В минувшую пятницу маленькая делегация пострадавших от прошлогоднего террористического акта в Беслане встречалась в Москве с президентом России. Нельзя сказать, чтобы остальной Беслан ждал возвращения своих посланников с замиранием сердца: во всяком случае, встречали их главным образом журналисты. Но во все эти траурные дни в городе невозможно было не почувствовать, что происходит что-то очень важное. Целиком занятый своим горем, Беслан в то же время зорко следил за каждым шагом и каждым словом власти. Год назад власть не смогла сдать очень важный экзамен -- защитить людей от террористов. Нынешняя проверка только с виду попроще -- речь идет уже не о человеческих жизнях, а только о памяти и ответственности. Но у разбитой бесланской школы как-то очень остро чувствуется: если и эта проверка окажется не пройдена, следующая может быть уже и не нужна. В Беслане все эти дни находился специальный корреспондент «Времени новостей» Иван СУХОВ.



Бывший президент Северной Осетии Александр Дзасохов, ныне сенатор от республики, решил для себя проблему участия в траурных мероприятиях с изяществом карьерного дипломата. Он появился во Владикавказе 1 сентября -- жена моего таксиста работает в парикмахерской, где всегда стрижется сенатор Дзасохов, и она видела его там в годовщину захвата школы.

Год назад Александр Дзасохов в течение продолжительного времени, пусть и неформально, руководил оперативным штабом по освобождению заложников. Он несколько раз обещал людям, что ни в коем случае не допустит штурма здания и гибели находящихся в нем людей. Когда погибших людей хоронили, толпа народа собралась на площади перед правительственной резиденцией во Владикавказе и кричала Дзасохову: «Уйди!» Он обещал. На то, чтобы уйти, у него ушло девять месяцев. За эти девять месяцев он успел несколько раз обвинить в политической ангажированности женщин, которые лишились в Беслане своих детей и неустанно требовали найти и наказать виновных.

В общем у Александра Дзасохова было куда больше оснований считать неуместным свое появление в заваленном цветами спортзале, чем у бывшего директора школы Лидии Цалиевой, которую у школы чуть не побили люди, считающие ее -- одну из заложниц -- виновной в гибели своих близких. Взвесив все "за" и "против", Александр Дзасохов рисковать не стал и в школу не поехал, а поехал на мемориальное кладбище, причем рано утром 2 сентября, когда там почти не было людей. Экс-президент не пострадал и исполнил свой долг -- чтобы в этом не было сомнений, посещение кладбища показали по федеральному телеканалу. Можно было и не показывать. На него все равно уже не обращают внимания: свой экзамен на доверие Александр Дзасохов провалил безнадежно.

Когда три месяца назад Александр Дзасохов все-таки ушел в отставку, федеральная власть явно рассчитывала, что он как губка впитает и заберет с собой народное негодование. Но люди слишком хорошо видели, как у них на глазах сначала формируется, а потом разваливается в суде так называемая официальная версия бесланской трагедии. И как остаются при своих должностях высокие федеральные начальники, руководившие операцией, по завершении которой на окраине Беслана появилось новое кладбище. Те, кто лежит на этом кладбище, вместе с оставшимися в живых родственниками -- это пол-Беслана. А пол-Беслана вместе с родственниками -- уже почти вся Осетия. Для маленькой Осетии это очень заметно -- более 300 погибших.

В глазах нескольких десятков бесланцев федеральная власть свой экзамен тоже уже провалила. 1 сентября, как писала газета «Время новостей», они даже заявили о своем нежелании жить в России и попросили у лидеров демократических стран предоставить им политическое убежище. Вокруг обращения сразу возникла политическая интрига. Его текст раздавали журналистам в комитете «Матерей Беслана». На копиях были контактные данные комитета и рукописное дополнение: «Собрано более 500 подписей». Через пару часов исполнительный директор комитета Джульетта Бассиева заявила информагентствам, что комитет никакого отношения к обращению не имеет.

В субботу Джульетта Бассиева пояснила «Времени новостей», что именно она имела в виду: с ее точки зрения, «матери», поставившие под текстом свои подписи, делали это как обычные граждане, а не как члены комитета. Часть «матерей» возмутилась: по их мнению, исполнительный директор комитета -- должность совершенно техническая и никаких публичных комментариев не предполагает. В то же время они уточнили, что комитет действительно не инициировал обращение, а только помог собрать подписи -- числом чуть меньше 90. Кто написал там цифру «500», в комитете не знают, дезинформацией недовольны, но считают, что точное число не имеет в данном случае принципиального значения. Кажется, они правы: даже если только 90 человек из тех, о ком после случившегося государство должно было бы заботиться, заявляют о своем нежелании жить в этом государстве, значит, что-то очень не в порядке.

Но большинство все-таки сохраняет надежду. «Ко мне в эти дни несколько раз подходили иностранные журналисты и прямо вот так спрашивали: не хотите ли вы после всего этого уехать из России? Было так неприятно -- они ведь все хотели услышать, что я готова уехать. Но я им отвечала, что я не хочу. Я лучше останусь здесь и буду бороться до конца», -- говорит Эмма Тагаева, у которой в школе погиб муж и двое детей. Этот разговор происходил вечером 2 сентября, в подсвеченном свечами спортзале. Эмма показывала, где произошел первый взрыв, и вспоминала, как под огнем, не помня себя от ужаса, по мертвым телам пробиралась к разбитому окну. Эмме кажется, что вечерний ветер до сих пор доносит откуда-то запах тления: она считает, что часть человеческих останков до сих пор не найдена и не захоронена.

"Было очень трудно нам, было трудно и президенту"

Встречу пострадавших с Владимиром Путиным многие смотрят по телевизору. Показывают только вступительное слово президента. А потом говорит, что в США-- уж на что мощная держава -- было 11 сентября и тысячи ("тысячи", повторяет президент) человеческих жертв. По реакции людей заметно, что главе государства в этот момент не удалось угадать тон беседы. Это констатируют даже по должности сдержанные сотрудники республиканской администрации.

Может быть, поэтому в Беслане самолет с вернувшимися участниками встречи ждут только журналисты и самые близкие родственники. Остальные пострадавшие демонстрируют безразличие: ни в аэропорту, ни в доме культуры, где вернувшиеся дают пресс-конференцию, почти никого из пострадавших не заметно. Зато в аэропорту становится ясно, что матери Беслана уже стали если не политиками, то политическим символом общероссийского уровня. Журналисты собираются у решетки ворот, сквозь которые на летное поле проезжают машины VIP-персон и гадают, не прилетит ли вместе с пострадавшими сам президент. Маленький самолет авиакомпании «Алания» останавливается так, что его почти не видно за углом здания аэропорта, и все пристально вглядываются в медленно приближающуюся группу людей, пытаясь различить лица. Когда пассажиры приближаются и становится видно главу комитета матерей Сусанну Дудиеву, несколько десятков журналистов начинают громко скандировать ее имя. Получается похоже на митинг.

Долгожданный выход к прессе состоится тем не менее в бесланском доме культуры. Сусанна Дудиева и ее спутницы выглядят очень усталыми. «Я думаю, встреча получилась, -- начинает глава «Матерей Беслана». -- Разговор получился жесткий, конструктивный и откровенный. Встреча длилась 2 часа 45 минут, было очень трудно нам, было трудно и президенту». Кажется, что глава государства справился: по крайней мере злое «Путин», так часто звучавшее в Беслане еще накануне, сменилось уважительным «президент». «Задавались жесткие вопросы, которые подразумевали ответ «да» или «нет», -- продолжает Сусанна. -- И он на них отвечал. Мы говорили ему об ответственности, которую президент несет за то, что произошло в Беслане, за то, что произошло в России, и президент сказал, что да, он не снимает с себя ответственности и чувствует свою вину. И на все наши последующие вопросы он отвечал, что будет делать все, что зависит от него, чтобы правда все-таки была и чтобы все узнали ее. Для того, чтобы виновные были наказаны, для того, чтобы жертвы не были напрасны».

Сусанна говорит, что за время встречи каждый имел возможность сказать президенту все, что хотел. «Он так вот, сидя напротив нас, сверял это с той информацией, которая представлена ему. И по многим вопросам он откровенно сказал, что не знает ответа, что есть расхождения. Были случаи, когда на наш вопрос: «Вы считаете, что это дезинформация?» -- он ответил: «Да».

По словам бесланцев, президент сказал им, что 1 и 2 сентября прошлого года ему называли неверное число заложников: 300--350 человек. По какой-то дикой случайности эта цифра почти совпала с числом погибших, словно кто-то заранее отмерил, скольким людям можно умереть. Не в полной мере обладал президент и информацией о применении огнеметов, гранатометов и танков при штурме школы 3 сентября. Все это глава государства пообещал уточнить. Он сказал, что теперь у него есть «более ясная картина того, что произошло» и он заинтересован «в том, чтобы быть объективным и дойти до правды, какой бы горькой она ни была».

Между тем горькая правда заключается уже в том, что за год президент так и не получил полной и всесторонней информации о случившемся.

"Мы поверили ему и будем ждать"

Татьяна Карпова, товарищ «матерей» по несчастью -- сопредседатель организации «Норд-Ост», которая объединяет пострадавших от теракта в московском Театре на Дубровке. Татьяна, лишившаяся в «Норд-Осте» сына, считает, что президент хотя и выслушал бесланцев, но не услышал их. Она спрашивает Сусанну, сколько времени «матери» готовы ждать, пока президент исполнит свои обещания. Сам «Норд-Ост» ждет уже почти три года -- правда, теперь главным образом очереди своего дела в Европейском суде. Дело называется «Норд-Ост» против России». Но Сусанна явно верит в лучшее. Она отвечает Татьяне, что во время встречи с президентом «Норд-Ост» не был забыт, но определять «контрольное время» «матери» будут сами.

Коллега Сусанны по комитету Элла Кесаева, изначально выступавшая против поездки, полагает, что для проверки результативности встречи нужен месяц. Я спросил, не считает ли она странным, что участники встречи сразу нашли время, чтобы встретиться с журналистами, но так и не пообщались с остальными пострадавшими. «Думаю, что причина в усталости, -- ответила Элла. -- Хотя они уже со многими говорили в частном порядке». Люди, по ее мнению, заметили, что участницы встречи с Владимиром Путиным при всей своей усталости выглядят довольными. Может быть, им удалось «выпустить пар», а может, они считают эту встречу своей победой. Но эту точку зрения разделяют немногие.

Обещание президента во всем разобраться и прислать в Беслан очередную прокурорскую комиссию Элла воспринимает скептически. Прямо во время нашей беседы в офис «матерей» приходят члены думской комиссии по расследованию причин и обстоятельств трагедии. «Они топчутся на месте уже год», -- кивает на них Элла. Она была среди тех, кто подписал обращение «Мы не хотим жить в этой стране». Спрашиваю: «Вы действительно не хотите?» -- «Пока хочу бороться. Но может наступить такой момент, когда ничего не останется, кроме как уехать».

Но побывавшие в Кремле бесланцы явно поверили президенту, который обещал наказать дезинформаторов и во всем разобраться. «Если президент заинтересован в том, чтобы его народ не страдал, чтобы мы все жили и любили свою родину, то он должен быть заинтересован в том, чтобы народ узнал правду, -- сказала Сусанна Дудиева. -- И он заверил нас, что с Беслана начнется правда. Мы поверили ему и будем ждать... Мы честные, порядочные люди. Честному человеку легче верить. Мы говорили с президентом, говорили честно и откровенно, вывели его на откровенный разговор, и мы поверили. Если нашим доверием (а в нашем лице весь народ, в нашем лице и вы все) можно будет пренебречь, то в следующий раз это доверие уже невозможно будет заслужить».

Дерево скорби

По словам Сусанны Дудиевой, «матери» спросили у президента, чем было вызвано его желание встретиться с ними прямо 2 сентября, в разгар траурных мероприятий. Сусанна поняла президента так, что ему необходимо было выслушать пострадавших, чтобы собрать недостающую информацию для какого-то заявления, запланированного на 3 сентября. Но назавтра президент лишь объявил минуту молчания на заседании Совета безопасности.

С утра 3 сентября школу буквально завалили венками и цветами. Из трех дней траурного паломничества этот был самым многолюдным: у здания собралось не меньше 5 тыс. человек. В 13.05, ровно в момент начала штурма, музыка прервалась набатом, а набат в свою очередь -- мертвой тишиной: в один миг прекратились все разговоры и многоголосый плач. А потом старшеклассники отпустили в небо 331 белый воздушный шар -- по числу погибших. Одна связка застряла в ветвях старого дерева, а другая -- в изоляторах фонарного столба, как будто не хотели улетать. Почему-то подумалось о детях, которых родители похоронили, но до сих пор ищут среди живых. Когда шары улетали, плакали даже огромные взрослые парни, похожие не то на борцов, не то на криминальных авторитетов, стоявшие в оцеплении вокруг школы. А женщина, у которой убили двоих детей, кинулась в спортзал, плачем перекрыв звучный бас дьякона, читавшего «вечную память».

В три часа на кладбище открывали памятник «Дерево скорби» -- теперь его будет видеть любой, кто прилетает в Осетию, потому что кладбище расположено прямо у шоссе, ведущего в аэропорт. Жители Беслана заполнили все кладбище, а официальные делегации встали с противоположной стороны. Глава республики Теймураз Мамсуров, у которого среди заложников были двое детей, тоже встал напротив, рядом с епископом Ставропольским Феофаном и президентом непризнанной Южной Осетии Эдуардом Кокойты.

Со всеми встала только делегация 58-й армии Северо-Кавказского военного округа и делегация республиканского муфтията. Обе делегации легко было опознать, одних -- по форме, других -- по бородам и шапочкам. Я спросил муфтия Северной Осетии Мурат-хаджи Тавказахова, не чувствует ли он враждебности собравшихся. «Да нас же все знают, -- отвечал муфтий. -- А в Беслане вообще много мусульман, в том числе и среди погибших. Посмотрите на могилы -- видите, они в разные стороны развернуты?» Мурат-хаджи считает, что террористы не могут считаться мусульманами, и жалеет, что Ингушетия и Чечня почти никак не выразили своего соболезнования соседям. Такое пренебрежение только вредит имиджу ислама.

Несмотря на все признаки межконфессионального мира, траурная церемония все же была окрашена в православные тона. Из-за пронзительного ветра пламя поминальных свечей сбивалось в небольшие костры. Через динамики под метроном мужской голос читал длинный поименный список погибших: на это ушло почти полчаса. В середине списка начал капать небольшой дождь. Люди тоже плакали.

Шелковое белое полотнище никак не хотело сползать с монумента. Кто-то сказал: «Они не хотят показываться». Наконец памятник открыли: четыре бронзовые матери с руками-ветвями, от которых отрываются вверх много-много маленьких детишек-ангелов. Одновременно в небо взмывают белые голуби.

У школы люди остаются до позднего вечера. Теперь газон двора уставлен строгими рядами свечей, ровно горящих внутри импровизированных фонариков из пластиковых бутылок. Наверное, их тоже столько же, сколько погибших. Двор школы по-прежнему многолюден, но там совсем тихо. Кажется, что к вечеру третьего дня слезы иссякли, а осталась только печаль.