Первый срок Владимира Путина, который вскоре после инаугурации не только публично посетил храм, но и познакомил россиян со своим духовником, на первый взгляд кажется эпохой расцвета церковно-государственного сотрудничества. Однако, несмотря на явное сближение позиций чиновничества и иерархов РПЦ по ряду вопросов -- от патриотического воспитания молодежи до оценок роли нашей страны в нынешнем многополярном мироустройстве, -- президенту все же удалось сохранить конституционный принцип отделения церкви от государства.

Политический ландшафт в России меняется очень быстро. Помнит ли кто, что в середине 90-х американский конгресс прямо давил на российские власти, обвиняя их в нарушении свободы совести, Ватикан выражал недовольство законом 1997 года о свободе совести и о религиозных объединениях. Сам закон, предписавший всем религиозным объединениям под угрозой роспуска пройти срочную перерегистрацию в органах юстиции, принимался в обстановке ожесточенной борьбы в Думе, переходящей в грубые подтасовки версий, выносимых на голосование. В СМИ шел вал разоблачительных публикаций о тоталитарных сектах, которые угрожают национальной безопасности. РПЦ пользовалась налоговыми льготами наравне с фондами «афганцев» и «спортсменов», а президент Ельцин, любивший выражаться образно, как-то сказал патриарху: «Я -- верховный главнокомандующий вооруженными силами, а вы -- главнокомандующий духовными силами». Это была, как считалось тогда, остроумная шутка.

К 1998 году вся тематика сменилась: РПЦ лишилась льгот, закон 1997 года, как выяснилось, оказался не «дискриминационным». Мормоны и «Свидетели Иеговы» затихли, и даже респектабельные западные протестантские миссии ушли из России в Юго-Восточную Азию. Центральной темой стал ваххабизм, в котором и усматривали главный источник кавказского сепаратизма.

При этом целое десятилетие сохранялся патологический альянс коммунистов с патриархией. Так называемые «патриоты» были единственным сегментом общественности, которые держали монополию на православность. Отзвуки этого до сих пор слышатся в риторике Глазьева, где коммунизм, сила русского оружия, Гагарин и Королев, преп. Серафим Саровский и православная хозяйственная этика - все в одном флаконе.

Отношения власти и патриархии в этот период не назовешь партнерством. Это были отношения торга. Причем торг этот был односторонний. Патриархия развивала у властей «чувство вины» за прошлое. Избавление от чувства вины обменивалось на следующий список: возвращать здания, поддерживать строительство и реставрацию храмов частично за счет пожертвований из губернаторских фондов, пустить священников в армию, в места лишения свободы, преподавать основы веры в средней школе, не пускать в Россию протестантские миссии, не создавать органов исполнительной власти по работе с конфессиями.

С приходом Путина начались медленные, но последовательные изменения. Поначалу, когда вопрос «Кто есть мистер Путин?» всех несколько пугал, сообщения о «духовнике президента» -- архимандрите Тихоне (Шевкунове) вселяло тревогу. Было ясно, что демократии, понимаемой как антигосударственничество, приходит конец, но призрак клерикализма выглядел слишком уж зловеще.

В дальнейшем политическое поведение президента в религиозных вопросах было практически безукоризненным. С одной стороны, «приватная православность», подчеркиваемая отъездом в провинцию на Рождество и Пасху, отсутствием пафоса в приветствиях к официальным церковным мероприятиям. А с другой -- активное использование своего политического веса в масштабных процессах: встреча с руководством РПЦЗ в Америке и заинтересованность в воссоединении зарубежников с Московской патриархией, визит в Киев к митрополиту Владимиру, попытка повлиять на диалог Москвы и Ватикана. Отметим, что и эстонские проблемы патриархии нашли свое разрешение уже при Путине.

При этом надо подчеркнуть, что все те темы, которые воспринимались российским обществом как «лоббизм патриархии», несмотря на православность Путина, не получили его прямой поддержки. Основы православной культуры так и остались факультативом, институт православных капелланов в армии, которого настойчиво добивается военный отдел патриархии, не стоит в повестке дня, вопрос о «музейных ценностях» решился в пользу Министерства культуры, и, наконец, передача земель и зданий в собственность церкви решается очень осторожно и с большими ограничениями. Все эти вопросы в течение первого путинского срока оставались в зоне общественной дискуссии, инициатив и контринициатив депутатов и фракций, отдельных чиновников министерств -- но не получали той выраженной политической поддержки Кремля, которая могла бы качнуть курс резко в сторону поощрения клерикализма.

В этом смысле Владимир Путин задал правильный тон подстраивавшемуся под него политическому классу. Этот тон состоит в различении трех постоянно присутствующих факторов: религиозной жизни россиян (последний опрос РОМИР показал, что люди верят «качественнее» -- больше понимают смысл литургии, чаще ходят на службу и т.д.), интересов патриархии как корпорации и намерения части политического класса использовать «духовно-нравственную» риторику. Эти три фактора тесно сплетаются, накладываются друг на друга, и требуется усилие для того, чтобы проводить разграничительные линии. Иначе государство, церковь и общество -- три разных субъекта -- слипнутся как конфеты в кульке.

Сегодня некоторые идеологи предлагают Путину на втором сроке активнее использовать доверие населения к церкви. Известный политолог Станислав Белковский вышел с предложением пойти по латиноамериканскому сценарию: президент -- церковь -- национальная гвардия. Показательной была и попытка создать некий «Комитет по национальной идеологии» в декабре прошлого года с намерением разыграть «православную карту» как повестку дня второго срока. Весьма популярны и идеи создания некой «православной элиты» в противовес активно формирующейся российской «исламской элите».

Но вероятнее всего эти и подобные устремления не получат поддержки президента Путина и его администрации на втором сроке. Наращивание присутствия церкви в политике не соответствует задачам экономических и социальных реформ второго срока. Другое дело социальная работа РПЦ, ее культурные проекты на стыке с академической и гуманитарной средой. По всей видимости, это будет приветствоваться. В то же время у Путина есть уникальная возможность активизировать международную роль РПЦ -- и он, как показывают события последних двух лет, готов это делать. Россия -- самая большая по численности населения православная страна. Патриархия может существенно повысить свой международный авторитет, свою роль в структурах Евросоюза, выступать инициатором объединительных инициатив в православном мире. Так что вектор путинской политики в отношении крупнейшей конфессии на втором сроке, вероятнее всего, будет достаточно прозрачным: больше социальной работы, никакой политики, активное участие в международных диалогах.