштейна для первой выставки «Афиши» совершенно не случаен: его творчество расположено на грани поэзии, изобразительного искусства и даже театра. С середины 70-х годов он работает в жанре «картотеки» -- разрозненных отрывков, напечатанных на каталожных карточках, которые складываются в единое целое в процессе авторского исполнения-перформанса. Рубинштейн -- и поэт (хотя его фразы-отрывки являются цитатами из коллективного бессознательного и принципиально лишены пафоса лирического самовыражения), и актер (хотя чтение его бесстрастно и напоминает мелодекламацию диктора), и художник (хотя напечатанный на машинке текст производит впечатление нарочитой казенщины). Но буквально из ничего рождается этот Gesamtkunstwerk, синтетическое произведение, которое нужно и видеть, и слышать, и читать. Правда, уже лет десять как Рубинштейн отошел от своих «картотечных» упражнений, уйдя в журналистику-эссеистику и распевая по интеллектуальным клубам советские песни. И вот «Афиша» воскресила его в прежнем амплуа, еще раз подтвердив визуальную состоятельность поэзии Льва Семеновича. «Стихов давно уж не пишет. Слава богу, каким-то делом занялся», -- самокритично сказано автором в одном из семи десятков фрагментов, составивших нынешний текст-выставку. Как оказалось, пишет, да еще как.

Жалко, конечно, что «Лестницу существ» Рубинштейн не исполнил даже на вернисаже и это его произведение лишилось аудиосоставляющей. Однако чтение написанных на стене строк в процессе спускания вниз по узкой лестнице, уловление тайной композиционной связи вроде бы ничем не объединенных вербальных эпизодов, обнаружение ближе к концу сложенных в единое целое прежде разбросанных фраз из какого-то бессмысленного и трогательного псевдографоманского стишка («Вот коврик над кроваткой срывается с цепи. Вот медленная свинка колышется, поет. Картинки половинка пускается в полет. Другая половинка то тлеет, то горит. И Африка, и свинка, и доктор Айболит.» И т. д.), обнаружение предфинального «Ну что, все собрались? Можно начинать?», за которым ошеломляющая пустот, -- преувлекательнейшее занятие, в котором зритель (читатель, экскурсант) становится конгениальным автору. Когда Рубинштейн декламирует свои стихи, перебирая карточки, ты оказываешься в полной власти поэта -- так театрал не в силах повлиять на ход пьесы, замерев в бархатном кресле. Но ведь по лестнице можно -- была бы воля -- подняться и вверх, перечесть какую-то фразу, изменить ритмичный строй стиха. Только для этого надо сделать усилие. Как требуется оное и для разгадки авторского замысла -- почему именно так, а не иначе раскиданы нумерованные фрагменты. Так что подниматься все равно придется, дабы окончательно понять прихотливую, но расчисленную структуру словесной инсталляции Рубинштейна.

Кстати, «лестница существ», вынесенная в ее заглавие, -- философское понятие, выловленное поэтом во всезнающем Интернете. Так в XVIII веке ученые пытались кодифицировать мироздание -- от минералов к животным и человеку. И это подсказка зрителю-читателю, намек на строгую упорядоченность якобы рассыпающегося текста, требование его особого внимания к себе. Все-таки перед нами артефакт, а не лестничная надпись «Курить воспрещается».