Будущее букеровское жюри отдыхает. На большую прозу у нас опять недород.

Открывший «Октябрь» (№9) роман Андрея Геласимова «Рахиль» кажется мне неудачей. Досадной -- ибо все прежние работы прозаика, весело, легко и победительно ворвавшегося в литературу два года назад, вызывали очень теплые чувства. И в конечном счете полезной. Во-первых, потому что сравнительно молодому прозаику, приветливо встреченному молодежной аудиторией и заласканному критикой (за два года опыты Геласимова попали в шорт-листы трех премий), стоит помнить: не все коту масленица... А во-вторых, потому что «Рахиль» безусловно свидетельствует: писатель не хочет стоять на месте. Геласимов уверенно работал с молодыми (современными) героями -- и соответствующими тематикой, атмосферой, эмоциями, языком. В отличие от многих собратьев по цеху он не захотел стать собственным попугаем -- нырнул (в «Рахили» вспоминаемые 60-е не менее важны, чем начало 90-х), сделал главным героем стареющего филолога-англиста, не побоялся идеологизировать роман «еврейской темой». Минувшее получилось блеклым, герой -- придуманным, «еврейство» -- карикатурным (при очевидном и несколько надрывном филосемитстве). Неведомо откуда поперли штампы -- типовая литературная психушка, типовой литературный гэбэшник (уводит у героя юную подружку, а потом, глумясь над профессором, проникается к нему странным сочувствием), типовые литературные «психологизмы»... (Все кажется уже читаным, хотя я совсем не уверен, что Геласимов знаком с «прообразами» своего текста. Так, ветром надуло.) Рецидивы «старой манеры» (злоключения безбашенной и беременной невестки профессора, ворующей продукты в магазине; быстрые диалоги; знакомый по «Году обмана» мотив мужской проституции) не оживляют повествование, а сигнализируют о растерянности писателя. Которая, на мой взгляд, лучше самодовольства. В прикрепленной к роману беседе с редактором «Октября» Ириной Барметовой Геласимов рассказывает о своем новом замысле -- опять, что характерно, «другом», не схожем ни с «молодыми повестями», ни с «Рахилью». Счастлив писатель, любящий рисковать и начинать с начала, -- рано или поздно он осчастливит и читателя. Что до романа «Рахиль», то читать его стоит тем, кому интересна личность Геласимова, -- остальные могут подождать будущих книг. Иаков за Рахиль семь лет служил. А потом -- еще семь.

Не смотря и смотря на спорность «Рахили», «Октябрь» читаться будет: превосходны жутковатые «Рассказы со счастливым концом» Александра Хургина («счастливый конец» здесь, как правило, смерть), привораживают стихи набирающей силу Инги Кузнецовой, захватывающе интересны «Заметки, не нуждающиеся в сюжете» Сергея Залыгина (публикация Марии Мушинской). Большая часть заметок Залыгина повествует о том, как старый писатель редактировал «Новый мир» в годы перестройки (цензура, борьба за публикацию Солженицына, отношения с ЦК, колоритнейший Горбачев, нравы Союза писателей и самих писателей), но его сухая и крепкая проза привлекает не только фактурой. Большой, трудно и неотступно думающий человек виден в каждом фрагменте. Заканчивается первая порция заметок рассуждением о необходимости сохранить «культуру как таковую»: «Какие для этого есть возможности? Ничтожные. Самые ничтожные оставляет нам и наша действительность, и мы сами себе, поскольку умеем много болтать и суетиться и мало работать. В работе мы то и дело больше друг другу мешаем, чем помогаем. Но если говорить о собственном ничтожестве и бессилии, тогда и продолжать разговор незачем и не о чем. А я намерен продолжать». Так Залыгин до самой своей смерти разговор и продолжал.

В «Дружбе народов» (№9) всего ярче два рассказа Афанасия Мамедова. Первый -- «Письмо от Ларисы В.» -- внешне традиционный (мытарства беспаспортной русской мигрантки в Греции); второй -- «Беднаябеднаябедная Ли» -- внешне экстравагантный (театр, ресторанный бизнес, криминалитет, плывущее сознание повествователя). Оба точно выкроены и крепко сшиты, оба -- настоящая проза. (Впрочем, Мамедов хорошо писал и десять лет назад.) Завершается отчет Марины Москвиной и Леонида Тишкова (иллюстрации) об их веселом путешествии в Индию («Небесные тихоходы»). Забавную и не бессмысленную дискуссию о современной поэзии продолжают Александр Уланов, Александр Кобринский и Андрей Урицкий.

Владимир Маканин в «Новом мире» (№10) вновь исполняет свою сенильно-сексуально-лунную сонату (предыдущие фрагменты печатались в августовской и сентябрьской книжках). На сей раз маканинский старикан снискал триумф -- очередная гладкая дачевладелица не прогнала дедульку, а оставила его на ночь в своей постели. К счастью, на втором этаже. Потому что в самый ответственный момент на дачу прибывает муж -- властелин из «демократов». Прибывает, но по лестнице не подымается: сперва -- в силу неясных причин, позднее -- потому как надрался. И приступил к покаянию -- мол, даже нового гимна мы стране дать не смогли, только разрушать умеем. Итак, луна светит, женушка со старым козлом... нет, не трахаются и не дрючатся, а... ну, это самое... крепко взямший начальник перемежает стоны о невозможности написать гимн (рассказ так и называется -- «Могли ли демократы написать гимн...») шмыганьем по телеканалам в поисках эротического фильма. Ибо думает, что на втором этаже стенает и охает не его благоверная, а какая-нибудь кино-порно-негритянка. Ну а дедулька рефлексирует, не отвлекаясь от хозяйки. Вероятно, в этом анекдоте таится глубокая притча. О России, истории, самообмане и мужском-женском. Вероятно, пошлость и матерки должны передать обездушенность (она же -- высшая духовность) сегодняшнего бытия. Вероятно, опять «все сложнее». В ноябрьском номере Маканин выдаст еще один опус из книги «Высокая-высокая луна». Которая непременно будет многократно истолкована -- в социокультурном, психоаналитическом, политологическом и всех прочих регистрах.

В остальном -- такой же привычный «Новый мир»: окончание романа Александра Мелихова «Чума», правильные рассказы Антона Уткина, Солженицын разбирается с «Вором» Леонида Леонова, Сергей Бочаров («Петербургский пейзаж: камень, вода, человек»), Лиля Панн («Аритмия пространства») и Лидия Григорьева («Прекрасная чужбина») размышляют про разные «города и годы», Алла Латынина, прочитав книгу критика Владимира Бондаренко «Красный лик патриотизма» (эк, угораздило -- хотя с кем не бывает?), нарекает ее автора «старшей дочерью короля Лира»...

Оживляют «новомирский» пейзаж стихи. Хороши четыре подборки. «Без тебя» Инны Лиснянской, продолжающая ее цикл, напечатанный в сентябрьском «Знамени». «Мимо жимолости и сирени» Александра Кушнера, с трогательно отчаянным перепевом Пастернаковой «Ночи» (Поэзия всем торсом/ Повернута к мирам/ С дремучим звездным ворсом/ И стужей пополам,/ Она не понимает/ И склонна презирать/ Того, кто поднимает/ На подиум кровать. // Не понимает или/ Спасает свой мундир?/ Те правы, кто обжили/ Ужасный этот мир/ С тоской его, уродством,/ Подвохами в судьбе,/ И бедствовать с удобством/ Позволили себе) и смешным, царапающим душу «Подражанием английскому». «Мастер пения» Дмитрия Полищука. «Пчелиные числа» Виктора Куллэ. Его отрывком (остальное автор сам утаил) из «Оды на 300-летие Питера» и закончим не слишком веселый обзор: ...я, помнится, любил вернуться в этот Град,/ где статуй лик суров -- по слову Якобсона./ Где океан чернил извел тому назад,/ не отличая кровь от клюквенного сока. // Здесь очертанья лиц текучи, как вода./ Здесь принципы тверды, но правила туманны./ Здесь невозможно жить без смеха и стыда -- / как в ледяном дворце императрицы Анны. // Я ворочусь сюда, корнями прорасту/ сквозь треснувший гранит в болотистое тело./ И он меня простит за наглую тщету/ вписать свой слабый текст поверх чужого текста.