В программке театра «Зингаро» вслед за именами людей -- всадников и музыкантов (во главе с Бартабасом) -- торжественно перечислены имена лошадей. Аполлон, Арес, Хронос, Деметра, Дионис, всего их 36 -- на арену шапито, установленного на окраине Авиньона, выходят каурые и розовые четвероногие боги. В этот раз -- а «Зингаро» существует уже 22 года и регулярно появляется на Авиньонском фестивале -- конный театр взялся рассказывать о жизни молдавских и румынских цыган. Называется спектакль «Баттута».

Эти бродячие скрипки, эти потрясающие мелодии -- несложные, бездомные, яростные. Современный театр так любит жаловаться на жизнь, героями дня так часто становятся те, кто поэффектнее расскажет о том, как ему, бедному, плохо живется, что абсолютная витальность «Зингаро» становится просто невероятным исключением из правила. «Зингаро» сплетает нам сказки про жизнь на колесах, в которой столько прелести, что мамашам после спектакля надо повнимательнее присматривать за своими чадами, как бы не сбежали к цыганам.

Конечно же это сказка, и начинается она медленно, тягуче: с купола шапито падает в центр арены столб воды, который, не разливаясь в лужу, мгновенно исчезает под землей. Вода течет весь спектакль, ее только подсвечивают по-разному -- то фиолетовым, то серебристым, то алым светом. У этого водопада медленно бродят лошади, поводят мордами, полное ощущение, что разговаривают друг с другом. В замершей у края арены повозке внутри теплится сонный свет; умиротворение.

Сказка разворачивается не спеша: к водопаду собираются цыгане, заводят свою мелодию скрипочки. Лошади начинают идти по кругу, затем темп нарастает -- и вот уже все летит, вертится и прыгает. Сквозной мотив спектакля -- свадьба; но прежде чем появится невеста, меланхолически огибающая арену на цокающей шагом лошади (десятиметровая фата девушки парит в воздухе, поддерживаемая воздушным шариком), нам конечно же покажут чудеса вольтижировки -- с путешествием наездника под брюхом коня, например.

Дальше сценки сменяют одна другую в бешеном темпе. Вот один персонаж, стоя на крупе бегущей лошади, играет на скрипке. Вот другой, встав в стременах, двумя руками держится за лапы стремящегося в небеса гуся. Вот третий устраивает залихватский стриптиз, срывая шляпу, галстук, брюки, наконец, -- и все это тоже стоя на лошади, а лошадь скачет.

Затем эта декларация -- вся жизнь на коне, вся жизнь в пути -- иллюстрируется еще более развернуто. Одна за другой вылетают на арену повозки и исчезают через пару кругов -- после того, как все зрители успели разглядеть содержимое. На повозке может быть груда старых телевизоров, и помятая спутниковая антенна, и телезритель, невозмутимо вперившийся в горящую на экране одного из древних монстров таблицу настроек. Может -- ванна и душ с трущимся мочалкой мужиком (в следующий выезд на круг этот же персонаж будет в ванне разделывать мясную тушу). Может -- громадная кровать, в которой красавица будет (не слишком настойчиво) отбиваться от ручного медведя (шкура одета на актера, разумеется, и никто не пытается всерьез изображать животное, это такой классический цыганский-цирковой-театральный ход: видите же, мы ничего от вас не скрываем). В следующее ее появление у дамы в руках будут уже два медвежонка. Может, наконец, гроб с уложенным чин-чинарем покойником -- музычка ничуть не менее веселая, все сопровождающие так же веселы и азартны.

За женихом, явно укравшим невесту (она прижимается к похитителю с блаженным выражением лица) летит погоня с обрезами, вилами и метлами. Наездники делают несколько стремительных кругов, стоя одной ногой на одной лошади, второй -- на другой. Оркестр пиликает, зал вопит, а Бартабас рассчитанно замедляет темп и закругляет сказку. Лошади снова толпятся у воды (одна решает охладиться и влезает под струю -- все зрители ей завидуют, в Авиньоне 40-градусная жара), люди будто исчезают в тени, в повозке снова вспыхивает слабый огонек... Сказка о нищих, веселых, отчаянно ловких людях -- вовсе не эскапистская штучка, но беспечный гимн готовности к радости, мужеству и чувству юмора, необходимым в жизни, заканчивается тихо. Дело к полуночи, городским жителям, съехавшимся в Авиньон со всего мира, пора спать. Завтра им пять сотен театров сообщат, что люди в принципе не могут понять друг друга. И выслушав это сообщение, гости города подумают: а не сходить ли на «Зингаро» еще раз?