Тридцатитомное Собрание сочинений Александра Солженицына будет выпускать в свет издательство «Время» -- договор об этом в доме Солженицына в Троице-Лыково подписали автор «Архипелага...» и директор издательства Алла Гладкова. Хотя состав, особенности, задачи будущего Собрания и примерные сроки его воплощения, разумеется, были тщательно обсуждены загодя, в начале встречи с представителями издательства (генеральный директор Борис Пастернак, главный художник Валерий Калныньш) писатель счел необходимым сказать о том, какое большое значение он придает предстоящей нелегкой работе.

Собрание мыслится итоговым, то есть превышающим прежнее (выстроенное и выдышанное женой писателя Натальей Солженицыной еще в годы изгнания, в Вермонте, и тогда же небольшим тиражом выпущенное в «ИМКА-Пресс») и максимально (сколько это ныне возможно) полным. Наряду со всемирно известными произведениями -- рассказами и «крохотками», повестями (Солженицын настороженно относится к термину «роман») «В круге первом» и «Раковый корпус», с «Архипелагом ГУЛАГ» и десятитомным «повествованьем в отмеренных сроках» «Красное Колесо» -- в собрание войдут пьесы и киносценарии, «очерки литературной жизни» (прославленная, но сейчас отечественному читателю не слишком доступная книга «Бодался теленок с дубом» и пока известные лишь по публикациям «Нового мира» мемуары «Угодило зернышко промеж двух жерновов»), никогда прежде не публиковавшийся «дневник-спутник» «Красного Колеса» («Р-17»; это целый том), публицистика (на сегодня ее наиболее представительный свод составляют три тома, но с новейшими работами их станет четыре), исследование «Двести лет вместе», два тома этюдов из «Литературной коллекции», что последние годы время от времени Солженицын печатает в «Новом мире»...

Автор и издательство решили, что первым должно увидеть свет заветное солженицынское повествованье -- «Красное Колесо» (2006--2007). Такой -- внешне неожиданный -- выбор обусловлен тремя причинами. Во-первых, «Красное Колесо» знакомо русскому читателю гораздо меньше, чем все прочие художественные создания Солженицына. Печатавшиеся в 1990--1991 годах огромными тиражами в разных журналах его «узлы» по многим причинам не были освоены обществом. Сказалось тут и общее лихорадочное напряжение того времени, и гул тогдашних идеологических баталий (в том числе яростных нападок на «позднего» Солженицына, азартного до истерики желания разделить его творчество на две части -- «хорошую» и «дурную»), и практические сложности -- смысловой (исторический, философский) да и просто «физический» объем «Красного Колеса» противится «разбивочному», журнальному чтению. Полностью же в Отечестве «повествованье в отмеренных сроках» было выпущено лишь один раз -- ныне этот воениздатовский десятитомник середины 1990-х затруднительно найти даже у московских букинистов.

Во-вторых, именно сейчас в «Красное Колесо» вносятся завершающие штрихи. Книгу о революции (и ее глубинной связи с первой мировой войной) Солженицын задумал совсем молодым человеком, еще не изведав ни фронта, ни лагеря. Конечно, это была иная книга, но замысел свой (постоянно прирастающий новыми смыслами, мужающий вместе с писателем) будущий автор «Красного Колеса» пронес сквозь войну, тюрьму, ГУЛАГ, годы подпольного писательства и годы великой славы. Лишь исполнив свой долг перед безвинно сгинувшими -- написав «Архипелаг...», он обратился к истории разломного, смутного времени. И работал над «Красным Колесом» (первоначально повествованье предполагалось еще более объемным, охватывающим всю гражданскую войну) более двадцати лет. Узел, ставший последним, -- «Апрель Семнадцатого» (за ним следует конспект исторической части грезившихся прежде книг -- «На обрыве повествованья») -- был завершен накануне возвращения Солженицына в Россию. Затем на десять лет работа была отложена -- сейчас писатель к ней вернулся. Он решил, что повествованье (особенно третий и четвертый узлы -- «Март...» и «Апрель Семнадцатого») должно немного сжать, освободить от «лишних» частных деталей. По словам писателя, сокращения составят пять или чуть больше процентов от всего огромного корпуса. Сейчас правка дошла до последней части «Марта...» -- читать же мы будем окончательную редакцию.

В-третьих, и это, пожалуй, всего важнее, «Красное Колесо» было жизненно важной книгой в те годы исторического перелома, когда изрядная часть нашей публики великий труд Солженицына не заметила. Но опыт солженицынского постижения истории, ее непостижимой (но постигаемой!) сложности, ее сопричастности высшему не менее важен и сейчас, когда мы вновь начинаем ощущать трагическую непредсказуемость будущего.

Хочется верить, что «Красное Колесо» будет теперь прочитано, и прочитано ответственно. То же, впрочем, касается и других книг Солженицына. Прекрасно, что «Один день Ивана Денисовича» входит в школьную программу, а «В круге первом» и «Архипелаг ГУЛАГ» можно купить в магазине (к сожалению, далеко не в каждом городе и тем более селе) или взять в библиотеке. Но доступность есть условие необходимое, но не достаточное для уразумения большой художественной мысли Солженицына -- мысли о человеке, его свободе и его ответственности, мысли о Боге и мире, мысли о таинственной сути истории. Для этого нужно встречное духовное движение -- сердечный и умственный труд читателей.

Солженицын сделал для нас и наших детей очень много. Делает, потому что не только желает людям добра, но и любит их, верит в них. Потому и шлифует вроде бы давно готовое «Красное Колесо». Потому и относится к каждому своему слову, каждой книге, каждому изданию с изумляющей ответственностью. Мелочей нет и быть не может. Надо слышать, как вдохновенно говорил писатель о необходимости шрифтовой игры (мены кеглей, а иногда и гарнитур) при воспроизведении «Красного Колеса». Давно уже отыскав эти графические решения, он убежденно и весело объясняет, как помогают они читателю приблизиться к авторскому миру, уловить тонкие колебания художественных смыслов. Действительно помогают, но дело не только в этом -- забота об адресате тут неотделима от чисто творческой радости. Та же искренняя радость художника-победителя, настоящего свободного мастера, слышалась в замечаниях писателя о его неприятии некоторых грамматических правил, об особых отношениях (на самом деле совсем не своевольных!) с орфографией и пунктуацией. Да, тут было и предупреждение будущим редакторам и корректорам (не правьте, пожалуйста, лишнего!), но преобладало иное -- желание показать объективную красоту своих -- дорого давшихся, но уже обретенных -- творческих решений. С удовольствием Солженицын помянул письмо профессионального артиллериста, что восхитился точностью (ни одной погрешности) в «пушкарских» эпизодах «Красного Колеса» (а их там немало). Тут Наталья Дмитриевна, улыбнувшись, напомнила, что и сам Александр Исаевич -- артиллерист, но все же «университант», а письмо пришло от кадрового военного. Законная гордость мастерством, невозможным без дотошности, органично сочетается с самоиронией. Чуть посмеиваясь, Солженицын рассказывал о том, как вникал в астрономические данные, дабы написать одну из лирических сцен «Октября Шестнадцатого»: там поминается луна -- и быть ей должно на своем законном месте.

Шел деловой, очень конкретный разговор, но одновременно приоткрывалось то, что за неимением лучшего обычно называют «тайнами творчества». Конечно, никому не дано понять, как же работает любой большой писатель (в том и дело, что тайна есть тайна, а творчества нет без неповторимой личности), но почувствовать какие-то общие принципы, видимо, можно. Солженицын говорит так же свободно и ответственно, как пишет. Он обращается к собеседнику с тем же глубоким и серьезным доверием, что и к читателю. Потому и слушает он удивительно -- вспыхнувшая за столом дискуссия о формате томов Собрания писателя безусловно увлекла, но было видно: ему по-настоящему важны соображения гостей (прежде всего, конечно, художника), ему интересны выдвигаемые и опровергаемые резоны. Да ведь так и должно быть: если ты кому-то доверяешь (прежде семь раз отмерив) дело, в котором ты кровно заинтересован, то ты ему действительно доверяешь, что исключает жесткое навязывание своих предпочтений, но предполагает серьезный -- без скидок -- спрос.

Александр Исаевич почтил издательство «Время» своим доверием. Это великая честь, а не красивый диплом или медальон (которые, впрочем, тоже немало стоят). Теперь это доверие надо оправдывать. Наверно, и издателям было нелегко решиться на обращение к Александру Исаевичу. По многим соображениям -- от экономических до психологических. Выпускать итоговое Собрание сочинений классика, человека, чье слово во многом определило судьбу нашей страны и всего мира, -- это значит взвалить на свои плечи огромную ответственность. Наших коллег ждет изнурительная кропотливая работа. Но и счастье от сознания, что они делают настоящее живое дело, но и радость от сотрудничества с великим человеком. Дай бог, чтобы всем сотрудникам издательства, которые будут заниматься Собранием, хватило сосредоточенности, профессионализма, азарта, любви к своему делу. Пожелаем им удачи. Ибо удача эта нужна не только тем, на кого лягут редакторские, корректорские, оформительские заботы, не только доверившемуся «Времени» Александру Исаевичу (ясно, что подвести его -- серьезный грех), но и всем нам. Русской культуре. России.