Пора перестать притворяться, что европейцы и американцы одинаково смотрят на мир или даже живут в одном и том же мире. Их взгляды на все, что касается силы: на ее эффективность, привлекательность, моральную оправданность -- расходятся. Европа отказывается от самого принципа силы; иначе говоря, она его преодолевает в своем стремлении жить в самодостаточном мире, где царят законы и установления, основанные на международном сотрудничестве и переговорах. Она вступает в постисторический рай, преисполненный спокойствия и относительного благополучия, воплощение кантовского «Вечного мира». Тем временем Соединенные Штаты продолжают барахтаться в трясине исторического процесса, опираясь на силу в условиях привычного анархического мира Гоббса, где на международные законы и установления полагаться нельзя, а для подлинной безопасности, поддержания и распространения либеральных ценностей все еще необходимо обладать военной мощью и прибегать к ней. Вот почему, когда сегодня речь заходит о важнейших стратегических проблемах международных отношений, складывается впечатление, что американцы родом с Марса, а европейцы -- с Венеры; они редко приходят к согласию, а уж понимают друг друга все меньше и меньше. И это не временное положение вещей, ставшее результатом отдельно взятых президентских выборов в Америке или отдельно взятого трагического события. Причины трансатлантического раскола гораздо глубже, они долго вызревали и скорее всего еще долго будут оставаться значимыми. В определении своих национальных интересов, выяснении, кто или что бросает им вызов или представляет для них угрозу, наконец, в самой выработке и реализации своей внешней и оборонной политики Европа и Соединенные Штаты ныне идут разными путями.

Это различие легче заметить, если ты американец, живущий в Европе. Европейцы лучше отдают себе отчет в нарастании противоречий -- возможно, потому, что больше их опасаются. Европейские интеллектуалы почти единодушно убеждены, что отныне они с американцами уже не принадлежат к одной и той же «стратегической культуре». В наиболее карикатурном виде Америка представляется европейскому сознанию «культурой смерти», проникнутой воинственным духом, естественным для общества, привычными атрибутами которого являются насилие, ношение оружия и смертная казнь. Но даже те, кто не склонен к столь грубым обобщениям, все равно видят существенные различия в характере внешней политики, проводимой Европой и США.

С их точки зрения, США с гораздо большей легкостью прибегают к силе и по сравнению с европейскими партнерами проявляют куда меньше терпения в дипломатии. Для американцев мир сводится к противостоянию добра и зла, делится на друзей и врагов, а взгляд европейца более объемен. Сталкиваясь с реальным или потенциальным противником, американцы скорее готовы принуждать, а не убеждать, грозить наказанием, а не обещать награду за хорошее поведение -- словом, им милее кнут, а не пряник. В международных отношениях американцы хотят окончательной определенности: проблемы должны быть решены, угрозы устранены. И разумеется, Соединенным Штатам все более становится свойственна односторонность подхода. Они не склонны решать общие задачи в сотрудничестве с другими государствами, при посредстве международных организаций вроде ООН, более скептично настроены по отношению к международному праву и готовы выйти за его рамки тогда, когда это кажется им необходимым или даже просто полезным.

Европейцы уверены, что их подход более тонок и искусен. Они стараются воздействовать на других с помощью ловких обходных маневров. Они спокойнее воспринимают неудачи, проявляя терпение в тех случаях, когда решение сразу не находится. Они в принципе привыкли реагировать на возникающие проблемы мирно, выбирая путь дипломатии и сотрудничества, а не принуждения. Разрешая споры, они стремятся прибегать к международному праву, договоренностям и общественному мнению. Предпочтительным методом объединения народов они считают торговые и экономические связи. Для них зачастую процесс важнее немедленного результата, поскольку, с их точки зрения, в конце концов именно процесс способен обрести материальную силу.

Разумеется, такая картина вполне карикатурна, в ней полно упрощений и преувеличений. Вряд ли можно рассуждать о «европейцах» вообще: британцы, пожалуй, относятся к использованию силы более «по-американски», чем многие их собратья по Европейскому Союзу. В любом государстве по обе стороны Атлантики есть люди, придерживающиеся противоположных взглядов на эту проблему. В США демократы часто выглядят «европеизированнее» республиканцев, а государственный секретарь Колин Пауэлл может показаться большим «европейцем», чем министр обороны Дональд Рамсфелд. Многим американцам, особенно представителям интеллектуальной элиты, так же, как и любому европейцу, претит «твердолобая» внешняя политика США; но иные европейцы ценят силу не меньше американцев.

Тем не менее в любом шарже есть доля истины: Соединенные Штаты и Европа сегодня принципиально отличаются друг от друга.