Премьера «Шиzы» состоялась в Канне, в программе «Особый взгляд», и это была единственная российская картина на фестивале. Формально «Шиzа» представляла Казахстан, Россию, Германию и Францию, но ее авторы -- режиссер и сценарист Гульшад Омарова, продюсеры Сергей Бодров-старший и Сергей Сельянов -- безусловно теснее всего связаны с русским кинематографом. Омарова писала сценарий к единственному фильму Бодрова-младшего, «Сестры», и в своей самостоятельной режиссерской работе явно наследует именно этой, бодровско-сельяновской стилистике. Однако и влияние казахской «новой волны» в фильме тоже заметно: странные степные пустоты с одинокими вышками электропередачи, железные и прочие дороги, ведущие из ниоткуда в никуда, мающиеся без дела крепкие казахские мужчины -- вся эта фактура уже была запечатлена в разных новых казахских фильмах и вошла в состав «Шиzы» органично, как хорошо размятый и уже осмысленный материал. В общем как будто ничего нового, и возможно, именно поэтому фильм так и не назван событием ни в отечественной, ни в международной прессе, не вызвал бурной реакции, хотя и удостоился одобрения фестиваля «Кинотавр», на котором получил приз за лучший дебют.

При этом в российском кино совсем не так много столь добротных и во всех отношениях последовательных работ. Начиная с выбора главного героя -- в роли подростка, которого, по мнению школьных преподавателей, необходимо из нормальной школы перевести в специальную, для умственно отсталых, снялся необыкновенно обаятельный и органичный детдомовец Олжис Нусулбаев, -- и заканчивая строением кадра, выбором натуры, то есть тем, что незаметно для непрофессионального взора и составляет плоть кинематографа, фильм показывает, что Гульшад Омарова -- очень хороший режиссер. С редким для нашего времени умением рассказать историю -- внятную, выразительную и втягивающую, эмоциональную.

Как и предыдущие истории про сестер-братьев, фильм «Шиzа» в основе имеет сказочный сюжет об Иване-дураке, младшем в условном семействе «умных детин», которому по необъяснимому везенью в руки все само идет. В данном случае в роли Царь-девицы выступает хроменькая чужая подружка с приблудным пацаненком, а вместо царства получает шизанутый подросток долю от проданного автомобиля, дуриком выигранного в боях без правил, и выручку из ограбленного пункта обмена валюты. Там, где взрослые и умные дяди неминуемо получают нож в спину или пулю в лоб, скромный дурачок, молчаливый, но справедливый, достигает своего сказочного счастья. Параллель с нашим братом Данилой напрашивается сама собой, но только вместо прошедшего войну профессионального бойца на этот раз, как и в случае с сестренкой, сыгранной Оксаной Акиньшиной, на стороне добра, сила которого, понятно, в правде, выступает пятнадцатилетний отстающий в развитии подросток, почти ребенок, самостоятельно и стихийно выстраивающий в жестоком мире взрослых свою систему отсчета.

И если Сергей Бодров-младший, сыгравший вызвавшего столько споров Данилу, в своем фильме девочку-подростка от реального убийства спасает, Гульшад Омарова героя от выстрела уберечь не захотела. И убийство, и ограбление он совершает и за это платит -- заключением в колонию, хотя и недолгим. Но искупление, тем не менее, совершено, и теперь ничто не должно омрачить воссоединения героя с его новой семьей -- с Зинкой-хромоножкой и мальчонкой-сиротой. Финал фильма так же условен, как и весь сюжет, не притворяющийся правдоподобным, но таковым воспринимающийся -- исключительно благодаря подробностям, сопровождающим приключения не способного к восприятию условной морали, но сердцем доброго героя. Пространство действительности, в которой разворачиваются события фильма, смешивает былинно-сказочный пейзаж с его отсутствующими границами и из ничего возникающими местами действия, с реальными наблюдениями. Вот сидят безработные в ожидании нанимателей в каком-то диком поле, на фоне ненужной уже арматуры заброшенных промышленных корпусов. Вот съезжаются зрители, делающие ставки на забивающих друг друга до смерти отчаявшихся бойцов. Вот безрадостная многолюдная ярмарка, где продают верблюдов вместе с автомобилями. Все это абсурдно, странно, маловероятно и в то же время невероятно убедительно, это мир, в котором нельзя жить, но в котором, тем не менее, жить приходится.

В отличие от большинства современных российских картин «Шиzа» оставляет ощущение подлинности, попадания в реальность, туда, где бьется не осмысленная, не познанная жизнь, где нет ни социальных, ни патриархальных устоев, где в чистом поле без руля и без ветрил гуляет бессмысленная сила, но где женщины и дети, традиционно символизирующие эмоциональные, досознательные начала жизни, хоть и вынуждены приспосабливаться, все же хотят и добиваются любви.

Гульшад Омаровой все же удалось создать свою, женскую версию современного героя, на чувственном уровне разрешив безнадежный конфликт нравственного закона с социальной практикой. Сила оказалась в сострадании.