Главное в детективном жанре -- умение пустить читателя по ложному следу. То есть обмануть его ожидания. В "Чайке" -- сиквеле чеховской драмы, расследующем убийство (а вы думали самоубийство?) Константина Треплева, -- Б. Акунин обманывает ожидания виртуозно. Роковой выстрел раздался, Дорн (он здесь за Фандорина) берется вести следствие, потенциальные убийцы все под рукой, в усадьбе, и зритель начинает кумекать, кто же спустил курок. Неужели Сорин в инвалидной коляске? А может, сама Аркадина? И примерно к середине спектакля понимает, что зря старается. Ибо завязка здесь одна, а развязок много. Вот разоблачили Нину Заречную, но действие тут же вернулось к исходной точке, и убийцей оказался Медведенко. Потом Маша. Потом Шамраев. И так все подряд. Включая Аркадину, которая, согласно Акунину, ревновала Тригорина к собственному сыну: известный беллетрист проходил, оказывается, по голубому ведомству. В последнем эпизоде (точнее, в последней версии) Тригорин не без блеска доказывает, что убийцей является сам Дорн.

Самое удивительное во всей этой истории, что Б. Акунин обманул не только зрительские, но и свои собственные ожидания. Он-то уверен, что спародировал Чехова, дезавуировал все претензии его героев на духовность и показал, кто они есть на самом деле (в этой "Чайке" все хороши, а особенно сам убиенный Треплев, страдающий манией преследования и стреляющий от хандры в зверушек и птиц). Однако всякая пародия предполагает знание принципов, по которым построено пародируемое произведение, а опус Акунина демонстрирует не понимание принципов чеховской драматургии, а лишь отменное знание детективной литературы. Пьеса распадается на отдельные капустные номера, в которых разоблачение и чистосердечное признание каждого из преступников занимает 10--15 минут сценического времени, а изобличающая его улика всякий раз валяется у следователя под ногами. Действие развивается сверхдинамично, так что у артистов не только нет времени дать психологический портрет убийцы, но и возможности как следует разыграться. Какое отношение все это имеет к центробежной, совершенно нединамичной и отягощенной пятью пудами психологии драматургии Чехова, решительно непонятно. Если уж это и пародия, то не на "Чайку", а на криминальные романы, включая те, что написаны самим Акуниным. И если бы авторские намерения, им самим же обманутые, не совпали с чаяниями некоторой части литературной тусовки, тут и говорить было бы не о чем. Но они совпали. Отчего "Чайка"-II превратилась из просто пародии в манифест всей новейшей литературы, хотя реально тянет лишь на пустячную шутку, которая хороша для дружеского застолья, но малопригодна для воплощения на сцене.

Тут надо сказать, что постановщик спектакля Иосиф Райхельгауз славится помимо прочего фантастическим умением ладить с популярными театральными артистами, которых в его "Школе" примерно столько же, сколько во всех других московских театрах вместе взятых. Вот и в "Чайке" задействован звездный состав: Татьяна Васильева и Ирина Алферова играют в очередь Аркадину, Михаил Глузский и Лев Дуров -- Сорина, Владимир Качан и Владимир Стеклов -- Тригорина, Альберт Филозов -- Дорна, звезда телевидения Александр Гордон -- Треплева и т.д. И все эти нешуточные силы брошены на освоение означенной шутки, играть в которой решительно нечего. К чести Райхельгауза надо сказать, что в сценическом смысле он выжал из "манифеста" знаменитого литератора все, что из него вообще можно было выжать. А именно присовокупил к акунинской литературной пародийности пародийность театральную. Персонажи псевдодетектива завывают, закатывают глаза, строят из себя благородных отцов, роковых женщин и романтических героев в исполнении плохих провинциальных трагиков. В общем, осмеивают все театральные штампы прошлого и настоящего. И делают это не без энтузиазма, а иногда и не без таланта, и, на мой вкус, такой подход куда лучше того, о котором мечтает сам автор. Он-то искренне уверен, что его пьесу надо играть средствами мхатовской школы. Тогда пародия станет острее. Но подобное желание изобличает абсолютное непонимание не только чеховских, но и вообще театральных законов. Ну ни при чем здесь МХАТ и Чехов! Это не против них написано, а мимо. И, в отличие от Акунина, Райхельгауз, как человек театральный, не может этого не понимать. Он просто клюнул на модное имя. И то сказать, кто из нас в поезде, больнице или доме отдыха не коротал время с романами человека, выбравшего себе отдающий анархизмом псевдоним.

Много лет тому назад художественный руководитель "Школы" поставил чудесный спектакль "А чой-то ты во фраке?", тоже со звездами и тоже по Чехову. Это было стихотворное переложение чеховского водевиля, написанное Дмитрием Сухаревым, текст которого обладал не только "застольной", но и некой литературной ценностью. Спектакль получился легким, остроумным и имел оглушительный успех, который Райхельгауз в очередной раз попытался повторить. Почему этого не получилось, отчасти объясняют финалы двух постановок.

Как и в нынешней премьере, немаловажную роль в "А чой-то ты во фраке?" играл образ мхатовской чайки. В конце представления Алексей Петренко наводил на нее ружье и стрелял. Птичка падала. В финале нынешнего спектакля артисты пускают по веревочке через весь зал чучело чайки. То есть не смеются, как прежде, над эмблемой, а пытаются оживить таксидермическое изделие. Не удается. Как и всякому чучелу, место акунинской шутке в литературной кунсткамере, а не в театре, где работают много хороших и совершенно живых артистов.

Подпись к фото

Альберт Филозов (Дорн) в очередной раз напал на след преступника