Писать о Харуки Мураками не хочется совсем. Не потому, что Харуки плохой. Хороший Харуки. Но надоел, сил нет. Никто же не станет всерьез говорить о достоинствах творчества Бориса Гребенщикова в 2003 году. Вот и Мураками всеми литературными потрохами принадлежит эпохе 80-х. Тогда сложился термин "эра пустоты", а в Америке подросло "нет-поколение". Попробуйте вспомнить стиль конца восьмидесятых. Тихий ужас. Сейчас так наряжают персонажей трэш-фильмов, чтобы чудовищнее смотрелись. В 1987 году Мураками выпустил свой главный бестселлер "Норвежский лес", и только после этого стал культовым писателем современности. " Когда я написал "Норвежский лес", у меня появились миллионы читателей. Вот это было нечто! Такое раз в жизни случается", -- вздыхал Харуки Му в интервью четырехлетней давности. Тогда писатель и не предполагал, какой Мураками-бум поднимется в России в начале третьего тысячелетия. Для него Россия была родиной Достоевского, написавшего абсолютный роман "Братья Карамазовы", где (цитирую Х.М.) "есть все, о чем когда-либо захочется написать и прочитать". Тем не менее в нынешней России читают в основном Коэльо и Мураками, а не Достоевского с Толстым. Не плохо, не хорошо. Это так. А вот вопрос «почему?» весьма уместен.

Итак, на русском вышел "Норвежский лес" -- главный западный хит Харуки Мураками (издательство "Эксмо", перевод с японского Андрея Замилова). Название -- в честь песенки "Битлз". Главная интонация соответствующая, ретроспективно- ностальгическая. Такой простенький и незамысловатый блюз. Начинаешь читать -- и охота бросить на первой странице. Ощущение -- будто залежалую барбариску проглотил. Судите сами: герой в возрасте ближе к сорока летит куда-то на Боинге-747 и слышит по радио аранжировку на тему Norwegian Wood. "Пока самолет не остановился, пассажиры не отстегнули ремни, я мысленно перенесся на ту поляну. Вдыхал запах травы, кожей чувствовал дыхание ветерка, слышал пение птиц". Думаешь: все, сопли потекли. И прочитываешь за вечер, извините, 364 страницы.

Мураками не заселил "Норвежский лес" традиционными монстрами и овцами, не застроил мистическими отелями с несуществующими этажами. Это очень простая и безыскусная история, и мне, по правде, куда больше нравилось читать "Охоту на овец" и "Хроники заводной птицы". Основное действие относится к 1969 году. Главный герой учится (как и Х.М.) на театроведческом отделении столичного университета и не может выбрать из двух замечательных девушек одну. При этом вокруг него странным образом вымирают люди. Статистика неутешительна: четверо сводят счеты с жизнью, двое умирают от рака, один исчезает без прояснения обстоятельств, и еще куча коротает жизнь в экзотической психушке. Замечу, что все эти трагические обстоятельства особо не трогают ни героя, ни читателя. Точнее, он, конечно, переживает. Но все как-то больше задним числом, в манере "печаль моя светла". При этом на дворе конец шестидесятых. Вскользь упоминаются студенческие волнения, баррикады, антивоенные демонстрации. Но героя вся эта романтика не занимает. Набор его действий сводится к добыванию мелких радостей среднего потребителя: вкусный обед, хорошее пиво, импортный винил, Томас Манн и Фрэнсис С. Фицджеральд. Этот Харуки-Ватанабэ задним числом прекрасно понимает, что все шестидесятники -- идиоты, что когда они вырастут, то насоздают таких общественных монстров, что другим только и останется, что пиво хлебать и изучать корпоративную этику. Поэтому он заранее ведет себя как какой-нибудь герой Уэльбека, даром, что этому Ватанабэ не сорок, а девятнадцать. В этом мире, по Мураками, выживет лишь тот, у кого изначально есть небольшой дефектик, эдакая трещинка, позволяющая пропускать через себя поток времени и выходить живым из любых переделок. Тем, у кого вообще нет этого зазора, -- путь по обе стороны баррикад, а если же дефект оказался чрезмерным -- тогда или ранняя смерть, или психушка. На самом деле очень безрадостная картинка получается. Тогда, в конце восьмидесятых, Мураками, по сути, действительно написал уэльбековский роман. К джентльменскому набору спасительных радостей жизни Уэльбек добавит лишь всевозможный секс, телевидение и экзотический туризм. У Мураками все как-то чище, простодушнее и грустнее получается. Главная задача -- остаться пофигистом и не дать себя втянуть в серьезную игру. Его герой -- он уже нигде, ни в шестидесятых, ни в восьмидесятых. Какая разница, когда читать "Волшебную гору" и трескать омлет с зеленым горошком. Другое дело, что у нас, скажем, эта самая "нигдея" запоздала лет на двадцать. Мы в середине восьмидесятых слушали Б.Г. и переживали свои запоздалые шестидесятые, а теперь вот -- всеобщая вялость и эпоха мелких радостей. Так что, чем в обед звонить на "Наше радио" и песенки петь всем коллективом, лучше Харуки Мураками почитать. Что многие и делают. Главное -- не забывать про винил и пиво "Туборг". Ну и, конечно, помнить, что это не навсегда.

О романе другого Мураками, на этот раз -- Рю, стоит написать не только из-за забавной сходности фамилий. Рю Мураками -- реальный конкурент. Если Харуки -- что французский Уэльбек, равнодушный и милый, то Рю -- это скорее взрывной и неприятный Чак Паланик. На русском выходил его блестящий роман "69", а еще его знают как сценариста скандальной "Кинопробы". Кстати, блестящий повод для сравнения. Рю Мураками тоже написал роман про 1969 год. Его герой тоже был молод, учился в колледже, слушал импортный винил, пил пиво и трахал девчонок. Но только был всерьез вовлечен в игру, что для Харуки личной смерти подобно. Придумывал Фестивали Утренней Эрекции, возводил баррикады, глумился над государственным флагом и искал подружку, похожую на Клавку Кардинале. На самом деле, гораздо более насыщенное времяпровождение. И роман получился ироничный и зажигательный. "Дети из камеры хранения" -- совсем другая история ("Амфора", перевод с японского А. Кабанова, Е. Рябовой). Начинается как жесткая социальная проза. Двух младенцев находят брошенными в камере хранения на одной и той же станции с разницей в два месяца. Мальчиков отправляют в приют, где им с возрастом оглашают статистику: из сотен брошенных в камере хранения выжили только двое. Окружающие воспринимают их как братьев, поэтому и усыновляет их одна и та же семья. В этой части романа затронуты все современные проблемы трудных детей -- от аутизма до немотивированной жестокости. Но напряженная социалка стремительно перерождается в тяжелый абсурд, точнее, всю дорогу грамотно балансирует где-то на грани. Приблизительно так же из революционных баррикад вырос Фестиваль Утренней Эрекции в "69". Это основной прием Рю Мураками -- всегда немножко чересчур. Рассказывать сюжет заранее глупо, этот тот случай, когда история "от" и "до" завязана на интриге. Скажу только, что этот мир наводнен крокодилами, нищими, бешеными собаками, роллерами-убийцами, безгрудыми женщинами и талантливыми прыгунами. Блуждать по нему -- все равно что искать выход из сложного лабиринта. С одной стороны -- на волю охота, а с другой -- не знаешь, что тебя там ждет. На самом деле, книга неприятная. Так же неприятны и картины режиссера Миике. Вроде бы человеку руку оторвало, и надо бы отвернуться, но вокруг такой абсурд на грани трэша, что оторваться невозможно.