Нью-йоркские музыкальные критики с недавних пор начали тихо роптать по поводу откровенного засилья в филармонических программах сочинений австрийского модерниста Густава Малера. Статистика, которую они приводят, говорит, что Малер со своими девятью симфониями вытесняет Бетховена, Моцарта и другие репертуарные имена с афиш, как кукушонок -- конкурентов из гнезда. Саркастически отмечают, что слова, приписанные Малеру в одном ненадежном источнике начала ХХ века («Придет время, когда симфонии Бетховена больше не будут исполняться в концертах: их место займут мои»), оправдались даже с некоторым избытком, хотя Малер, скорее всего, этого на самом деле не говорил.

В Москве класс и оснащенность местных оркестров пока позволяют лишь время от времени ставить в программы громоздкие и трудные малеровские симфонии. Каждый раз это воспринимается как из ряда вон выходящее событие, после которого долго надо приходить в себя и публике, и музыкантам. Такова была сложившаяся практика -- до недавнего времени.

Но перемены -- хороши они или плохи -- происходят и здесь. Появляется новое (или относительно новое) поколение дирижеров, имеющих дело с немного другой публикой. Симфонический Малер постепенно из полузапрещенного импортного товара, который надо хватать, пока есть, превращается в представлении слушателей в товар обиходный, к которому можно и относиться спокойнее, и присматриваться внимательнее. Именно таким обиходным романтиком сыграл Малера дирижер Василий Синайский, подняв в ружье более 120 человек списочного состава вверенного ему Госоркестра России вместе с хором и двумя певицами-солистками. Сцена Большого зала консерватории оказалась забита, как накопитель в аэропорту перед посадкой пассажиров. При огромной длительности пятичастной Второй симфонии (80 с лишком минут, почти полтора часа), при оглушительных, но кратковременных кульминациях, когда Синайский нарочно не растягивал, а быстро и решительно убирал весь артиллерийский огонь тяжелой меди, симфония вышла компактной и простой. И оказалось, что не Малер страшен и таинственен, а та традиция исполнения его музыки, которая и превратила имя композитора в фетиш, а музыку -- в чрезвычайное происшествие.

Вторая симфония носит авторский подзаголовок Die Auferstehung -- «Воскрешение». Основная, ударная доза мистики, как правило, приходится здесь на финал, где главную роль играет мрачный и торжественный хорал, одинаково похожий и на гимн Советского Союза, и на оперные хоры Вагнера -- этакий музыкальный слепок зубастого оскала смерти. Вместо того чтобы подобно титулованным дирижерам середины ХХ века каждый раз при появлении этой темы пугать ею публику, Синайский мягко о хорале напоминал, после чего легко и быстро переключал внимание на другие события симфонического сюжета. Эмоционально не уравновешенная, но энергичная и собранная музыка звучала ясно и естественно -- без надрыва и вселенской скорби, воплощением которой Малера как раз и объявили идеологи «позднего романтизма».

Оркестр был точно выстроен и за полтора часа ни разу не терял ни головы, ни пульса, ни логической нити повествования, в чем ему очень помог дирижер. Звучание получилось нарочито «обезжиренное», начисто избавленное от красоты и тягучести. Причем сделать для этого нужно было очень немного: вместо «тяните, сколько выдержите», надлежало всего лишь предложить оркестру играть в цейтноте, или, по крайней мере, в блиц-режиме. Надо было видеть, как московская публика, отвыкшая от таких скоростей, благодарно приняла эту исполнительскую версию: после заключительного аккорда словно камень свалился с души у слушателей, и зал ясно дал понять, что такой Малер куда симпатичнее и интереснее, нежели сверхчеловеческие переживания и битвы гигантов.

Впрочем, еще одна битва гигантов ожидает публику Большого зала консерватории во вторник, 27 ноября: самую трудную (и тоже на полтора часа рассчитанную) симфонию Малера -- Девятую -- взялся исполнить дирижер Марк Горенштейн со своим оркестром «Молодая Россия». Эти музыканты обычно очень тщательно и долго репетируют (иногда по месяцу одну программу). Девятая симфония исполняется в Москве далеко не каждый год: точка насыщения, достигнутая в Нью-Йорке, явно наступит для нас еще очень нескоро.