Московский сезон 2003/04 качественно отличается от предыдущего. Речь идет не о том, что умных и красивых премьер выпущено на порядок больше. Как раз в этом смысле сезоны почти равноценны. Можно предположить (хотя не худо бы и проверить), что удачный московский сезон во все последние и, видимо, в ближайшие будущие годы -- это минимум десять, максимум пятнадцать спектаклей, имеющих непосредственное отношение к искусству. Требующих заинтересованного обдумывания, умеющих навязать твоим чувствам свою волю, обнаруживающих нечто новое в давно известном и т.д. -- вплоть до «восхищающих». То есть вынимающих из зрителя душу и куда-то ее переносящих -- в неизвестном, но необходимом направлении.

Качественная особенность сезона 2003/04 обнаруживается в том, что лучшие спектакли, никак не близкие друг другу, ведут душу в одну и ту же сторону.

Искусство отличается от спорта условностью первенства. «Лучший спектакль», «лучшая роль» и пр. -- это почти заведомая фикция: разве что случится, на радость миру, неоспоримое пришествие гения. Иное дело, когда нужно выделить группу лидеров: тут ошибиться можно либо злонамеренно, либо по недостатку образования. Интернетовский «Театральный смотритель» (www.smotr.ru) из года в год теребит практикующих театральных критиков: назовите десять лучших спектаклей Москвы. Личные мнения вменяемых и непродажных людей из года в год совпадают с общим итогом: да, именно эти премьеры были в сезоне самыми главными. На тех, кто ввел в первую тройку важнейших театральных событий нечто невлезаемое, коллеги смотрят с сожалением. Иногда -- с брезгливостью.

В этом сезоне состав главных премьер сгруппировался так: лидируют, с большим отрывом от прочих, спектакли Миндаугаса Карбаускиса и Камы Гинкаса: «Когда я умирала» в Театре п/р О. Табакова и «Скрипка Ротшильда» в ТЮЗе. Двадцатью пунктами ниже -- сатириконовский «Ричард III» с Райкиным-Ричардом и мхатовская «Белая гвардия». Под пятым номером в рейтинге значится «Песнь двадцать третья» Школы драматического искусства. Отрыв васильевского спектакля от №№ 6--8 («Гроза», театр «Современник», «Мещане» и «Дядя Ваня», оба -- МХАТ) минимален, но для меня он существенен. Общая тема трех последних спектаклей -- исчезновение смысла жизни. В первых пяти сюжет строится на бессмысленной игре со смертью или возле смерти. «Возле» -- это для оптимистов.

«Пусть говорят: любовь крылата -- / Смерть окрыленнее стократ / Еще душа тоской объята, / А наши губы к ней летят». Это Мандельштам.

В «Скрипке Ротшильда» художник Сергей Бархин выстроил мир, целиком состоящий из свежеструганых гробов. Вполне по сюжету, поскольку главным жителем этого мира является гробовщик Яков. Когда умирают мещане или простолюдины, он для них особо не старается. Эти гробы, как пишет Чехов, «он делал их на свой рост и ни разу не ошибся». Актер Валерий Баринов играет Якова не стариком (по писаному), а крепким, жилистым мужиком, ничего не понимающим ни в жизни, ни в смерти. Идет как идет: все умрут, я тоже когда-нибудь, и это правильно. Потому что в жизни нет ничего хорошего: сплошные убытки.

Медленные перемены в сознании персонажа Баринов отыгрывает с изумительной тонкостью. Твердое и мрачное знание «Все помрут» постепенно, исподволь, невзначай сменяется тонким хладом: кажется, после смерти еще что-нибудь будет. Эта весть не радует; просто принимается к сведению. Но кое-что в нем уже изменилось.

«Лежат два эмбриона, философствуют: «А все-таки страшно идти туда наружу, ведь никто еще оттуда не возвращался...» (анекдот 70-х годов).

Кама Гинкас, что бы он ни ставил, всегда придумывает лирическую историю расхождений с обозначенным сюжетом. Поэтому любой из его спектаклей автобиографичен. Все, кому не лень, писали о том, что мир как таковой для этого режиссера непереносим: колюч, страшен, смертоносен -- никто вроде бы не подумал о том, как Гинкас справится со следующим сюжетом. А ведь этому человеку право быть счастливым дано от рождения. И живет он счастливо.

Фолкнеровские недотепы везут хоронить мать. Она иногда встает из гроба: беленькая, равнодушная ко всему. По дороге случается все, что может случиться: наводнение, плохие дураки, хорошие дураки -- а главное то, что труп матери воняет все отчетливее.

В режиссере Карбаускасе больше всего поражает его вера в собственную определенность. То есть: я знаю, и буду делать с ним так. Если не знаю -- изучу и все равно буду делать так. Все, кто не «так», не существует.

Обзор сезона не сложился, но не беда. Дальше будет лучше.