Что делать маститому автору, если писать особенно не о чем, а положение обязывает? Первое -- переписывать и дописывать уже сочиненное другими. Второе -- выбрать в качестве главного героя писателя (уж этот-то материал хорошо знаком изнутри). Оба эти подхода представлены в новых книгах из серии "Мастера. Современная проза", выпускаемой издательством АСТ.

По первому пути пошел американец Джон Апдайк, выбравший неожиданный ракурс для изложения известной истории принца датского. В отличие от акунинской "Чайки", действие которой разворачивается после завершения чеховской пьесы, роман "Гертруда и Клавдий" (перевод И. Гуровой) повествует о том, что происходило до начала шекспировского "Гамлета". Апдайк ссылается на те же источники, которые, как принято считать, использовал и сам Шекспир: "Историю датчан" Саксона Грамматика (конец ХII века) и ее переложение в "Трагических историях" Франсуа Бельфоре (1576). Намеренная стилизация под историческую реконструкцию поддерживается сохранением аутентичных имен из первоисточников (в первой части Гамлета зовут Амлет, во второй -- Хамблет; Клавдий -- это сначала Фенг, а затем Фенгон; Гертруда -- Герута, Полоний -- Корамбус), и лишь в третьей части появляются привычные шекспировские варианты (с небольшими добавлениями: убитый отец Гамлета, Горвендил, неожиданно становится его тезкой). Пикантность апдайковской интерпретации в том, что идея убить Горвендила принадлежит Геруте, страдающей в несчастном браке с бесчувственным воякой и находящей утешение лишь в редких романтических свиданиях с его старшим братом Фенгом. После убийства перед влюбленными рисуются светлые перспективы семейного благополучия. "Все будет хорошо" -- такова заключительная фраза романа, и лишь в послесловии Апдайк бесстрастно напоминает, что далее "следует действие трагедии Шекспира".

Имя Джона Апдайка постоянно возникает в разговорах о возможных номинациях на Нобелевскую премию, но получить ее американцу пока не удается. А вот Уильяму Голдингу "нобелевку" присудили еще в 1983-м, и "Бумажные людишки" (1984) стали первым романом англичанина, опубликованным после того, как его удостоили самой престижной литературной награды. Главный герой, знаменитый романист Уилфрид Баркли (бесспорное alter ego автора), страдает от назойливого преследования профессора Рика Л. Таккера, одержимого идеей написать его биографию. Книга выглядит скорее дежурным упражнением лауреата, уставшего от славы и иронизирующего над своим положением «большого писателя». Тем не менее "когти льва" не спрячешь, и читатель имеет прекрасную возможность, особо не отвлекаясь на незамысловатый сюжет, наслаждаться самобытным "рваным" стилем голдинговской прозы (перевод Б. Любарцева).

Романом другого англичанина, Гилберта Адера, под названием "Закрытая книга" (перевод Инны Стам), открывается июньский номер "Иностранной литературы". Здесь главный герой -- также известный писатель (некий сэр Пол), по собственной инициативе (в отличие от персонажа Голдинга) нанимающий приватного секретаря для записи автобиографии (сам сэр Пол незадолго до этого потерял зрение в автокатастрофе). Роман Адера представляет собой развернутую рефлексию о статусе того мира, который создается писателем и воспринимается (с его слов) читателем. Стилистически повествование выстроено весьма эффектно (весь текст романа -- это диалоги, лишь в микроскопических дозах разбавленные внутренними монологами основного персонажа), а вот сюжетный узел автор предпочел развязать довольно банальным способом, переведя обладающую философским потенциалом интригу в план детективно-бытовой.

В рубрике "Литературное наследие" "ИЛ" публикует подборку из Перси Биши Шелли (перевод и вступление Виктора Лунина) под названием "Стихи любви и восторга". Виктор Лунин заслуживает особого внимания и как автор первого полного русского перевода "Королевских идиллий" Альфреда Теннисона, поэта викторианской эпохи, переложившего в своем цикле поэм древние кельтские легенды о короле Артуре и его рыцарском братстве (за четыре века до этого уже переложенные Томасом Мэлори в романе "Смерть Артура"; Теннисон по отношению к Мэлори выступает в той же роли, что и Апдайк по отношению к Шекспиру). Сам томик, выпущенный издательством "Грантъ", выглядит, правда, странновато, оформлением страниц напоминая скорее собрание русских народных былин.

Фирменным блюдом "ИЛ" стали в последние годы "Литературные гиды". В шестом номере журнала появился первый литгид этого года, "Хулио Кортасар, или Самый великий хроноп". Здесь почти нет художественных текстов: фрагменты двух "книг-коллажей" ("Вокруг дня за восемьдесят миров" и "Последний раунд"), сложенных большей частью из эссеистских набросков, дополнены "Беседами с Эвелин Пикон Гарфилд", где писатель размышляет о порождающих механизмах творческого процесса ("Рассказ использует Хулио Кортасара, чтобы стать рассказом..."). В сознании российского (то есть еще советского) читателя 70--80-х годов Кортасар был аргентинцем номер один (до тех пор пока по-русски не появился Борхес); теперь же он постепенно переходит в разряд авторов, вызывающих ностальгические чувства (сохраняя, впрочем, свое место на условном пьедестале знаковых фигур эстетической революции 60-х).

Визуальный же облик переломных 60-х был сформирован еще одним культовым персонажем, Энди Уорхолом, чья неделя только что прокатилась по Москве. "Издатель Д. Аронов" приурочил к этому событию выход книги "Философия Энди Уорхола (от А к Б и наоборот)" (перевод Г. Северской). Это тоже эссеистика, и отчасти в диалогах, где А -- это сам Уорхол (от Andy), а Б -- его воображаемая собеседница. Книга эта стала очередным звеном в цепи уже традиционных питерско-московских "переводов-дублей" -- полгода назад другой русский вариант был выпущен петербургским фондом культуры и искусства "Институт ПРО АРТЕ"; Уорхола там зовут Э (от Энди), а его собеседницу -- Ъ (что позволяет избежать двусмысленных оборотов типа "Какая-нибудь Б приходила бы чуть пораньше...", рассыпанных по московскому изданию). Любопытно, что лишь в книге "издателя Д. Аронова" присутствует указание на авторские права The Andy Warhol Foundation; зато его питерские коллеги защитили копирайтом перевод Натальи Кигай и сообщили, что издание осуществлено "при поддержке института "Открытое общество" (Фонд Сороса)". (Что бы это значило? Неужели всеми уважаемый благодетель практикует спонсирование пиратских публикаций?) Уорхола как литератора Илья Кукулин уже успел сравнить с Уитменом, Розановым и Евгением Харитоновым. Этот ассоциативный ряд хочется дополнить еще и Евгением Гришковцом -- в силу способности Уорхола превращать стереотипное, банальное и свое в общезначимое, универсальное и трогающее именно тебя.

А самой неожиданной новинкой недели стала выпущенная "Азбукой" в серии BIBLIOTHEKA STYLORUM книга молодого норвежца Эрленда Лу "Наивно. Супер" (перевод И. Стребловой) -- бесхитростное повествование 25-летнего ребенка, аутсайдера, почти "человека дождя", сохранившего способность задавать миру элементарные, детские, но вполне "эйнштейновские" вопросы.