Сегодня открывается ставшая традиционной ярмарка «Арт-Манеж». Главное ее отличие от весенней «Арт-Москвы» -- распутица концепций и заморозки идеологий. «Арт-Москва» -- лабораторная модель мирового художественного рынка Contemporary Art, привитая в кондовой столице. Шесть галерей и четыре покупателя. Один из них -- Церетели. Зато стратегии менеджмента европейские. «Арт-Манеж», по словам галантного и политкорректного Виктора Мизиано, «демократичен и прагматичен». Точнее, напоминает не арт-рынок, а арт-базар, где нужно ходить по рядам, рыться в кучах отстойного хлама и выуживать -- если повезет -- рисунки какого-нибудь супер-пупер нынешнего «классика» (хоть Кулика, хоть Кабакова).

Дабы придать базару пристойный вид, идеолог «Арт-Манежа» Владимир Овчаренко и специально созданный консультационный совет разрешили продавать в этом году лишь живопись. Стратегия правильная. Пространство должно быть чище и однороднее. Это с одной стороны. А с другой -- приятно, что «Манеж» желает соперничать с концептуальной «Арт-Москвой» и соответствовать как раз самым актуальным тенденциям Contemporary Art по преодолению медиальности и возвращению так называемой новой визуальности.

Однако в желании «Арт-Манежа» «соответствовать» заключается и главная проблема. Проблема коммуникации. На каких же все-таки покупателей рассчитывают организаторы осенней ярмарки: на тех, кто ходит за кичевыми розовыми кошками в переход у ЦДХ, или на тех, кто ежегодно летает на «Арт-Франкфурт»? Возможно, решить проблему коммуникации со зрителями и покупателями помогут постоянные на «Арт-Манеже» некоммерческие проекты, воспитывающие вкус российского истеблишмента. О проблеме арт-коммуникации вообще и о своем некоммерческом проекте в частности обозревателю Сергею ХАЧАТУРОВУ рассказал философ Contemporary Art Евгений БАРАБАНОВ.

-- Евгений Викторович, в отличие от структурированной «Арт-Москвы» «Арт-Манеж» -- перманентная сумятица и неразбериха. Может, дело в том, что в сознании и участников, и покупателей не дифференцировано понятие «современное искусство»?

-- Да, понятие «современное искусство» у нас недостаточно дифференцировано. То, что во всем мире именуется Contemporary Art, -- связано с проблематикой современного искусства. Это как бы «передний фланг», авангард. Это лаборатория, всегда самый интересный и трудный для восприятия круг художников. «Средний уровень» -- это слой искусства, который был Contemporary Art пять или десять лет назад. Круг поклонников и ценителей этого искусства значительно шире. Наконец, под «современным» можно понимать творчество художников, не связанных с проблематикой Contemporary Art, которые просто работают сегодня исходя из вкусов населения. Учтем, что вкусы эти современные, «стильные». Но к проблематике Contemporary Art такое «модное искусство» уже не имеет никакого отношения. Это другой полюс.

-- Тема «Живопись» поможет разделить стратегии и сориентировать покупателя?

-- Думаю, для «Арт-Манежа» тема выбрана правильно. Живопись сегодня -- это вид саморегуляции культуры. У нас, как и во всем мире, обыгрывается как раз амбивалентность «модного искусства». Два образа «моды». Одни художники делают вещи в расчете на модный интерьер. Другие предлагают концептуальный комментарий, обозначают тенденцию Contemporary Art. Увидев два варианта темы в границах единого выставочного (ярмарочного) пространства, легче будет понять специфику каждого пути.

-- Традиционно на «Арт-Манеже» зрителя воспитывают некоммерческие проекты. Расскажите, пожалуйста, о новой, открывающейся сегодня в рамках «Манежа» некоммерческой выставке, куратором которой вы являетесь.

-- В 2002 году исполнилось сорок лет легендарной выставке «30 лет МОСХ». Она проводилась в конце 1962 года в этом же самом Манеже. Ее, как вы знаете, посетил Хрущев, ушел в ярости, после чего были преданы анафеме мастера, не соответствующие официальным советским "стандартам". Сорокалетию той выставки посвящена наша некоммерческая выставка. Называется она «Манеж. Сорок лет нонконформистского искусства». Откроется на втором этаже Манежа. Граница -- 40 лет -- выбрана чисто символическая. Понятно, что это искусство существовало и до 62-го года. Но с шестьдесят второго года появляется статус неофициального искусства. Ведь идея Хрущева консолидировать общество на самом деле только усилила назревавший антагонизм. Если помните, символом рождения нового языка в искусстве была повесть 1954 года Ильи Эренбурга «Оттепель». Там два действующих героя, два художника. Один художник Сабуров, а другой художник Пухов. Сабуров влачит нищее существование, но хочет быть искренним в искусстве. Пухов же оформляет ВДНХ, прожженный циник. Он говорит, что если бы сегодня жил Рафаэль, его никто бы в Союз художников не принял. В 1953 году после смерти Сталина появились первые оттепельные выставки, и в книгах отзывов можно было прочитать: «Откройте музей нового западного искусства!» Или даже: «Если сейчас выставят Ван Гога, Гогена, Дега, то все увидят, что у соцреализма нет будущего».

Скандал, произошедший на «манежной» выставке, лишь окончательно разделил культурное сообщество на две части. И, загнав художников в подполье, как это ни парадоксально, стимулировал само творчество. Была основана традиция нонконформистского искусства, которому генеалогически близок и Contemporary Art. Задача моей выставки -- прояснить эту генеалогию, а заодно вернуть правильный масштаб восприятия истории, показать, что этот период для нас уже классика.

-- В процессе подготовки возникали какие-либо трудности?

-- Еще какие! Основой должны были стать фонды Третьяковской галереи. Когда я обратился с просьбой выдать на выставку произведения из фондов, то испытал шок. В запасниках оказалось менее 15 случайных полотен. А я давал список в сто художников. Это, конечно, катастрофа, что в архивах центрального столичного музея страны важнейший для нашего искусства период отсутствует почти полностью. Мы же не сможем подготовить ни один серьезный научный или выставочный проект, посвященный неофициальному искусству, повторяю, тому искусству, что для нас уже должно осознаваться классикой!

-- В чем причины данной катастрофы?

-- Наверное, главная причина -- отсутствие легитимации «неофициального искусства» на государственном уровне. Регулирующей роли на арт-рынке у государства нет. Закупочная политика музеями не ведется почти никак. Крупнейшие фонды предпочитают, чтобы им все дарили. Да и то, в некоторых случаях с неохотой берут. Потому лучшие наши художники «уходят», пополняют европейские и американские коллекции. Огромное количество работ не успело попасть даже в частные коллекции России. Повод мог быть вполне курьезный. Большие картины невозможно хранить в маленьких квартирах. Почти все работы большого формата оказались на Западе: полотна Янкилевского, Кабакова, Чуйкова, Булатова. Они теперь в европейских музеях или у частных коллекционеров. Если бы мы находились в системе европейских страховок, денег и т.п., можно было бы сделать гениальную выставку на тему «советских шестидесятых». Правда, привлекать к участию в ней пришлось бы в основном владельцев иностранных коллекций.

Первая причина обуславливает вторую -- вспомним, с чего мы начали нашу беседу: в России отсутствует коммуникация по поводу современного искусства. Если авангард 10-х годов адекватно осмыслен (издаются монографии, пишутся коллективные истории, делаются выставки, есть интеграция в мировой арт-рынок), то с искусством нонконформистов 60-х годов этого пока не произошло. Общество до сей поры не знает, как воспринимать эту культуру, какой смысловой код подобрать. Чтобы коммуникация состоялась, необходима совместная работа музеев, критиков, галерей, издателей. Приступать к работе нужно немедленно. Ведь сравнивая сегодня каталоги отечественных нонконформистов с каталогами современных им западных художников, могу сказать: у нас было не хуже. И наше неофициальное искусство нельзя унижать.