Итоги фестиваля неигрового, короткометражного и анимационного кино подтвердили хорошо известную истину: прекрасное в кино есть жизнь. Как ни разыгрывай, допустим, изумительный Дени Лаван в фильме «Изящно» Дэна Вирота (Люксембург) историю дружбы, любви и ревности между пианистом и... перчатками, зрителя куда больше волнуют фотографии погибших и слезы оставшихся в живых при землетрясении в Иране («Голоса Бама» Алены ван дер Хорст и Мааси Умс, Нидерланды). Или заключенные итальянской тюрьмы, которые ставят «Трехгрошовую оперу» и спорят с Брехтом («Хулиганы» Мирьям Кубеша, Германия). Или жители балканского местечка Шутка, которые всерьез изгоняют духов и опознают вампиров («Книга рекордов Шутки» Александара Манича, Сербия). Или те самые неаполитанцы, что поколениями играют в местную лотерею («Отсчет мечтаний» Анны Букетти, Нидерланды). Или еще что-нибудь достоверное. Правда, зритель должен обладать важным качеством: не бояться жизни.

«Послание к человеку» воспринимается прежде всего как фестиваль документалистики. Из пятнадцати Гран-при лишь один достался игровому фильму и один анимационному. Ныне жюри под руководством режиссера Герца Франка отдало главную награду «Сестрам в законе». Англичанки-профи Ким Лонгинотто и Флоуренс Айси отправились на съемки в Камерун и за сто пять минут рассказали миру, как их африканские товарки (мусульманки!) борются за женские права и против насилия в семье. Побеждая даже в шариатском суде. И с правами детей в Камеруне не плохо. Следователь, главная героиня картины, добивается правды: женщину, избивавшую племянницу-сироту, сажают на четыре года. Фильм сделан мастерски. Гран-при ему на фестивале вроде «Сталкера» не вызвал бы никаких «почему?». Но «Послание к человеку» прокламирует поддержку киноискусства, и здесь «Сестры в законе» кажутся пресными. А решение -- излишне политкорректным. Можно гадать, как разделились голоса судей -- режиссера Рустама Хамдамова (признался, что был равнодушен к игровым картинам феста), фестивальным деятелем из Германии Гансом Шлегелем (известен политизированностью), эстонским аниматором Рао Хейдметсом и польским режиссером Яцеком Блавутом. Похоже, рацио тут преобладало. До такой степени, что эпохальный натюрморт «Смерть рабочего» Михаэля Главоггера, впечатливший фестивальщиков многих стран, удостоился внерегламентного приза «За попытку глобального осмысления без прежних штампов образа и роли рабочего человека в постоянно меняющемся мире».

На этом фоне жюри потеряло «каллиграфию» армянского фильма «Возвращение поэта». Каллиграфией неодобрительно назвал работу Арутюна Хачатряна господин Шлегель. Сердце же человека, воспитанного русской культурой, не может не отозваться на историю Поэта, который в виде памятника через столетие после рождения движется по своей стране (статую везут), слышит, как народ поет его песни, и потому снова жив. Внятно и то, что судьба поэта не может быть счастливой: статуя в итоге брошена замерзать рядом с какими-то танками. Что такое рукотворный и нерукотворный памятник поэту? -- думаешь после фильма Хачатряна, о котором не рассказать газетными словами.

Вот и делайте выбор между прогрессом (политкорректностью, социальным зарядом) и художеством. Его предлагают зарубежные программы, где нередки и яркие игровые фильмы социальной тематики. Скажем, одним из пяти лучших дебютов (всем по «Кентавру») жюри признало «Домой» немца Марка Бруммунда. Старик приезжает домой и обнаруживает, что люди в масках выносят вещи. Тщетно стучится к соседке. Через черный ход проникает в дом, вооружается чем-то подручным, но вдруг видит перед собой... ребенка. Через миг прибывший социальный транспорт увозит старика -- очевидно, в приют, откуда он бежал домой не впервые.

Такая бездиалоговая шестиминутная картина невозможна в национальном конкурсе «Окно в Россию». Да, у нас и социальная помощь -- мечта, и светлой грусти почти не видно. Если российский автор заговорит о горькой судьбе маленького человека, то хоть вешайся. Проблема и в ином. Все больше наших неигровых фильмов мечены клеймом телевидения. На заре «Послания к человеку» его отборщики дивились американскому формату в неигровом кино, абсолютно чуждому советской школе. Это когда человек или событие рассматривается со всех сторон полтора часа; апофеоз -- фильмы Майкла Мура. «Говорящие головы» на рубеже 80--90-х не могли оказаться в конкурсе. Теперь наши документалисты, работающие для ТВ, спокойно монтируют синхрон к синхрону. Так и вымирает подлинное неигровое кино.

Если учесть цензуру и заказ на «желтенькое», легко понять, какую дозу псевдодокументального, вдвойне ложного «кино» будет получать население. Тем более что кроме художественного образа, который сильнее цензуры, изгоняется и «новая образность» -- в резервацию, именуемую Кинотеатр.doc. Многие фильмы этого направления, полные ненормативной лексики, не могут быть показаны в общедоступное время. Но, черт побери, странны претензии кинематографистов старшего поколения к этим жестким работам! Такие картины не попали в конкурс «Послания...». Более того, была попытка осудить их «как класс» на специальном «круглом столе» «Пределы дозволенного».

«Недозволенное» свелось почти исключительно к мату, но разговора не получилось. Воспитанные в советские времена режиссеры отвергли бедные слова, а с ними вполне жизненные ситуации -- на экране им не место. Критик Валентин Курбатов, член жюри российского конкурса, произнес завораживающий слогом и силой эмоции монолог о недопустимости брани -- читатели, мол, клеймили Виктора Астафьева за грубую лексику в его поздней прозе. Он забыл, что можно солидаризоваться и с писателем... Режиссеры, продюсеры и критики новых поколений только «разводили руками»: корчи улицы, говорили они, тоже предмет искусства, тем более документального. Что ж, не снимать ее, безъязыкую?

Вопрос о пределах дозволенного повис и на встрече с Герцем Франком, которая состоялась после его ретроспективы и называлась «Высший суд». Франк говорил о моральном кодексе документалиста: не навреди своему герою. В памятную многим картину «Высший суд» (1987), где впервые советский народ увидел и услышал реального убийцу, который раскаялся и пошел на казнь со словами любви к людям, режиссер не ввел кадры с плачущим персонажем. Полагая, что эти слезы слишком интимны. Прошли годы, и те же кадры Франк включил в исповедальный, итоговый «Флэшбек» (2002), где словно кается перед всеми своими героями за то, что их «использовал».

«Что изменилось в вас или в нас, почему вы сочли возможным сделать это?» -- спросила я восьмидесятилетнего мастера. «Мы огрубели», -- ответил он.

Мир огрубел. Сам Франк, чудится, уже не боится ни жизни, ни смерти. Во «Флэшбеке» показал, как бьется его открытое сердце в отверстой груди после того, как скальпель разрезает ее на глазах зрителя. Интимное на продажу или художественный образ? Не дает ответа.

============================================================

Международный конкурс

Гран-при «Золотой кентавр» -- «Сестры в законе» Ким Лонгинотто, Флоуренс Айси (Великобритания).

«Кентавр» за лучший неигровой короткометражный фильм -- «Яптик-Хэсе» Эдгара Бартенева (Россия).

«Кентавр» за лучший игровой фильм -- «Стены» Густаво Таретто (Аргентина).

«Кентавр» за лучшую анимацию -- «Правдивая история о Сони Бине» Элизабет Хоббс (Великобритания).

Спецпризы -- «Блокада» Сергея Лозницы (Россия), «Смерть рабочего» Михаэля Главоггера (Австрия).

Международный конкурс дебютов

Пять равноценных «Кентавров»: «По воздуху» Йоанна Глоагена (Франция), «Жили-были» Елены Бойко (Украина), «Домой» Марка Бруммунда (Германия), «Негативы Макларена» Мари-Жозе Сен-Пьер (Канада), «Высотка» Никиаса Хриссоса (Германия).

Национальный конкурс документального кино «Окно в Россию»

«Золотой кентавр» за лучший полнометражный фильм -- «Две жизни Ясабуро Хачия (Русская любовь Самурая)» Алексея Погребного.

«Золотой кентавр» за лучший короткометражный фильм -- «Свято» Виктора Косаковского.

«Серебряный кентавр» за полнометражный фильм -- «Граждане Беслана» Вадима Цаликова и Темины Туаевой.

«Серебряный кентавр» за короткометражный фильм -- «Москва--Батум» Никиты Воронова.