Пресс-релиз Театра Простодушных гласит: «Единственная в мире драматическая труппа актеров с синдромом Дауна». Звучит пафосно и дает повод заподозрить авторов проекта в спекуляции. Тем не менее странный театр существует уже три года, не получая никаких доходов от своей деятельности. В труппе восемь человек, в репертуаре один спектакль -- «Приходите... завтра!?» по Гоголю, играют его редко и где придется. То, чем занимается Игорь Неупокоев, -- арт-терапия для инвалидов и шоковая терапия для публики. Впрочем, люди берегут свои нервы и мало ходят в их театр, хотя участники благотворительного проекта «Театр Простодушных» и ласковы к чужим до крайности. Своим «искусством» они демонстрируют предел искренности, допустимой в театре. Подобный опыт был у Бориса Юхананова (проект «Сад», 1995), и тогда всех потрясла «жизнерадостность и вера в магию театра» взрослых детей (Moscow Times, 25.04.96). В отличие от проекта Юхананова Театр Простодушных относится не к авангардному искусству, а больше похож на гуманистическую акцию. Игорь НЕУПОКОЕВ, руководитель Театра Простодушных, рассказал о своем проекте нашему корреспонденту Кристине МАТВИЕНКО.

-- С чего вы начали?

-- Лет пять назад я был в подмосковном доме отдыха, где группа ребят из ассоциации «Даун Синдром» училась кататься на лыжах. Мне предложили сделать с ними спектакль. Мы сделали «Дюймовочку», сыграли ее на прощальном вечере и разъехались. Я было выбросил это из головы, но мне говорили: это же очень интересно, попробуй продолжать.

И мне подумалось, что может получиться драматический спектакль по классике. И выбрал Гоголя, потому что мне кажется, что они и есть гоголевские герои, слабые и беззащитные. Они так же не приспособлены к жизни, как и все эти его Акакии Акакиевичи.

-- Как вы с ними работаете -- как с профессиональными актерами?

-- Это была совершенно авантюрная идея, и я сам не знал, во что она выльется. Прошел год репетиций, а мы почти не сдвинулись с места. Я был в отчаянии. Текст был выучен быстро, мы сразу же вышли на сцену. И я думал, если такими же темпами пойдем дальше, очень быстро все сделаем. Но тут все затормозилось, и как я ни бился, ничего не выходило. Я уже играл за всех, чуть ли не по потолку вокруг них бегал, и все равно никакого движения. Я думал, что все безнадежно.

-- В чем была проблема?

-- Им надо было почувствовать себя артистами. Текст они выучили, но надо ж было играть, а не просто его произносить. А они не профессиональные актеры, да и вообще не актеры. Теперь так про них уже сказать нельзя: они не до конца обучены, но все же артисты, они играют. Одного парня пригласили в кино, девочка играет в радиосериале.

-- Они отдают себе отчет в том, что играют не себя, а другого человека?

-- Они играют роль, как драматические артисты. Но чтобы это произошло, нужно было время. На опыте этого спектакля мы прошли драматические курсы, освоили речь, движение и мастерство актера.

-- У вас, как у педагога, есть какая-то методика?

-- Никаких специальных методов у меня нет. Я пытался работать с ними так, как меня учили во ВГИКе. Долго, упорно и ласково добивался от них одного и того же. Как ни странно, для них у меня всегда доставало терпения -- я понимал, что только так могу добиться результата. Теперь я уже стал нетерпелив, знаю, что все железно отработано, и становлюсь на репетициях резковатым.

-- Где граница между искусством и социальной работой?

-- Грань есть. Она то увеличивается, то уменьшается. Я ценю нашу работу как художественное произведение, но иногда значение психологической, человеческой реабилитации участников становится важнее качества спектакля. Важно, чтоб они почувствовали себя полноценными людьми, артистами и так далее.

-- Что дает им актерская работа?

-- У нас есть артист, который поначалу вообще не мог говорить, теперь у него роль со сложными репликами. У других такого явного результата нет, но они стали живее и энергичнее ощущать себя в жизни. Любой актер нуждается в сцене -- она его встряхивает, преображает, дает энергию. Та же модель действует и здесь, потому что способы воздействия те же самые.

-- На какие средства вы живете?

-- К сожалению, с этим полная катастрофа -- никакого финансирования, никакого помещения нет, даже декорации и костюмы негде хранить, да и нет костюмов -- все выпрашивается по театрам.

-- Сколько лет вашему театру?

-- Три года. А премьеру сыграли в мае прошлого года в Центре Высоцкого, где вынуждены были платить за аренду, поэтому теперь играем там, куда пускают бесплатно. Билеты не продаем: ставим большую рюмку, и люди бросают деньги, чтобы было чем заплатить за свет и музыку. Все наши артисты живут дома, с родителями, это любимые дети. Родители переодевают их за кулисами, занимаются костюмами и реквизитом, и без них ничего бы не было.

-- Как реагирует на ваш спектакль публика?

-- Многие идут на спектакль с опаской, боясь увидеть что-то некрасивое и искаженное. Но уходят совершенно с другим ощущением, тронутые непосредственностью этих людей, их искренностью, которую редко увидишь на профессиональной сцене. Профессиональный театр сегодня часто не трогает и не задевает самых основ человека, а на нашем спектакле это иногда происходит.

-- То есть зрители получают ощущения не совсем театрального свойства?

-- Нет, театральные, но необычные. Это все же спектакль.

-- Выходит, современный театр должен пользоваться крайними средствами?

-- Получается так. Мне нравятся новые формы, например ТЕАТР.DOC, когда театр современен в полном смысле этого слова. Наш театр -- хоть и театр простодушных -- тоже современен. Главной задачей его изначально было интегрировать инвалидов в современную культуру. Современный театр может быть разным, и часто действительно он живет на границе с маргинальным. Театр респектабельный, коммерческий мне совершенно не интересен.

Синдром Дауна -- это генетическое состояние, которое существует с момента зачатия и определяется наличием в клетках человека дополнительной, 47-й хромосомы. Большинство детей с синдромом Дауна могут научиться говорить, читать, писать и вообще делать большую часть того, что умеют обычные дети. В политкорректной Америке таких людей называют альтернативно-одаренные.

Аглая РОМАНОВСКАЯ -- режиссер и театральный педагог, специалист по биомеханике. Живет и работает во Франции (Монпелье), является одним из руководителей театра Maison Rouge и ведет студию для детей с психическими отклонениями и синдромом Дауна. Занятия оплачивает государство. Романовская считает, что это дает ей серьезный и уникальный в своем роде опыт.

-- Они меня учат тому, что такое человеческая природа. У них нет чувства стыда, и они не пытаются быть красивыми со сцены, поэтому они абсолютно свободны в импровизации. Они чутки, но не имеют выносливости. С ними невозможно фиксировать точные мизансцены, но можно и нужно развивать принцип игры. Это и есть поэзия творчества -- они сделают по-своему, а не по-моему, не стандартно. Для режиссера главное тут не пробовать нормализовать их и ничего не выдумывать, а идти по их следам. Они все равно предложат образы намного интереснее, а мы, зрители, тогда попадем в их мир и узнаем то, чего не знали. Иначе получится «театр даунов», то есть больные люди будут пытаться повторить обыкновенный театр, что пошло и даже безнравственно.

Театр ли это вообще? Да, если понимать под театром не представление, а работу над собой, по Станиславскому. Иначе получается зоопарк и сочувствие к бедным черепашкам: смотрите, как они мило танцуют! Им актерство дает возможность выразить себя, хотя не думаю, что они отдают себе в этом отчет. Но они чувствуют внимание и могут что-то сказать -- а значит, они ощущают себя не обузой общества, но выразителями феномена человеческого «я».