Странно устроен человек: два часа на скамеечке в парке наедине с самим собой могут пролететь незаметно, но в то же время в кинотеатре наедине с плохим фильмом тянутся целую вечность -- уже через пять минут у вас начинает сосать под ложечкой, все тело болит, раздражение и досада подступают комом к горлу. Если бы вы знали, как часто приходилось испытывать нечто подобное на 56-м Каннском кинофестивале... Критики настолько разозлились, что чуть не убили непутевого американца Винсента Галло, который решил порадовать фестиваль своим двухчасовым «домашним видео» под названием «Бурый кролик»: 110 минут в нем герой едет за рулем, а десять -- принимает оральные ласки от актрисы Хлои Севиньи. Галло так расстроился, что решил покаяться. Он попросил прощения у спонсоров (за напрасно потраченные деньги) и у публики (за зря отнятое время) и пообещал больше никогда не снимать кино. Жаль, что именно он стал козлом отпущения. Полулюбительская режиссура Галло не лишена кинематографического вкуса, а актерская игра эмоциональна и убедительна.

На ком действительно хотелось бы выместить злость, так это на каннских отборщиках (если бы они поставили фильм-курьез Галло в одну из параллельных программ, а не в конкурс, никакого скандала бы не было, да и Галло, глядишь, снял бы еще парочку любопытных картин). Увы, главный фестиваль киномира такой возможности нам не предоставляет. Канн -- единственный кинофорум, хранящий имена своих селекционеров в глубокой тайне. Так что мы скорее всего так и не узнаем, кто ответственен за конкурсную программу этого года, которую журналисты единодушно называют худшей за всю историю фестиваля. А ведь именно благодаря этой закрытости Канн стал самым «мафиозным» фестивалем в мире. И именно ею объясняются грубые ошибки этого года.

К моменту выхода этой статьи каннские победители будут уже известны. Можно было бы поиграть в прогнозы, но не хочется. Само понятие «прогноз» подразумевает попытку предсказать, как поведет себя некая могущественная сила, от которой зависит судьба людей (будь то погода или мировой финансовый рынок). В данном случае от решения жюри, возглавляемого режиссером Патрисом Шеро, по сути, ничего не зависит. Всем, имеющим глаза, уши и вкус, совершенно ясно, что «Догвилль» Ларса фон Триера пребывает среди других конкурсантов в великолепном одиночестве. Он не просто на голову выше соперников, но и словно пришел из другой вселенной, где слово, изображение и поступок имеют смысл. А вот престижные награды и каннский фестиваль в этой вселенной смысла не имеют -- это всего лишь, по определению еще одного участника конкурса, Питера Гринуэя, «вульгарная показуха».

В итоге у жюри две возможности. Первая: признать очевидное и отдать «Догвиллю» три главных награды: «Золотую пальмовую ветвь», приз за режиссуру и за главную женскую роль -- Николь Кидман. Но этот вариант может не понравиться организаторам фестиваля: ведь он косвенно подтвердит слабый уровень программы в целом (по аналогичным соображениям, с поправкой на масштаб, на прошлогоднем Московском кинофестивале решили обойти очевидного фаворита -- «Кукушку» Александра Рогожкина). Тогда организаторы могут заставить жюри изобрести какой-нибудь «нестандартный вариант» -- например, «дисквалифицировать» «Догвилль» за антиамериканизм и манипулирование зрителем (излюбленное обвинение интеллектуалов в адрес Триера) и отдать главный приз, скажем, «Вторжениям варваров» канадца Дени Аркана или, не приведи господи, «Мистической реке» Клинта Иствуда. Но такое решение уже не будет иметь к кино никакого отношения.

Впрочем, подождем до завтрашнего дня, а пока -- несколько слов о последних премьерах конкурса. Англичанин Питер Гринуэй, бывший образцом авторского кино для нашей продвинутой публики на закате советской эры, представил в Канне первую часть грандиозной трилогии «Чемоданы Талса Люпера» -- «История в Моавской пустыне». Новая работа является своеобразным продолжением ранних экспериментальных короткометражек Гринуэя -- именно в них мы впервые встречаемся с Талсом Люпером. В то же время визуальное великолепие «Чемоданов» отсылает к классическому периоду -- таким фильмам, как «Живот архитектора» (1987) и «Повар, вор, его жена и ее любовник» (1989).

Сюжет вполне бредовый: в конце двадцатых годов прошлого века художник, писатель и авантюрист Талс Люпер отправляется на поиски мормонских поселений, затерянных в Моавской пустыне. Там его берет в плен колоритная семья «германоамериканцев», подозревающая, что он приехал в штат Юта для разведки урановых месторождений. Потом действие переносится в Европу, в Бельгию, где комендант антверпенского вокзала и по совместительству председатель местной ячейки национал-социалистической партии задерживает Люпера как британского шпиона. Вообще, вся трехчастная сага будет построена как серия эпизодов, в которых Люпер оказывается в заключении. В том числе -- во второй части -- и в России (в русском эпизоде у Гринуэя снялись Кристина Орбакайте и Рената Литвинова).

Разобраться во всех хитросплетениях разветвленной мифологии Гринуэя под силу только самым преданным фанатам. Темы его медитаций не меняются: противостояние природы и культуры; женское начало, подчиняющееся грубой силе, но вечно соблазняемое тонкой игрой ума и духа; каталогизация всего накопленного человечеством знания; утопия во всех ее проявлениях -- от модернистского искусства до политического тоталитаризма; плотская и смертная природа человека...

Впрочем, не исключено, что некоторые зрители станут поклонниками Гринуэя, посмотрев именно этот фильм. В оригинальности визуального решения ему не откажешь. В одной сцене режиссер разбивает изображение на 16 (!) маленьких экранчиков, да еще и использует наплыв. Виртуозный монтаж способен вызвать зависть у самого продвинутого клипмейкера. Обилие информации, поступающей с экрана, не поддается описанию: иногда кажется, что тебе на голову свалились все 32 тома Британской энциклопедии. Это уже почти не кино, а какой-то интерактивный веб-сайт, по которому можно бродить бесконечно. Именно поэтому Гринуэй называет «Чемоданы» не фильмом, а проектом: в его рамках будут выпущены книги и интерактивные DVD, созданы новые сетевые ресурсы.

Российская премьера «Моавской истории» состоится 21 июня в рамках Московского кинофестиваля. Напомним, что у фильма есть российский сопродюсер. Наша страна приняла финансовое участие в создании трилогии не только потому, что действие одного из эпизодов «Чемоданов» происходит в России, но и потому, что министр культуры РФ Михаил Швыдкой -- давний поклонник Гринуэя. Что ж, это делает ему честь...

Ну и, наконец, о том, о чем писать категорически не хочется. Случай Сокурова -- это как раз классический пример каннской «мафиозности», когда узкая группа людей лоббирует одного режиссера. Сокуров попадает в каннский конкурс уже в четвертый раз. За исключением «Молоха», получившего в 1999 году приз за сценарий, фильмы его в Канне успехом не пользуются и получают довольно низкие оценки у критиков и зрителей. Но клака, которая ловит каждое слово мэтра и всерьез считает его творения аутентичным воплощением загадочной русской души, делает свое дело.

Что сказать об «Отце и сыне»? Сокуров, как всегда, великолепно справляется с поставленными самому себе стилистическими задачами. Город, в котором разворачивается история любви и нежности между отцом, отставным военным, и курсантом-сыном, похож на сказочный. Блистательно продуманное освещение -- теплое солнце в мягкой дымке -- вызывает в памяти павильонные съемки в послевоенном американском кино. Такой свежей, чистой «картинки» мы не видели, пожалуй, со времен классического «Завтрака у Тиффани». Сочетание реалистичной бытовой фактуры интерьеров и нереально красивой натуры (натурные съемки проходили в Лиссабоне) задают истории универсальную, вселенскую перспективу. Правда, сама история -- дрянь на постном масле, а поведение непрофессиональных актеров в кадре вызывает отчетливую ассоциацию с известными анекдотами про дебилов: «Па, а где ма?», «Здравствуй, яблоко!» и т.д. Ну почему, скажите на милость, герои играют в футбол на крыше и устраивают борцовский матч на узких мостках, уложенных между двумя противоположными окнами на пятнадцатиметровой высоте? И почему сокуровский герой, когда хочет сказать «Иди сюда», говорит примерно следующее: «Ну, ну, давай, иди, иди, чего стоишь, иди-иди, давай, сюда, сюда, ну, давай, иди, иди, кому сказал...», при этом корча рожи и неестественно размахивая руками?

Речь героев никогда не давалась Сокурову. Изображение он смог подчинить авторской воле, своему взгляду: даже когда он не совмещает функции режиссера и оператора, «картинка» находится под строжайшим контролем. Но чужой голос, его звучание, его живые интонации -- это то, с чем не может примириться автор, для которого единственная приемлемая форма высказывания -- самовлюбленный монолог. Он всеми силами старается «не отпустить» фильм от себя и потому убивает, вытаптывает любые проявления незаконной жизни в кадре. В «Отце и сыне» эта безжизненная идиотия достигает клинических масштабов. Клака может поздравить себя. Ей окончательно удалось убедить талантливого режиссера в том, что он является полномочным представителем Господа Бога на земле. А значит, об искусстве можно забыть.

На пресс-конференции Сокурова спросили о том, почему на одну из главных ролей он пригласил такого молодого актера, который может быть отцом 19--20-летнему сыну разве что теоретически. Сокуров красиво ответил, что хотел сблизить их, избежать поколенческой пропасти, создать основу для более глубокого взаимопонимания. И вообще, оба они -- «как бы один человек». Мне кажется, я даже знаю имя этого человека.