Когда-то роман, располагающийся в двух, а то и трех номерах, был «главным блюдом» русских толстых журналов. Теперь он стремительно движется по направлению к «красной книге»: прозаики смекнули, что и опус в полтора листа (да хоть в полторы страницы) можно именовать романом, редакторы верят, что всех любимых авторов (иных не держим!) должно, вон из кожи выпрыгнув, напечатать в этом году (а то вдруг имярек обидится и навсегда уйдет к надменному соседу!), ну а книжка журнальная, знамо дело, не резиновая. Тем любопытнее исключения.

Таковым оказался текст Вл.<адимира> Новикова «Типичный Петров», снабженный манящим подзаголовком «любовное чтиво» («Новый мир», №1--2). Вл. Новиков -- заслуженно многославный критик и литературовед, с давних пор верящий в непобедимое учение «формальной школы». Вообще и в частностях. Частность -- лозунговая гипотеза Шкловского о том, что, коли понадобится-захочется, мы -- теоретики литературы -- и сами напишем книгу. Гипотеза увлекательная, но не бесспорная. После «Zoo» и «Сентиментального путешествия» Шкловский писал, мягко говоря, «на любителя». По мне, так одинаково скверно (кто-то, впрочем, считает, что одинаково замечательно) во всех своих «квазидискурсах» -- как бы науке, как бы мемуарах и как бы беллетристике. Отдадим должное: всегда оставаясь узнаваемым с первых строк. В творце «Романа с языком» (2001; первый бросок Вл. Новикова в пространство вымысла) и «Типичного Петрова» тоже не трудно распознать автора будоражащих мысль журнальных статей, элегантных пародий и по-настоящему смелой и изобретательно выстроенной биографии Высоцкого. Все на месте: шутки, упругие фразы, концептуальность, дразнилки для гусей, установка на занимательность и актуальность (за небрежение коими Вл. Новикову случалось корить цеховых прозаиков). Захотел -- сделал. Вроде бы и сюжет есть (жил себе питерский интеллигент Петров много лет с любимой женой, на других женщин не глядючи вовсе, а ближе к полтиннику пленился заманчивой красавицей, согрешил с ней, но вечную спутницу оставить не смог, извел себя печалью по иногородней строптивице, а там и во вкус вошел -- еще два романа закрутились), и персонажи (четыре прекрасные в разных отношениях дамы -- не фунт изюма!), и антураж-колорит сегодняшней российской жизни (как водится, со- и противополагаемой жизни советской и заграничной), и большая идея. Вот она: моногамии в природе нет (а если есть, то случайно), а полигамия, как соединение проводников, бывает параллельной (когда на сторону гуляют) и последовательной (когда ради каждой новой юбки бросают предыдущую семью). И еще вопрос, кто больше зла любимым женщинам приносит. Идея для интеллектуального романа перспективная. (Не хуже иных-прочих. И не лучше). На ее-то шампур автор и нанизывает рассуждения о поэзии, государственной (и негосударственной) службе, прогрессе, театрах, супермаркетах, винах (жалко, что про сыры мало -- этот сюжет был филигранно отработан в «Романе с языком») и конце всемирной истории. Ну и о любви, конечно, -- земной и небесной. Параллельно конструируя «сложный и противоречивый образ» нашего современника -- типичного Петрова в типических обстоятельствах. Хочет -- может. Тем, кому автор знаком и интересен, приобщиться к «любовному чтиву» будет занятно. За прочих не поручусь. И рекомендовать им двуспальное эссе коллеги, с которым знаком лет тридцать и чьи работы привык азартно читать, никак не дерзну. Хотя на фоне уныло пыжащегося досягнуть мистических высот (глубин) «Гардеробщика» Елены Долгопят профессионализму Вл. Новикова можно и должно салютовать из тридцати орудий.

Наиболее съедобной прозой в двух первых книжках «Нового мира» мне кажется повесть Алексея Варламова «Вальдес» (№2) -- о том, как три суперменистых студента вынуждены были взять с собой в «крутой» поход неказистую сокурсницу (она и есть Вальдес, дочь кубинца и зловещей преподавательницы марксизма) и что из этого вышло. Никогда я не был ни поклонником Варламова, ни охотником до таежных ужасов, надуманный мелодраматизм финала новой повести несколько раздражает, слог кажется слишком гладким... Но герои похожи на людей, обстоятельства времени -- на маразматический коктейль безбашенности, косности и страха, которого я вдосталь нахлебался на рубеже 70--80-х, событийный ряд -- на сюжет, а автор -- на писателя, которому надо выговорить «свое» (а не разрешить все наличные проблемы бытия, к чему Варламов был склонен в сделавших ему имя повестях и романах; сейчас эту страсть он реализует в колонках «Литературной газеты»).

Большую часть «Октября» (№2; 112 страниц из 192) занимает «Романчик» Бориса Евсеева. Под стать заголовку и кокетливый подзаголовок -- «Некоторые подробности мелкой скрипичной техники», и сам текст -- именно что «техничный» и «мелкий» (при таком-то объеме!). Ретро-с. Начало 70-х : студент-музыкант (почему-то Гнесинское училище остроумно перекрещено в Мусинское) между поглощением портвейна и распространением самиздата играет на скрипке. Намеревается (неудачно) посетить Солженицына, квартирующего на даче Ростроповича. Терпит гонения доцентов и хозперсонала. Ходит под колпаком у ГБ. Видит живого Высоцкого в ресторане «Кама» (было такое заведение рядышком с Театром имени Таганки). Ну и без девушек дело не обходится. Одна из них, вестимо, в Израиль отбывает. И все бы (включая глубокомысленные оценки, которые соименный персонажу умудренный автор дает своей легкокрылой юности из проклятого сегодня), кабы не скуловоротная скука и постоянное ощущение «решаемой задачи». Какой? Не врубился. Но какая-то точно есть.

Интересно в «Октябре» читать только главы из книги Павла Басинского о Горьком («Сирота казанская» -- речь идет о юности писателя). Книга пишется (или уже написана) для «ЖЗЛ» и, судя по опубликованном фрагментам (в прошлом году «Новый мир» печатал главы о детстве), должна привлечь изрядное число вменяемых читателей. Мне так не терпится узнать, как автор расскажет о более поздних изгибах судьбы и личности своего редкостно «закрытого» и сложного героя. Если бы «Октябрь» («Новый мир», любой другой журнал) напечатал работу Басинского целиком, толку было бы больше, чем от их сегодняшних предпочтений.

В «Знамени» (№2) имеют место два «коллекционерских» рассказа Марины Палей; коллекционирует писательница «варианты человеческой несвободы». Попросту -- уродов, рожденных пылким и человеколюбивым воображением автора. Одного подобрала на парижском кладбище (он все про все кладбища знает и кроме них ничего знать не хочет), другого -- в греческом ресторане, который тот содержит, будучи священником. Монстры как монстры. Метафизика по вкусу, трепетная боль нежной прозаессы -- без меры, слог -- пособие по авангардному маньеризму. Для полного счастья рассказы инкрустированы переводами рифмованных и ритмизованных текстов работы Палей сотоварищи. По сравнению с этой графоманией любая поэтическая публикация «Знамени» (или иного вменяемого журнала) сойдет за шедевр. Проза нынешней Палей -- тоже.

Кстати, о стихах. Лучшая подборка начала года -- из архива Семена Липкина («Знамя»; подготовлена Дмитрием Полищуком). В январском «Новом мире» любитель изысков порадуется «Продолжению «Веселой науки», или Полному собранию всех Брюсовых изречений, пророчеств и предсказаний, на разные времена и случаи данных» -- пленительной, но все же предсказуемой азбучной игриаде от Максима Амелина. В «Октябре» (№2) -- Владимир Салимон, в «Знамени» (№2) -- Вера Павлова. Ровные и равные себе. В «Новом мире» восемь некоротких стихотворений Александра Кушнера, в «Знамени» -- девять. Сколько их будет в подборках «Звезды» и «Дружбы народов», редакции этих журналов уже знают.

О маленьком романе Леонида Зорина «Завещание Гранда» («Знамя», №2) будет говорено отдельно. Во-первых, он того стоит. Во-вторых, в контексте прочей февральской прозы кажется неуместным, как... Сравнение подыщите сами.