Завтра вечером во дворце фестивалей на острове Лидо объявят результаты 60-го Венецианского фестиваля. И хотя в основном конкурсе предстоит просмотр еще одного потенциального претендента на призы -- фильма Алехандро Гонсалеса Инарриту «21 грамм», уже настало время подведения предварительных итогов. Итоги эти представляются важными не только для юбилейной Венеции, но и для фестивального движения в целом. Важны они и для нас, так как российская картина -- «Возвращение» дебютанта Андрея Звягинцева -- оказалась в числе реальных претендентов на главный приз фестиваля. По словам очевидцев прошедшей в среду торжественной вечерней премьеры, ни одну русскую картину так не принимали в Венеции со времен «Иванова детства» Андрея Тарковского, удостоенного «Золотого льва» в 1962 году. Пятнадцатиминутная овация публики, восторженные отзывы в крупнейших итальянских газетах, успешные продажи прав западным прокатчикам -- все это, похоже, оказалось полной неожиданностью и для журналистов, и для самих создателей фильма.

По числу превосходных картин (читайте обзор десяти лучших фильмов фестиваля в ближайших номерах нашей газеты) нынешний фестиваль следует признать одним из лучших кинофорумов за последние пять лет. Парадокс же заключается в том, что большинство этих картин были показаны не в основном конкурсе, а в параллельных программах. Уже сейчас критика в адрес «Венеции-60» (так называется основной конкурс, параллельно с которым существует «непричесанный» конкурс «Против течения» и внеконкурсные программы -- экспериментальные «Новые территории» и «Неделя критики») звучит слишком громко, чтобы ее игнорировать. Однако представляется, что несбалансированность программы вызвана не ошибками отборщиков, а общим кризисом европейских фестивалей, изъянами в самой концепции «большого фестиваля категории А». Но прежде чем перейти к обобщениям, вернусь к фактам и расскажу о важнейших событиях последних дней.

Вручение «Золотых львов» за карьеру актеру Омару Шарифу («Лоуренс Аравийский», «Доктор Живаго», «Смешная девчонка») и продюсеру Дино де Лаурентису (на его счету «Ночи Кабирии», «Три дня Кондора», «Конан-варвар» и еще более сотни фильмов) стало событием по преимуществу светским и к кино отношения не имеющим. Не считать же произведением киноискусства поделку Франсуа Дюпейрона «Мсье Ибрагим и цветы Корана», в которой разменявшему восьмой десяток Шарифу не придумано ни одной стоящей реплики. Шума и блеска, приемов и вечеринок, звезд и звездочек (среди гостей -- Николас Кейдж, Джордж Клуни, Кэтрин Зита-Джоунз и Джим Джармуш) в этом году в Венеции больше, чем обычно. Демократичные итальянцы ругают команду нового фестивального директора Морица де Хадельна (в прошлом многолетнего бессменного руководителя Берлинале), который якобы пожертвовал фестивалем ради ослепительного шоу, но сами терпеливо стоят в очередях на новых братьев Коэнов, Китано, Джармуша, Родригеса. Искусство кино, если воспользоваться словами того же де Хадельна, в очередной раз доказало в Венеции, что остается «живее всех живых».

Событием по преимуществу политическим стала венецианская премьера новой картины иранца Бабака Пайами «Молчание между двумя мыслями» (о преследованиях режиссера иранскими властями наша газета писала в номере от 7 августа 2003 года). Чтобы поддержать режиссера, который лишился негатива своего нового фильма, собственной студии Payamfilms, расположенной в Тегеране, и возможности жить и работать на родине, организаторы фестиваля пошли на беспрецедентный жест. В рамках параллельного конкурса «Против течения» в видеопроекции была показана черновая версия «Молчания...», смонтированная из оставшихся у режиссера компьютерных исходников -- с бегущими внизу циферками тайм-кода, бракованным изображением и серо-бурой цветовой гаммой. Венецианская премьера была прежде всего политическим жестом, но нет сомнений в том, что если когда-нибудь, дай бог, фильм выйдет на экраны в том виде, в котором задумывался авторами, ему гарантировано место в истории иранского и мирового кино. «Молчание между двумя мыслями» -- минималистский, медитативный, построенный на сверхдолгих планах (первая сцена снята непрерывным 10-минутным кадром), но вибрирующий от внутреннего напряжения фильм. Сюжет: контроль над деревушкой, затерянной на ирано-афганской границе, переходит к религиозным фанатикам; легко внушаемый паренек становится штатным палачом у исламских фундаменталистов; он уже готовится расстрелять девушку, обвиненную в неведомом преступлении, когда приказ отменяют: по исламским законам девственница попадет в рай, поэтому палач сначала должен жениться на девушке, а уж потом привести приговор в исполнение... Хотите верьте, хотите нет, но фильм с такой жесткой, провокационной завязкой обернулся в финале самой нежной и печальной повестью на свете, которую только можно себе представить.

Иранские власти обвинили Пайами в антирелигиозной пропаганде и «очернении образа правоверного мусульманина», что едва ли справедливо. «Это фильм не о религии, -- настаивает режиссер. -- «Молчание между двумя мыслями» рассказывает о том, как религиозные убеждения людей используют для того, чтобы управлять ими... Это происходило и в Средние века, и в период правления «Талибана», и даже в техасском городке Вако. Проблема стара как мир. Сатана начал свою работу с райского сада». Интересно, что два своих следующих проекта Пайами собирается снимать в России. Содержание их весьма неожиданно: экранизация романа Чингиза Айтматова «И дольше века длится день...» и биографический фильм о философе и мистике Георгии Гурджиеве.

И наконец, два события фестиваля, не имеющих отношения ни к светской жизни, ни к политике, ни к высокому искусству, зато напрямую связанные с понятием entertainment, которым давно уже в западных информационных источниках маркируются новости культуры. Речь идет о долгожданных премьерах «Затойчи» Такеши Китано и «Особой жестокости» Джоэла и Итена Коэнов, ради которых итальянские киноманы с «непрестижными» аккредитациями, костеря де Хадельна, занимали очередь часа за два до начала сеанса.

Китано, получивший шесть лет назад «Золотого льва» за «Фейерверк», а в прошлом году показавший в Венеции неожиданных «Кукол», вернулся на свой любимый фестиваль со своим первым самурайским фильмом, в котором сам же и сыграл главную роль. Перекрашенный в блондина без пяти минут классик японского кино появляется на экране в роли слепого массажиста, которому на протяжении двух часов экранного времени удается убить всех плохих (их много) и защитить всех хороших (их не так много, но хватит, чтобы в феерическом финале выйти на сцену и станцевать в японских гэта самый настоящий американский степ). О сюжете довольно; скажу лишь, что на такую изобретательную и артистичную режиссуру способны в мировом кино единицы. Достаточно процитировать сцену, в которой несколько крестьян, вроде бы беспорядочно рыхлящих мотыгами землю, образуют своими ударами идеальный аккомпанемент звучащей за кадром мелодии (бог знает, сколько репетиций потребовал этот кадр).

И Китано, и братья Коэны относятся к той крайне немногочисленной группе режиссеров, которые в своей карьере не допустили ни одного провала. И все же «Брата якудзы» и «Кукол» невозможно сравнить с гениальной «Сонатиной», а «Брат мой, где же ты» и «Человека, которого не было» -- с «Перевалом Миллера», абсолютным коэновским шедевром в жанре film noir. Внушала опасения и «Особая жестокость» -- особенно после того, как всю Венецию обклеили плакатами с лощеным Клуни и Зитой-Джоунз с коровьими глазами. Но все опасения рассеялись ко второй минуте фильма -- в этот момент зрители уже сползали на пол от хохота, глядя, как неподражаемый Джефри Раш застает жену на месте нарушения супружеской верности. Восторги росли, по мере того как развивалась пулеметная диалоговая дуэль между брачной аферистской (Зита-Джоунз) и адвокатом по бракоразводным процессам (Клуни), сочиненная и разыгранная Коэнами в лучших традициях безумных голливудских комедий 30-х годов с непременным Кэри Грантом в главной роли. А когда страдающий астмой наемный убийца совершил досадный промах, нацелив на Клуни баллончик с противоастматическим средством и опрыскав себе горло пулей сорок пятого калибра, публике оставалось только разразиться неистовыми аплодисментами.

И Китано, и Коэны, долгое время проходившие по ведомству авторского кино, показали в Венеции самые непритязательные, веселые и изобретательные свои работы. Китано вычеркнул из своего нового фильма темы долга, обреченности и судьбы, сближавшие его гангстерские драмы с античными трагедиями. Коэны наплевали на тему коварных ловушек, подстерегающих художника (и не только художника) на его тернистом пути к реальности («Бартон Финк»). Едва ли не самые одаренные режиссеры современности решили взять паузу -- и устроить праздник для себя и своих поклонников. По итогам неожиданный выходной оказался куда более плодотворным, чем предшествующие рабочие дни.

А теперь ответим на вопрос, может ли «Затойчи», участвующий в основном конкурсе, претендовать на главный приз Венецианского фестиваля? Едва ли, ибо он слишком «легковесен» для формата фестиваля категории А. 70 лет фестивального движения в Европе, развивавшегося параллельно со становлением культа авторского кино, приучили всех, что соревноваться и претендовать на победу в Канне, Берлине или Венеции могут только фильмы, удовлетворяющие целому ряду достаточно жестких критериев. Глубокий, метафизический, обязательно некоммерческий, актуальный, социально значимый, утверждающий гуманистические ценности, в меру новаторский, в меру экзотичный, в меру (а часто без меры) скучный -- таким должен быть идеальный обладатель «Пальмовой ветви», «Льва» или «Медведя». И слава Богу, если среди претендентов находится фильм, удовлетворяющий всем этим требованиям и при этом, в силу индивидуального таланта режиссера, обладающий бесспорными художественными достоинствами, -- так случилось в прошлом году в Канне с «Пианистом» Романа Полянского. Если же не повезет, получается стройный ряд женихов Агафьи Тихоновны: тут тебе и нос, и губы, и развязность, и дородность... А в целом -- одинаковый, усредненный уровень продукции, безуспешно претендующей на культурную значимость. Череда правильных, кругленьких, как бильярдные шары, фильмов, отличающихся друг от друга только порядковым номером в программе. В этом и заключается причина кризиса фестивального движения: сформировавшийся в рамках идеологии авторского кино жесткий формат фестивального конкурса в конечном счете подрывает сам принцип соревновательности.

Невозможно, например, определить, хорошее или плохое кино показал в конкурсе 94-летний португалец Маноэль де Оливейра, священнейшая из священных коров европейского авторского кино. «Звуковой фильм» Оливейры -- это уже и не фильм даже, а какое-то полусонное бормотание престарелого пророка. Кто-то услышит лишь бессвязный лепет, а кто-то разберет в нем последнюю правду о человеке и мире. Правы будут и те и другие. В пределе авторское кино стремится отменить внешние критерии, по которым можно судить о его качестве. А значит, отменить и саму идею конкурса.

Парадоксальным образом кризис фестивального движения может сыграть на руку нашему соотечественнику Андрею Звягинцеву. Можно, конечно, вручить «Золотого льва» Оливейре (тем более что президентом жюри в этом году является 83-летний Марио Моничелли), но после этого все европейские фестивали надобно закрыть навсегда. Можно отметить «Прощай, «Пристанище дракона» Цая Минь Ляна, но тогда придется закрыть глаза на то, что эта не слишком оригинальная развернутая метафора на тему кинематографа как царства теней далеко не лучшая работа автора «Реки» и «Дыры». В такой ситуации, возможно, жюри легче будет забыть о недостатках «Возвращения» и отдать главный приз «новому гению из России». Такое провокационное, но в целом, учитывая уровень нынешнего конкурса, заслуженное решение вызовет жизненно необходимый Венеции ажиотаж и временно отвлечет киносообщество от фундаментальных фестивальных проблем. Проблемы, однако, никуда не денутся.