Можно ли ныне представить, чтобы десятки тысяч человек на протяжении десяти дней приезжали на край Москвы, шли пешком полчаса от последней станции метро, потом на солнце и под дождем стояли три часа в очереди -- и все ради того, чтобы увидеть работы никому не известных художников? Полагаю, представить такое невозможно. Все заняты своим делом. Кто интересуется искусством -- ходит по музеям и галереям. Другие предпочитают театры или казино, а кто просто сидит дома и смотрит телевизор. То есть мы как бы живем в нормальном обществе. Но 20--30 сентября 1975-го толпы стремились в Дом культуры ВДНХ ради выставки "авангардистов", "абстракционистов", "нонконформистов" -- или как еще называли этих художников?

1975-й оказался переломным годом для неофициального искусства в СССР. В сентябре 1974-го сперва случился дикий скандал по поводу показа дюжиной художников картин на пустыре недалеко от метро "Беляево", позднее окрещенного "Бульдозерной выставкой" и вызвавшего мощный и крайне неблагоприятный для советских властей международный резонанс; чтобы как-то выйти из положения, через две недели разрешена была выставка под открытым небом, на поле в парке Измайлово, потом названная "русским Вудстоком".

Это было неосмотрительно с их стороны: крышка оказалась снятой с кастрюли, и художники решили, что имеют право на свободу творческого самовыражения.

Для нейтрализации бурления 19--22 февраля 1975-го в павильоне "Пчеловодство" была устроена выставка живописи неофициальных художников старшего и среднего поколения, уже имевших некоторую известность, -- Н. Вечтомова, А. Зверева, Д. Краснопевцева, В. Немухина, Д. Плавинского, О. Рабина, А. Тяпушкина, О. Целкова, Э. Штейнберга и других. В том числе -- тогда неведомого Э. Дробицкого. ВДНХ выбрана была не случайно: располагается на отшибе от центра и является контролируемой, огороженной территорией, куда пройти можно только через турникеты входа. Посетители по полтора часа стояли в очереди, трясясь от мороза, это была небольшая победа свободы. Но недостаточная, чтобы умерить свободолюбие "нонконформистов".

Они хотели большой выставки для всех в помещении, а не на улице. Чтобы добиться от властей разрешения на таковую, весной в шести московских квартирах и мастерских были устроены "Предварительные квартирные просмотры к Всесоюзной выставке". В них приняло участие почти 150 самых разномастных художников, об этом событии вещали "вражеские голоса", так что любопытные москвичи ехали по указанным адресам и опять же стояли в очередях, чтобы посмотреть, что это за искусство, которое показывают не в выставочных залах МОСХа, а в двухкомнатных квартирках на окраинах города и в подвальных мастерских на Остоженке и Сретенке. Власти чинили мелкие и среднего размера пакости, однако правило "мой дом -- моя крепость" даже в СССР до какой-то степени соблюдалось. Да и память о позоре, связанном с "Бульдозерной" еще была жива.

После "Предварительных просмотров" художники создали инициативную группу, которая занималась организацией вожделенной "Всесоюзной выставки" и переговорами с чиновниками из разных учреждений, замыкавшихся в конечном счете на ЦК КПСС и КГБ.

Мотором инициативной группы был Оскар Рабин, но власти имели к нему жестокую аллергию. Так что Рабин ушел в тень, а члены группы все время менялись. Постоянно в ней участвовал Алексей Тяпушкин, член МОСХа, фронтовик, чуть ли не единственный Герой Советского Союза в рядах этого творческого союза за все его существование. В какой-то момент в инициативной группе вспыхнул антисемитский скандал, который был, не исключено, спровоцирован "казачками". В адрес Рабина и других художников прозвучали обвинения, что затеяли они все это не ради показа неподцензурного русского искусства, а чтобы упаковать чемодан с политическим багажом и шумно эмигрировать, а дальше и просто юдофобские инвективы. От участия в подготовке выставки отказались Виталий Комар и Александр Меламид, но зато в группу были введены "нехудожники", коллекционеры Леонид Талочкин и Татьяна Колодзей -- они должны были обеспечить объективность экспозиции.

Как бы то ни было, 29 августа Главное управление культуры Исполкома Моссовета дало разрешение на проведение выставки в ДК ВДНХ, на самых задворках ее территории. Но -- только для художников с московской пропиской. Прописанные в Подмосковье, не говоря об иногородних, были отсечены. Заодно перед открытием выставки ее потенциальных участников стали теребить по месту работы, в жэках, таскать в военкоматы и психдиспансеры. Но к 20 сентября в ДК ВДНХ 145 художников завезли 650 работ, из которых 522 были показаны.

Что это была за выставка? Оглядываясь назад -- крайне нелепая и совершенно невообразимая сегодня. Сталинского стиля ДК был от пола до потолка завешан чем угодно. Мутноватыми "сюрными" изделиями на православные темы. Изображениями большеглазых и большегрудых красоток. Как это тогда называлось, "абстрагонами" -- чем-то более или менее похожим на осознанную абстрактную живопись. Просто очень хорошими картинами хороших художников. "Поп-артом" -- под поп-артом в те времена подразумевалось, например, приклепать к планшету часть швейной машинки "Зингер", а рядом -- ржавую пружину от старых часов. Тут же висело тщательно вышитое хиппейское знамя группы "Волосы", изготовленное фантастически по тем временам наряженными фронтлайнерами московской "системы" -- Царевной Лягушкой, Пеннаненом, Азазелло и Красноштанником. В сплетенном из веток огромном гнезде сидели Михаил Рошаль, Виктор Скерсис и Геннадий Донской, высиживали яйца, предлагали тем же заниматься посетителям. У надзиравших за выставкой компетентных лиц это мероприятие вызывало возмущение. Не меньшее отвращение они почему-то испытывали от произведения Льва Бруни и Михаила Рогинского "Пальто Михаила Одноралова": старое драповое пальто, из кармана торчит бутылка кефира.

Народ десять дней стоял в километровой очереди, чтобы посмотреть на все это.

И постоянно происходило что-то нелепое. Оказавшись вынужденными разрешить безобразную с их точки зрения (с моей теперешней точки зрения, она на самом деле была безобразной, но по другим причинам) выставку, власти начали гадить.

Все эти дни стояла жаркая погода. Но в ДК были закрыты окна и на полную катушку включено отопление: температура внутри здания была выше 40 градусов. В туалеты в здании пускали только местных служащих, то есть по преимуществу гэбэшников и милиционеров, а окрестные публичные сортиры оказались запертыми. Позакрывали и немногие тогда имевшиеся в округе ларьки, так что народ мучился от жажды и голода.

От жары и невнятицы напряжение начало перегреваться. Оглядываясь назад -- было смешно, но тогда в некоторые минуты становилось страшновато.

Перегревшись, начальство решило, что некоторые экспонаты на выставке присутствовать не могут. Рошаля, Скерсиса и Донского согнали с гнезда и выволокли его как "пожароопасное". А еще до открытия выставки некоторые работы были сняты.

Потом всех художников выгнали из здания. Борух Штейнберг, человек высокого роста и крепкого телосложения, пытался прорваться обратно, но охранявший дверь милиционер ему прищемил палец. Борух, воздев палец горе, стал требовать скорую помощь и освидетельствования телесного повреждения. Вместо медицинской кареты прибыла черная "Волга", из которой появился милицейский полковник, приступивший к увещеванию художника. Художник не внимал.

Далее имевшихся под рукой участников выставки загнали на задний двор ДК, на помойку, и оцепили их плотной цепью конных милиционеров. Оскар Рабин залез на мусорный контейнер и, как Ленин с броневика, произнес речь о необходимости хладнокровия и о том, что мы все равно победим.

Начались какие-то переговоры, в результате которых часть работ была возвращена на выставку, и на следующий день дверь в ДК снова отперли. А народ все стоял, стоял, стоял в очереди.

В общем, смех и слезы...

Во сколько обошлась вся эта чушь, представить страшно. Дело ведь не только в развертывании милицейского батальона вокруг "авангардистов" и в том, сколько средств было затрачено на проведение операции несколькими отделами КГБ, -- нет, тут большая номенклатура тратила драгоценное время не на геополитические переговоры по поводу разрядки, а на размышление, что же делать с разгорячившимися художниками.

Надо отдать должное советским властям -- решение они нашли скоро. Поняли, что лучший способ -- "разделяй и властвуй". Уже через пару месяцев было создано нечто под названием-оксюмороном "Секция живописи при Горкоме графиков", профсоюзной организации, объединявшей книжных оформителей и издательских фотографов. Начальником этой секции был назначен Владимир Ащеулов, не то офицер КГБ, не то чиновник ЦК ВЛКСМ (разница между этими ведомствами, впрочем, зыбкая), а его «правой рукой» оказался упомянутый Эдуард Дробицкий (ныне близкий сотрудник Зураба Церетели и член Академии художеств). Часть художников в секцию живописи при графике кинулась очертя голову: во-первых, там иногда устраивали какие-никакие выставки, а во-вторых, что не менее важно, членство в Горкоме давало справку, спасавшую от обвинения в тунеядстве. Этих художников окрестили "малыми грузинами": контора и выставочный зал приютившей их организации находилась на Малой Грузинской улице.

Другие -- поостереглись. Случилось размежевание -- со всеми необходимыми последствиями, и страшными, и благодатными.

Впоследствии многие художники, участвовавшие в выставке в ДК ВДНХ, на самом деле эмигрировали. Многие остались дома. И у тех и у других жизнь сложилась по-разному. Кто-то умер, кто-то спился, кто-то занялся делами, к искусству не имеющими отношения. Кто-то стал замдиректора Русского музея, кто-то известным журналистом, а кто-то художником с безупречной международной репутацией. То есть -- все нормально.

Но, вспоминая, удивляешься: зачем тысячи людей стояли в очереди, если все теперь так, как есть?