Недавно к нам приезжал и пел представитель сатанинской металлической традиции плохой парень Мэрилин Мэнсон. В связи с его приездом отечественные СМИ разобъяснили гражданам, что такое эстетика шока, чем она родственна эстетике рока, и, в частности, сообщили, что у нас самих этого добра давно уже ешь не хочу. В отличие от рок-культуры культура театральная аромат цветов зла вдыхала редко, а русский театр, десятилетиями отгороженный пуленепробиваемым занавесом от всех бунтарских поветрий, и вовсе не подозревал об их существовании. И вот теперь на "Золотой маске" мы узнали, что у нас есть свое театральное подполье, очень напоминающее преисподнюю. Оба спектакля, выдвинутые в номинации "новация" от драматического театра, явно проходят по ведомству сатанизма, если, разумеется, трактовать это понятие в самом широком смысле.

Об одном из них -- Imitator Dei, поставленном в театре с экзотическим названием "Черноенебобелое", -- наша газета уже писала. Режиссер этого пластически-психоделического опуса Дмитрий Арюпин свою симпатию к властелину ада открыто не декларирует, но нет сомнений, что мир его спектакля создан злым творцом, бессовестным имитатором Бога. Метаморфозы, которые происходят с героиней арюпинского представления (Марчела Солан), не приснятся в самом страшном сне самому отъявленному сюрреалисту. Под звуки техно-музыки она предстает перед зрителями то бесполым и безликим существом, подвешенным за шланги к колосникам, то матросиком, то старухой Шапокляк. Вокруг на углях тоже со шлангами, напоминающими трубки огромных капельниц, лежат двое -- то ли покойники, то ли при смерти. От сцены к сцене число трупов (возможно, живых) растет. В финале на подмостки выходит черная, вся из острых углов, птица. Взмахами больших крыльев она приветствует космический сквозняк, сметающий в тартарары весь этот жуткий, некрофильский мир. Туда ему и дорога. Спектакль сделан так талантливо, что, несмотря на очевидную дьявольскую подоплеку, о его идеологии как-то и не задумываешься. Просто следишь, как ребенок, за бесконечными превращениями блистательно-гуттаперчевой Марчелы и изредка поеживаешься от понимания, кто за этим стоит.

Другой претендент на "новацию", спектакль Suicide in progress, поставленный театром "Дерево", -- случай более серьезный. Театр этот, строго говоря, не совсем наш. Детище питерца Антона Адосинского родом из Петербурга, но давно уже прописано в Германии. Поскольку, однако, эмигранты стали все чаще наведываться на родину, их постановка оказалась в афише "Маски". Эстетика, в которой они работают, -- нечто среднее между пластической драмой и клоунадой. Скажем, другой их спектакль Once...(включен в офф-программу "Маски") -- это исполненная в духе Вячеслава Полунина история любви с элементами абсурда и сюрреализма. Светлая такая история, хоть и печальная. И не поверишь, что рассказали ее неистовые поклонники главного антагониста Господа Бога. Suicide in progress ставит все на свои места.

Описать его, как и все спектакли такого рода, чрезвычайно сложно. Но можно. Действующих лиц немного -- дьявол в исполнении самого маэстро, дьяволица в исполнении некоего андрогина, при ближайшем рассмотрении оказавшегося все же женщиной, грешник, которого то ли приносят в жертву, то ли пытаются окончательно заманить в свои сети, и какие-то мелкие бесы на подхвате. Если бы не еще один странный персонаж, можно было бы сказать, что в спектакле Адосинского просто служат черную мессу. Но примерно в середине представления на сцену выходит новое действующее лицо -- полуангел, полуклоун, единственный представитель(ница) светлого начала с крылышками и в колпаке с бубенцами. Дьявол в это хрупкое, осторожно ступающее на пуантах создание влюбляется, но любовь их обречена. В финале на сцену выносят обглоданный скелет. Зло побеждает добро за явным преимуществом. Преисподняя торжествует.

Ощущение потусторонней жути создают ударная доза децибел, каббалистические знаки, которые то разбрасывают по черному кругу, то сметают прочь, ломаная пластика и зловещие гримасы исполнителей, а также то, что участники представления время от времени ходят по ногам и головам зрителей, высыпают на них бутафорский снежок и вообще всячески стращают. Иными словами, Адосинский проводит публику по всем закоулкам театрального авангарда многолетней давности. Здесь вам и хеппенинг, и тотальный театр (куда уж тотальнее, от этой встречи с искусством не спрятаться, не скрыться -- только убежать), и гримасы контркультурного бунта. Единственное, что могло бы как-то скрасить впечатление от этого детского крика на лужайке, -- спасительная ирония, но ее в спектакле нет. Он сделан с серьезностью неофитов и наивной верой: магические ритуалы можно устраивать как настольные игры.

В представлении Арюпина иронии тоже не было, но не было и желания кого-либо напугать или эпатировать. Лицедеи "Дерева" пугают изо всех сил. Причем профессионально и местами изобретательно. Но нам все равно не страшно. Все же театральную магию Антон Адосинский освоил куда хуже, чем черную, и подействовать его сатанинские забавы могут лишь на тех, кто по-детски боится черных кошек, пустых ведер и темноты.

P. S. Верховный «черный маг» «Дерева» категорически запретил всякую фотосъемку на своих спектаклях и пригрозил юридическим преследованием. Это вам не черные круги с бутафорским снежком -- вот и выходим без иллюстрации.